Тем не менее эта отрасль медицины в Казахстане быстро развивается.
Отчего же в соцсетях и обществе есть противодействие трансплантации и какие секреты она в себе таит – рассказал председатель правления Национального научного центра хирургии им. Сызганова, д.м.н. профессор Болатбек БАЙМАХАНОВ.
– Насколько этично забирать органы у доноров-трупов? Ведь спросить их согласия невозможно!
– Во-первых, орган у донора забирают только в том случае, если специальная комиссия констатирует смерть головного мозга человека, – рассказывает профессор Баймаханов. – Донорами органов и тканей для клинической трансплантации могут быть лица, у которых консилиум врачей-специалистов зафиксировал биологическую смерть. В состав такой комиссии входит судебно-медицинский эксперт и не могут входить лица, производящие изъятие и трансплантацию.
В группе оценки состояния пациента обязательно присутствуют специалисты, определяющие специфические признаки гибели головного мозга, – невропатолог и реаниматолог.
Так рекомендовано делать во всем мире. А подтверждение дает еще и специальный чувствительный аппарат – электроэнцефалограф, который фиксирует, есть импульсы или нет от головного мозга. Такая проверка проводится дважды. Второй раз – 6 часов спустя после первой. Если при повторной констатации импульсы отсутствуют, значит, мозг больного погиб. И вопросов уже не возникает, поскольку смерть мозга приравнивается к смерти человека.
Эта информация передается специальному координатору, который есть в каждой крупной больнице. И по цепочке сведения о потенциальном доноре поступают в Центр координации трансплантации в столицу. А там уже идет распределение органов тем, кто в соответствии с единым листом ожидания нуждается в трансплантации в первую очередь.
Донора с трассы не берут
– Только когда уже вынесено решение о заборе органов и предварительном их распределении, кому по максимуму они подходят, на место выезжает специальная бригада, – продолжает Баймаханов. – Кровь же потенциальных реципиентов отбирается заранее. Определяют ее группу и хранят в Центре крови. А при подготовке к трансплантации проводят ее типирование, то есть реакцию на совместимость с кровью донора.
Болатбек БАЙМАХАНОВ. Фото Нэли САДЫКОВОЙ
– Если случилась, допустим, автомобильная авария за городом и человек умер там, на трассе, он уже не будет донором?
– Нет. За рубежом существуют, конечно, системы, которые применяются для уже остановившегося сердца, но и в таком случае делать всё нужно очень оперативно. Аппарат должен быть подключен в первые 5–10 минут. Пока у нас в стране такое невозможно. И мы занимаемся только теми, у кого смерть мозга наступила в стационаре, и была сохранена сердечная деятельность.
– Это те, у кого произошел инсульт?
– Чаще всего трупными донорами становятся те, кого привезли в стационар с черепно-мозговыми травмами после автоаварий, катастроф, падений с высоты. И когда на месте определяют, что их травмы несовместимы с жизнью. У тех же, кто умер вне больниц, изъятие органов провести невозможно. Как только происходит остановка сердца, вся кровь в теле быстро сворачивается, сосуды тромбируются, и в течение 5 минут после этого органы приходят в негодное состояние.
– Каким же временем располагают хирурги при пересадке?
– После того как орган изъяли, его стараются пересадить максимально быстро. Если это печень или почка – в пределах 12 часов. Хотя у нас бывали случаи, что пересаживали спустя 24 часа. А максимальный срок хранения в специальных условиях возможен до 48 часов.
– Их хранят в холодильнике?
– Да, обрабатывают специальным раствором и хранят в особом холодильнике при температуре плюс 4 градуса. Если это сердце, есть еще специальный аппарат, который качает кровь в нем даже вне организма.
– Успевают ли реципиенты (люди, которым пересаживают донорский орган) из листа ожидания вовремя прибыть к вам на операцию? Ведь в нужный момент они могут находиться где-то далеко?
– Мы знаем их адреса, телефоны, перезваниваем. Те, кто находится поблизости, к примеру, в Алматы, приезжают быстро. Успевают и люди из районов, даже из Тараза или Шымкента, когда им очень нужна пересадка.
– Каким должен быть возраст трупного донора, чтобы его печень или почки пригодились? Ведь если пациент погиб от инсульта, его органы могут быть не вполне здоровыми?
– Это зависит от состояния организма. Знаю, что в Южной Корее однажды использовали органы погибшего довольно пожилого человека. Но желательно, чтобы трупный донор был не старше 60 лет. Чем моложе, тем лучше. Хотя все относительно. Бывает и тело 30-летнего с кучей проблем. В каждом конкретном случае, если необходимо, делают компьютерную томографию, УЗИ, лабораторную биопсию. Оценивают состояние сердца, печени, почек. У нас было много случаев, когда забирали сердце, а печень из-за жирового гепатоза или цирроза не годилась, или были проблемы с почками. А иногда не подходит сердце, но забирают печень и почки.
С презумпцией согласия не согласны
– Как видите, при такой централизованной системе трансплантации вряд ли какой-то отдельный врач может быть заинтересован в темных делах с продажей и перепродажей органов, поскольку тайком это сделать невозможно, – продолжает профессор. – Тем не менее так называемые эксперты из соцсетей пытаются преподнести неправильную информацию.
