Умида Ахмедова: "Я не ожидала резкой реакции властей"

Узбекские власти обвинили ее в «клевете» и «оскорблении» узбекского народа, заказали экспертизу, посредством которой «специалисты» попытались найти в творчестве Ахмедовой элементы криминала.
Уголовное дело в отношении фотографа и кинодокументалиста вызвало мощную волну протеста международной общественности. В частности, 22 декабря 2009 года группа фотографов, художников, искусствоведов, критиков и журналистов из Узбекистана, России, стран Европы, Америки и Канады распространила открытое письмо в адрес Министерства иностранных дел Республики Узбекистан, Министерства внутренних дел Республики Узбекистан, а также международных организаций в поддержку Ахмедовой.
11 февраля в Москве и Париже у посольств Узбекистана прошли пикеты в ее поддержку. Акция прошла под лозунгом «Узбекистан, гордись Умидой!», ее организовала Виктория Ивлева, журналист и фотограф из «Новой газеты». Свое отношение к преследованию фотографа выразили международные организации.
За день до этого, 10 февраля, Мирабадский районный суд признал ее виновной и сразу же амнистировал, освободив из зала суда. Подписка о невыезде отменена.
Уголовное дело против Умиды Ахмедовой возбуждено в конце 2009 года по инициативе Узбекского агентства по печати и информации (созданного взамен отмененной официальной цензуры) в рамках серии уголовных дел против авторов, сотрудничавших с «Гендерной Программой посольства Швейцарии».
Поводом стал фотоальбом «Женщины и мужчины: от рассвета до заката», а также документальный фильм «Бремя девственности», созданный Умидой Ахмедовой совместно с мужем и единомышленником Олегом Карповым. И альбом, и фильм созданы на гранты посольства Швейцарии.
В частности, Ахмедову обвинили по статьям 139, ч.3, п. «г» Уголовного кодекса РУ («Клевета из корыстных или иных низменных побуждений») и 140, ч.2 («Оскорбление в печатном или иным способом размноженном тексте либо в средствах массовой информации»).
По первой предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок до 3 лет, второй — штраф до 400 минимальных зарплат или исправительные работы сроком от одного года до двух лет. Все ходатайства, поданные Ахмедовой и ее адвоката в процессе следствия были отклонены..
9 февраля в Ташкенте прошел суд в открытом режиме. В конце заседания прокурор предложил суду признать Ахмедову виновной по инкриминируемым ей статьям и сразу же амнистировать. Со своей стороны, адвокат попросил суд полностью оправдать ее ввиду отсутствия состава преступления.
17 февраля 2010 года, спустя неделю после своего освобождения, Умида Ахмедова и ее адвокат подали апелляционную жалобу в вышестоящую инстанцию. Первое заседание Ташкентского городского суда по уголовным делам назначено на 12 марта 2010 года. Оно пройдет в 10 часов утра в помещении Юнус-Абадского районного суда.
Сегодня мы представляем вашему вниманию эксклюзивное интервью Умиды Ахмедовой Караван.kz.
— Умида, как формировалось ваше мировоззрение?
— Я родилась в Паркенте, городке в Ташкентской области, расположенном в 47 километрах северо-восточнее Ташкента. И выросла под сильным влиянием отца. Он был участником войны, но его рассказы мало чем напоминали воспоминания о войне. Отец рассказывал, какое влияние на него, советского человека, офицера Советской армии, оказала Европа. Конечно, под влиянием этих рассказов и формировалось мое мировоззрение. А так как единственным выходом в Европу была Россия, я пошла учиться в школу с русским языком обучения.
Отец также развил во мне честолюбие в самом хорошем понимании этого слова. Я хотела многого добиться и воплотить свои честолюбивые планы. А потом лоб в лоб столкнулась с реалиями жизни. Несколько раз пыталась поступить в гуманитарные вузы, но «благополучно» проваливала экзамены.
Не знаю почему, но тогда меня тянуло в Россию. И судьба привела меня в кульпросветучилище города Владимир на отделение кино- и фото самодеятельности. Сразу после окончания училища устроилась на работу в кинохронику в Ташкенте. А через некоторое время поступила в самый престижный по тем временам вуз — Всесоюзный государственный институт кинематографии (ВГИК).
— В чем вы видите свою миссию как фотохудожника?
— С того момента, когда я взяла фотоаппарат в руки, снимала обычных людей в обычной обстановке: просто жизнь во всех ее проявлениях. Естественно, у меня есть понимание того, что со временем жизнь меняется. Она не может не меняться, ибо меняются условия, в которых обитает человек.
Если раньше парни приезжали за невестой на лошадях, и многие придерживались наших традиций, то сегодня этого уже нет. Детали, некоторые черты, которые эту динамику и показывают.
— Почему на вас ополчились власти?
