– Согласно статистике, озвученной в СМИ, только в Актюбинской области за 9 месяцев этого года было изнасиловано более полусотни человек, в том числе трое мужчин. Как часто к вам обращаются за помощью жертвы насилия?
– Cтатистика необъективно отражает действительность. Я предполагаю, что на самом деле случаев гораздо больше. По крайней мере, я говорю о том, что вижу в своем окружении, и сужу по практике. Поэтому считаю, что статистику нужно дорабатывать. Есть еще одна важная проблема: необходимость применения нового алгоритма работы с жертвами бытового и сексуального насилия. Сейчас это происходит очень травматично. Их могут затаскать по судам, постоянно допрашивать. И из-за отсутствия конфиденциальных форм работы есть риск огласки деталей. У нас жертвы насилия оказываются изгоями. Хотя должно быть наоборот: общество вместе с жертвами должно отгораживаться от насильника.
– С чем связана такая несправедливость?
– С отсутствием толерантности. Мол, сама виновата, надела короткую юбку и т. д. Но каждый имеет право одеваться так, как желает.
Если кто-то не может контролировать свое либидо, сдержать агрессивное поведение или у кого-то отсутствует самообладание, это его проблемы, а не той девочки, которая носит короткую юбку, или того мальчика, который ярко красит волосы.
Если такого мальчика избивают, однозначно, проблема в тех людях, которые его избили. У них нет понимания, терпимости к чужим взглядам и человечности. Это ярко проявляется в Казахстане, например, по отношению к сексуальным меньшинствам.
– Но если взять хваленую западную толерантность, это тоже палка о двух концах. Ведь доходит до абсурда, когда такие отношения пропагандируются. Дети в 16 лет начинают менять пол, считая это нормальным. Разве это нормально?
– Да, я согласен, что у них другая крайность. Я сам против пропаганды гей-парадов. И половая идентификация в детстве очень важна. Мальчика нужно воспитывать, чтобы он был храбрым и мужественным, а девочка должна быть женственной. Но у нас тоже крайность: чрезмерно агрессивное поведение в отношении таких людей. Это похоже на средневековье, когда женщин по любому подозрению осуждали за то, что они якобы ведьмы. Необходимо менять сознание в другую сторону: до западных стандартов нам очень далеко. «Отец избивал меня, но я его простила» — дворник из Караганды признался, что стал транссексуалом
Касаясь этой темы, я хочу сказать, что у нас мало людей, которые решили сменить ориентацию. И это не всегда происходит добровольно: большинство представителей сексуальных меньшинств проходили через тяжелые жизненные ситуации, в том числе насилие. Поэтому мы не имеем права осуждать человека, говорить, что он ненормальный или не такой, как все. Принимайте человека таким, какой он есть.
– Нередко в случаях изнасилования винят самих женщин. Якобы сама виновата, не так себя вела, не так одевалась, а может, и сама не против была. Что скажете по этому поводу?
– Утверждение “сама виновата” – это философия насильников. Кто так считает, у него у самого задатки агрессора. Часто ставят в упрек, почему, мол, не отбивалась, надо было бежать. Но любой человек, который вырос в нормальных условиях, будет так реагировать. Это не какие-то особенности жертвы. Это принцип реагирования любого человека. Появляется угроза, и срабатывает защитный механизм.
– Наверное, это как раз о том случае в поезде, когда два проводника изнасиловали актюбинку. Женщина не могла в тот момент кричать. Случай получил большой резонанс. Многие осуждали: как это могло быть, в поезде полно народу, если бы кричала, то, мол, кто-нибудь прибежал бы на помощь.
– Когда человеку угрожает опасность, его насилуют или избивают, чаще всего защитный механизм – “аварийка” в нашем мозге – дает сигнал об экстренном торможении всего тела, которое испытывает состояние паралича. Оно схоже с так называемым посттравматическим расстройством. Такой диагноз часто встречается у тех, кто прошел войну. С жертвами сексуального насилия происходит то же самое. И как результат: риск реальной депрессии. Человек не может поверить, что с ним такое произошло.
– Нужно ли ужесточать уголовное наказание за насилие? Читала, например, что в Таджикистане за педофилию предусмотрена смертная казнь. Жесткие меры в отношении насильников и в Узбекистане, то есть там имеет место устрашающий фактор.
– Да, нужно. Конечно, есть вероятность ошибок следствия, возможно, 10–15 процентов обвиненных в насилии являются жертвами обстоятельств. Но если факт изнасилования доказан, считаю, необходимо применять жесткие меры. При этом не должно быть так, чтобы жертва повторно получила психологическую травму.
– Может ли жертва сексуального насилия вернуться к нормальной жизни, полностью стереть из памяти то, что с ней случилось, и строить нормальные отношения с противоположным полом?
– В начале работы важны три фразы, которые помогут человеку пережить насилие: “Я тебе верю”, “Ты ни в чем не виновен” и “Ты в безопасности”. Дело в том, что после случившегося жертва в первую очередь начинает испытывать чувство вины и стыда и утрачивает безопасность. Поэтому эти слова так важны. Это первые шаги при оказании помощи.
– Существует ли синдром жертвы?
– Дело в том, что кто-то сразу дает отпор, а кто-то боится, показывает, что он уязвим. Это провоцирует агрессию. Если ты миришься с тем, что тебя ударили один раз, имей в виду, что есть риск получить и во второй. Это больше проявляется в детской и подростковой среде, когда имеет место травля сверстников.
АКТОБЕ