Но должен вам сказать, что этот вид лечебных мероприятий применяется только в случаях, когда других способов лечения и спасения уже нет. А спасенные таким образом пациенты в последующем могут быть полноценными членами нашего общества.
– Сейчас разгорелась полемика по поводу презумпции согласия, почему?
– Презумпция согласия – это предполагаемое согласие: если при жизни ты не возражал, после смерти считается, что ты в принципе согласен на донорство. Среди 5 ведущих по трансплантации стран (Испания, Бельгия, Франция, Италия и США) только в США действует презумпция несогласия. В остальных – презумпция согласия. Но кто может сказать, что они не демократичны? И почему у нас кое-кто считает, что презумпция согласия – это античеловечная или преступная норма?
Я знаю, что в ближайшем будущем большинство стран перейдет на презумпцию согласия. Потому что никто не имеет права лишать человека возможности выживать.
Там, в Европе, в каждой церкви написано: “Твои органы Богу не нужны, Богу нужна твоя душа. Оставь свои органы тем, кто живет на Земле”.
Презумпция согласия действует у нас с 2009 года. И с 2011 по 2019 год в Казахстане проведено 1 656 органных трансплантаций. Такой прогресс! Правда, на 1 354 пересадки от родственных доноров приходилось всего 302 – от трупных! Между тем родственная трансплантация – чрезвычайно сложная процедура, когда ты отвечаешь за жизнь уже двоих: одного абсолютно здорового человека, который изъявил желание отдать орган, и реципиента. Очень большая ответственность! Поэтому сейчас во всем мире стремятся к трупной трансплантации. Меньше риска, быстрее и дешевле.
В самый пик расцвета нашей трансплантологии, в 2016 году, мы думали: если так пойдет и дальше, через несколько лет мы вылечим большое количество нуждающихся. Но, увы! Сейчас выполняем только 2–3 процента от потребности. Вот к чему приводят эти выступления “знатоков” трансплантации. Она у нас резко сократилась!.. Последнюю трансплантацию от трупного донора мы сделали 1 января прошлого года. Больше года назад. А в это время люди на наших глазах умирают. Приезжают со всех концов страны. Мы их ждем здесь. Но если у них нет родственника, который мог бы дать часть печени или одну почку, они умирают. В то же время множество трупных доноров могли бы спасать эти жизни.
Что гуманнее?
– Сейчас у нас только на трансплантацию почки в очереди стоят 2,5 тысячи людей. Это из 5 тысяч, которые находятся на диализе. И смертность в этом листе ожидания, по некоторым данным, достигает 30 процентов. То есть каждый пятый из них умирает, так и не дождавшись органов. Большое количество среди них – это дети. И я не могу понять людей, считающих презумпцию согласия антигуманной. Я, например, оцениваю их действия как антинародные! Какое они имеют право брать на себя ответственность за жизни других людей!
Вот в листе ожидания на трансплантацию печени стоят 300 человек. И если у больных с почечной недостаточностью есть хоть какая-то альтернатива – диализ, то у этих шансов еще меньше.
С момента постановки диагноза в течение года умирает 100 процентов таких пациентов! А среди них много детей и молодых людей. Но, если почку или часть печени иногда есть возможность взять у родственников, у больных с патологией сердца вообще нет альтернативы. Часть сердца у живого донора не заберешь! И так, в ожидании, живут сейчас около 3 тысяч казахстанцев. В Казахстане пересадить можно все, кроме сердца у детей, – врач-трансплантолог
История трансплантации в мире насчитывает уже больше 60 лет, а в Казахстане – около 40 лет. Сейчас в мире растет количество трупных трансплантаций.
Пятилетняя выживаемость у людей с пересаженными почками доходит до 90 процентов, с трансплантацией сердца и печени – до 80 процентов. И живут они достаточно полноценно.
5 лет назад мы прооперировали девушку, которая умирала. В 2015 году ее привезли к нам в коматозном состоянии. Мы провели ей трупную трансплантацию печени, поскольку у нее не было родственников. И сейчас она уже родила двоих детей. Правда, мы были против, чтобы она рожала. Но она не послушала нас и родила. Это непридуманные истории. И, простите, я не понимаю, в чем тут антигуманность? Главное – это нужно не нам, а больным, которые день и ночь ждут трансплантацию. На данный момент есть уже две таких пациентки, которые родили после трупной трансплантации печени. Но сколько молодых людей умирает каждый день от кровотечения, от комы!..
По данным ВОЗ, 80 процентов пациентов в мире выживают после трупной трансплантации. Потому что проблему нельзя решить за счет родственной пересадки. Даже если и есть родственные доноры, в большинстве случаев они не подходят. Поэтому во многих странах Европы действует презумпция согласия на посмертную трансплантацию.
В 2009 году врачи мира аплодировали нам, когда мы приняли этот Закон о презумпции согласия на посмертную трансплантацию.
А теперь мы хотим повернуть всё вспять? Многие страны мира переходят на презумпцию согласия. И в 2 раза возрастает у них донорство.
АЛМАТЫ