— Честно говоря, я предчувствовала, что власти могут отреагировать неадекватно. Обратите внимание, как местные органы власти выполняют задание вышестоящих органов. Например, Например, к Году пожилых людей хокимияты заказывали и развешивали по всему Ташкенту, другим городам и населенным пунктам Узбекистана большое количество социальных баннеров, на которых аксакалы запечатлены радостными и довольными жизнью. Это тоже часть жизни, но не вся жизнь. Мои фотографии несколько контрастируют с тем, как власти хотели бы преподнести для мировой общественности жизнь людей в Узбекистане.
— И какое, по вашему мнению, впечатление от ваших работ вынесли чиновники?
— Видимо, они посчитали мои работы недостаточно патриотичными. Причем, мне сложно представить, что они понимают под «патриотизмом». С другой стороны, я далека от мысли называть мои работы некой формой социального протеста или сознательной попыткой показать негативные стороны быта людей. Ничего подобного. Как человек честный, я пыталась показать жизнь. Человек не может постоянно улыбаться, радоваться жизни и демонстрировать свою радость окружающим. Его часто посещают думы, а проблемы оставляют свои отметины в виде морщин на лице. Я хотела показать человека во всех его проявлениях, жизнь, которой живет обычный человек, причем, изо дня в день. А через людей — характеры, судьбы, мысли, если последнее вообще возможно.
— Как реагировали те, кого вы снимали?
— Люди, которых я фотографировала, реагировали вполне даже спокойно. Узбекскому народу свойственна открытость: людям нравится, когда с ними разговаривают, спрашивают их мнение, делятся впечатлениями, общаются. Так что контакт с людьми у меня был всегда. Я их фотографировала, а им это больше нравилось, чем не нравилось.
— Как к вашему творчеству относились узбекские СМИ?
— Изначально они весьма позитивно его оценивали. Свидетельством тому тот факт, что официальные узбекские телеканалы несколько раз показывали мои работы. Не только телевидение, но и местные газеты, журналы с большой охотой рассказывали обо мне и моем творчестве. Естественно, в условиях такого благожелательного фона я не ощущала дискомфорта.
— Коллеги в Узбекистане и СНГ не ревновали?
— Думаю, нет. Они очень благожелательно относились к моему творчеству. Большинство моих коллег в Узбекистане творят в том же направлении. Разница лишь в том, как каждый из нас видит тот или иной ракурс, тот или иной профиль, тот или иной фокус. Если были вопросы, то, как правило, чисто творческие
Особенно активную поддержку ощущаю от своих российских, киргизских коллег. Кстати, признанием моих скромных талантов можно считать премию, которую я получила в Москве в 2004 году за тематическую серию фотографий «Обрезание».
— Как ваши работы воспринимали на Западе?
— Реакция на мои работы со стороны иностранцев разная. Но по моим личным ощущениям, на Западе мои работы воспринимаются как фотографии, через которые можно познать Узбекистан. То есть субъективное с моей стороны отражение жизни. Так во время одной из презентаций один из иностранцев заметил: «как все-таки здорово, что люди в этой стране живут на фоне природы, им вообще чужда депрессия».
— В вас нет обиды на узбекскую интеллигенцию, которая довольно вяло поддерживала вас до и после суда?
— Как только открыли уголовное дело, а потом дошло и до суда, как написал один из журналистов, «узбекская интеллигенция поддерживает Умиду молча…» В такие трудные моменты жизни можно дать объективную оценку людям: кто из них струсил, кто остался другом, товарищем.
Самые смелые из них пришли в суд, чтобы открыто поддержать меня. Часть знакомых искренне возмущены правовым беспределом. Но возмущение тоже бывает разным. Есть также друзья-товарищи, которые регулярно звонят, спрашивают о самочувствии, оказывают моральную поддержку. Другие возмущаются молча, а свое отношение к уголовному делу могут выразить в своем собственном узком кругу. Они наблюдают за всей этой историей со стороны. Но есть и те, кто перестал звонить, интересоваться моей судьбой. Я их понимаю и, ни в коем случае, не осуждаю. Их можно понять, они живые люди со своими надеждами. У них есть семьи, которые нужно кормить, а детей — воспитывать.
— Основанием для возбуждения уголовного дела стали ваши фотографии и документальный фильм «Бремя девственности», который вы сняли вместе с мужем. Какую аргументацию власти хотели положить в основу возможного обвинительного вердикта суда?
— В сознании восточных людей глубоко сидят те или иные стереотипы, о которых никто не хочет публично говорить. Не принято. Я первая подняла эту тему, думаю, никто не был готов ее принять.
Было странно читать экспертизу, которую подготовили, анализируя мои работы. Такие опусы, как «это противоречит нашей идеологии, менталитету», «плохо влияет на воспитание подрастающего поколения», не могут не вызывать вопросов. Большая часть выводов построена на общих словах, без конкретики. Много вопросов и к экспертизе, которую подготовили по фильму «Бремя девственности». Кажется, в комиссии был всего один киновед. Вывод один: «нельзя это показывать».
