Слово “премьера” в данном случае вряд ли употребимо – “Зависть” в постановке Бориса Преображенского шла еще на Новой сцене. Теперь же исполнители главных ролей Евгений Жуманов и Дмитрий Скирта восстановили спектакль уехавшего в Санкт-Петербург Преображенского.
Трагический и легендарный миф о том, что Моцарт был отравлен Сальери, как известно, доказать не удалось. Более того, многие историки уверены, что этого преступления в принципе быть не могло. И тем не менее канонизированный слух продолжает жить, будоража в том числе и умы людей искусства. Наверное, потому, что вложенный Пушкиным в уста Моцарта постулат “Гений и злодейство – две вещи несовместные”, следом возведенный Сальери в вопрос, так и не нашел своего однозначного ответа. И вряд ли когда-нибудь найдет.
Признаться, мне сложно представить себе, каким образом спектакль “Зависть” можно было бы испортить. Вечный беспроигрышный сюжет, два прекрасных актера, музыка за авторством главных героев и знаменитая “Метель” Георгия Свиридова вначале в исполнении живого струнного квартета, камерный зал, из которого до сцены один шаг, а иногда и вытянутая рука – все это залог успеха отлично сыгранного, динамичного, глубокого спектакля. И когда Сальери – Евгений Жуманов в священном ужасе, сопряженном с преклонением и завистью, слушает “Реквием” Моцарта, когда сам Моцарт, готовясь пить из кубка, называет “друга” Другом, невольно пробирает всего насквозь. Хотя, казалось бы, сюжет изучен в школе вдоль и поперек.
Здесь можно обратиться к другой классике – кинематографической картине “Амадей” Милоша Формана. У Питера Шаффера, по чьей пьесе снят лучший фильм 1984 года, и Пушкина трактовки Моцарта и Сальери разные. В “Амадее” Сальери – старательный, умелый композитор, который, несмотря на все потуги, не в силах преодолеть путь от таланта до гения. Просто потому, что не дано. У Пушкина Сальери – гений творческий, похоронивший сам себя в начале пути. Избравший стезю ремесленника и не сумевший выбраться из этой колеи.
Моцарт в интерпретации Шаффера –Формана натуральный дурачок. Но при этом гений, которому то, что Сальери зарабатывает трудом и потом, дается походя, легко. Когда Дмитрий Скирта, уже “скинув” образ беса из первой фаустовской части спектакля и “переодевшись” в Моцарта, поднимается на сцену, кажется, что и он примерит ту же маску улыбчивой придурковатости. Однако это ощущение длится несколько секунд: в исполнении Скирты Моцарт хоть сумасбродный, но скорее начинающий уставать гений не от мира сего.
К сожалению, пока далек от идеального вписывания в спектакль упомянутый выше струнный квартет, с которым явно требуется работать и работать. Во время вынужденного безделья музыканты буквально не знают, как сесть, куда деть руки, направить взгляд. Когда же Моцарт приводит в дом к Сальери слепого скрипача, вызывая на сцену девушку из квартета, то есть превращая ее в равноправного участника спектакля, то тут недалеко и до фарса в худших проявлениях. Степень возможной условности явно пройдена. Можно ведь хотя бы нарядить скрипачку сколько-нибудь сообразно эпохе и попросить на две минуты предстать “слепой”. Вроде и мелочь, а впечатление портит.
Дмитрий МОСТОВОЙ и Иван Беседин (фото), Алматы