не отличается от других. Череда драматических обстоятельств воспитала в ней настоящую правительницу собственных чувств и мыслей.
Тамара профессионально поет и танцует, воспитывает сына, водит машину… Впрочем, сказать, что о той страшной аварии она не вспоминает, нельзя. Трагедия лишила ее ноги, но не жизнелюбия. В свои 33 года ей приходится ухаживать за собой, как за младенцем. Но она ни на что не жалуется.
Пела и лепила вареники
– Тамара, вы с детства так хорошо поете?
– Да, но в детстве я все пробовала – начинала с танцев. После шестого класса приехала в Алма-Ату из Актау, в школу для одаренных детей, где очень полюбила литературу и казахский язык. У меня был очень маленький рост, да и сейчас небольшой – 154 см, а мои сверстники были крупные, высокие. Я знала, что не попаду в танцевальную группу, несмотря на способности, понимала, что танцевать можно только для себя. И стала заниматься пением – у меня дедушка пел, папа пел…
Мои родители не хотели, чтобы я была артисткой, они у меня интеллигенты, учителя, говорили: “Дочка, лучше будь учителем музыки”. Я не сопротивлялась, хотя “подпольно” поступила в эстрадную студию в Алматы – меня приняли без экзамена. Но учиться пришлось пойти в ЖенПИ, на музыкальный факультет. Там же солировала в эстрадно-инструментальном ансамбле “Айгуль” – он был чисто девичьим. В 1997 году я попала в фольклорный ансамбль “Ак Жауын” композитора Сакена Турсыбекова в качестве солистки. Начала познавать вкус пения, вставать на “профессиональные рельсы”.
– В студенческие годы приходилось где-то подрабатывать?
– Было постперестроечное время, кризисный момент – ни отопления, ни света в общежитии. Смешно, но я делала… вареники! У меня было 5–6 семей, которые их покупали. Я никому про это не говорила, зато у меня были деньги, и я всегда могла купить себе рогалики и кефир – мой студенческий обед. Я была пышная в студенческие годы – кровь с молоком! Всегда думала, что я самая красивая, “молодая юная богиня”, представляете? Правда, никому этого не говорила, но это давало мне уверенность. Я всегда находила выход: отопления нет – теплее оденемся, кушать нельзя приготовить – рогалики купим.
Еще я подрабатывала в гостинице, попала в фольклорную группу, которая играла в ресторане по вечерам. Там хорошо платили, и нам с сестрой удалось приобрести квартиру в Алматы. Подарок судьбы или удача, но мы очень дешево ее купили.
Зловещий вещий сон
– Родители вам помогали?
– У меня поддержки, кроме Бога, не было – родители жили далеко. Поэтому сама крутилась, но всегда знала, что мясо мне пришлют. Я ужасная мясоедка! Но самая лучшая поддержка – телефонный разговор.
Когда начала работать в ансамбле в 1997 году, стала думать: какая я счастливая! Но какую цену мне придется заплатить? У всех моих подруг были проблемы – с парнями, с учебой, с деньгами, с жильем. У меня не было. И деньги ко мне шли, я так и говорила: “Они меня любят, сами стучатся”. Мне было интересно только пение. Но даже в пении чего-то не хватало. Голос, данные были, и это “что-то” я стала искать у репетиторов. А не хватало души, о чем я узнала через пять лет. Я душу песни не знала. Пела автоматически.
Каждый день оставалась одна и думала: не бывает, чтобы все было так хорошо. А потом приехала в Актау и попала в аварию… Тогда и поняла, что заплатила, что теперь у меня все будет нормально. Мой отец был рядом, сказал: “Сделаем тебе ногу”. А я уже в 22 года была готова к этому, потому что видела вещий сон. Во сне я потеряла одну туфельку и выстругивала ее из дерева, думая, хорошо буду держать равновесие или нет?
Пришлось мне все сначала начинать, шаг за шагом. Долго лежала на больничной койке, сидеть не могла, потом передвигалась на коляске, но мне было очень интересно жить! Я так хотела обнять этот мир!
– У вас случаются депрессии?