Понятно, что при такой общей и невнятной аргументации они и не могли получить достаточно качественный документ, который бы доказывал вредоносность моего творчества для общества. Складывается впечатление, что чиновников нервирует сам факт того, что я взяла эту тему (девственность) в разработку.
— Откуда вы взяли сюжет для фильма?
— Обиднее всего то, что я не взяла тему, как говорится, «от фонаря». До начала съемок фильма мне рассказывали много историй, свидетельствующих о том, что проблема существует. Она ломает судьбы людей, разрушает жизни, оставляет отпечаток в дальнейшей судьбе.
Поэтому фильм «Бремя девственности» — это мой призыв — будьте гуманнее. Ведь зачастую в подобных историях страдают люди невинные. Фильмом я пытаюсь сказать: люди, в жизни всякое бывает, так будьте внимательнее друг к другу, и не надо рубить сплеча, вы можете позже об этом пожалеть…
— Что вызывает в вас пессимизм?
— То, как действовали и до сих пор действуют власти. Я все более утверждаюсь в мысли, что они, затевая процесс надо мной, просто не ожидали такого широкого и мощного резонанса в мире. Сам период до судебного процесса, и во время него свидетельствуют о том, что в жизни мало что изменилось. Все осталось, как и много лет тому назад. И очень напоминает старую узбекскую пословицу, когда правитель потребовал от собственных вассалов принести тюбетейку, ему принесли тюбетейку вместе с головой. Честно говоря, мы ожидали, что столкнувшись с таким международным резонансом, власти приостановят уголовное дело за отсутствием состава преступления.
Но не приостановили, а довели дело до суда, а потом — амнистировали. Вроде как простили… За что меня прощать, если я ничего противозаконного не совершала?
— Что вас раздражает в людях?
— Попытка, сознательная или бессознательная, молодых людей принять позу страуса: они зарывают голову в песок, чтобы ничего вокруг себя не видеть. Могу предположить, что они на самом деле ничего, кроме относительно благополучного Ташкента и своего круга общения, и не видели.
Однажды Гендерная Программа при Швейцарском Посольстве провела презентацию в местном UNDP. После презентации, молодые люди, явно не из бедных, спросили меня, дескать, почему снимаю жалких стариков, и что Запад о нас подумает. На что я им ответила: чтобы ничего такого не подумали, дайте старикам для начала нормальные пенсии.
— Можно ли измерить счастье количеством и номиналом денежных купюр?
— Внутреннее ощущение человека нельзя измерить деньгами. Кому-то и миллион не деньги, кому-то достаточно жить обычной жизнью, чтобы чувствовать себя счастливым. Поэтому сложно определить универсальный критерий счастья: у каждого человека он свой. И у каждого человека свое внутреннее ощущение удовлетворенности жизнью.
— Какие последствия вам кажутся наиболее очевидными после того, как вас освободили?
— У меня было много планов и проектов. К примеру, в 2008 году при поддержке Программы развития ООН (UNDP) мы провели фотовыставку центрально-азиатских фотографов в Бишкеке на тему «Диалог с водой».
Мы хотели развивать проект. В частности, я предлагала объединить всех фотографов в регионе, чтобы совместно выставляться, вести единую региональную политику в сфере развития фотографического искусства. Наши фотографы должны выходить на международный уровень, выставлять свои работы, получать международное признание. Теперь я даже не знаю, кто из узбекских спонсоров захочет работать со мной на фоне того шума, который подняли вокруг моего имени.
— Какие конкретно действия предпримете вы и ваш адвокат после рассмотрения апелляции?
— После того, как 12 марта суд вынесет решение по моему ходатайству, будет видно, как действовать дальше. Сейчас я не готова говорить об этом. Только еще раз озвучу свою позицию: я не считаю себя в чем-то виновной, и считаю такое решение суда неприемлемым.
— Почему все это случилось именно с вами?
— Не знаю. Никогда не утверждала, и не буду утверждать, что я — классный фотограф. Таких, как я, много. Просто я оказалась не в том месте не в то время.
— Какую роль в вашей жизни играет семья?
— Очень важную. Мой муж — мой единомышленник. Может, поэтому мне комфортно работать и творить. Поддержка и понимание всегда рядом. Потом, многие вещи мы делаем сообща. Скажу так, не будь его, мне бы многое в жизни просто не удалось сделать. Я даже не знаю, где бы черпала силы, если бы не моральная поддержка со стороны сына и дочери, уехавшей на учебу в Москву, а потом оставшейся жить в России.
— Вы не устали бороться против несправедливости?
— Нет, и никогда не устану. Я ощущаю мощную моральную поддержку со стороны международной общественности. Она придает мне сил.