– Я не впадала в долгосрочную депрессию. Хотя периодически бывает, когда я на два дня закрываюсь или могу уехать куда-то без телефона, могу не есть, общаться с природой, набираться сил. Возвращаюсь новым человеком.
– Куда обычно убегаете от всех?
– Если нахожусь в Актау, то к морю, в Алматы – в горы. Но я бы не назвала это депрессией. Депрессия – это когда ты не хочешь жить, не хочешь чего-то делать. А я уезжаю, когда не хватает физических и энергетических сил.
В больницах тоже периодически набираюсь сил – у меня после аварии было очень много операций. Несмотря на то что я пляшу и пою, последствия все равно остались. До обеда меня не бывает – я хожу на процедуры или ко мне приезжают массажисты, чтобы разработать позвоночник. У меня были переломы позвоночника, тазовой кости, я заработала хронический бронхит, потому что лежала долго… А когда долго лежишь без движения, очень много думаешь и входит в привычку фильтровать все мысли. Это уже работа над собой.
Сама себе друг и враг
– Вам с самой собой не бывает скучно?
– Никогда! Я сама себе враг, сама себе подруга. У меня есть конкурент – это я сама. Человек может стать самоедом, и чтобы этого не случилось, надо постоянно работать. Когда я осталась жива после аварии, то поняла: самое главное – могу думать, говорить и видеть. Это лучшее, что нам дано от природы.
– Кто ваша жилетка, в которую хочется поплакать, на жизнь пожаловаться?
– Я боюсь жаловаться на жизнь. Жалуются люди, которые с жиру бесятся. Я в молодости не знала, на что жаловаться, но жаловалась. В 22 года мне все время чего-то не хватало! А надо было просто влюбиться!
Но если я захочу поплакать – поплачу, даже перед чужими. Если я люблю – буду говорить, что люблю. Если мне человек нравится – я позвоню и скажу ему это. Люди, наверное, удивляются и думают: “Ненормальная”.
Я медленно хожу, но мыслями прохожу километры. Не хочу, чтобы меня жалели, хочу, чтобы меня любили – как человека, как женщину. И, кстати, я не видела ни у кого в глазах жалости, наоборот, меня порой пинают по жизни хорошенько!
– Может, потому, что не знают о вашей трагедии?
– А мне все равно. И не надо, чтобы знали.
Дети – наше зеркало
– Ваш сын пошел в маму, также обожает музыку?
– Ему семь с половиной, он учится в обычной казахской школе. Замечаю, что у него, скорее, будет спортивное направление. Я любила движение. И его отец любил… Пока мы ходим на теннис, на шахматы. Вообще ребенка учить ничему не надо – ему надо показать, он же зеркало.
Ребенок у меня ездит в общественном транспорте, в мою машину редко садится. К хорошему человек быстро привыкает, потом будет требовать, чтобы я его отвезла или водителя. Я хочу, чтобы он от природы качественно думал. У казахов говорят: “Бала бер – сана бер”. То есть если ребенку даешь жизнь – дай ему и ум.
– Тамара, вы говорили про пышные формы в студенчестве, а сейчас – как березка стройная. Как фигуру держите?
– У меня проблема – нет аппетита! К еде я отношусь, как к работе, – “должна”. Мой долг – питать себя, тело работает на меня, как машина, а за машиной, как известно, нужен уход. Не знаю, когда я потеряла аппетит, наверное, это психологические последствия той аварии, но раньше действительно была пышкой. В студенческие годы очень любила поесть. Хотя я могу ночью встать и поесть вареное или жареное мясо, но немного, буквально кусочек.
– Сегодня пением вы можете обеспечить себя и сына?
– Могу. Я занимаюсь только пением, пою казахскую попсу, народные песни. Хорошо, что я казашка, казахи любят тои – у одного человека в жизни минимум десять тоев: рождение, обрезание, женитьба и так далее.
Мне больше нравится классическое народное пение. Высокая культура человека – когда ты знаешь свой язык, откуда ты и свое пение.
Марина ХЕГАЙ,Тахир САСЫКОВ (фото)