Год назад международная общественность стала свидетелем очередной крупной аварии на атомной электростанции.
В Японии после серии мощных подземных толчков и одного разрушительного цунами из строя вышла система охлаждения на АЭС «Фукусима». После чего в мире развернулась жаркая полемика между сторонниками и противниками атомной энергии. Одни уповали на повышение мер безопасности, другие настаивали на том, чтобы поставить энергию атома «вне закона». Хотя Япония находится далеко от нас, тем не менее подобные дискуссии носят чувствительный характер для Казахстана, который обладает большим потенциалом в ядерной сфере.
Кто из спорящих сторон оказался победителем в развязавшейся «атомной войне»? Имеются ли перспективы у ядерной энергетики в будущем? Какие уроки извлек остальной мир из японской трагедии? На эти и другие вопросы сегодня газете «Литер» отвечает заместитель генерального директора Национального ядерного центра Сергей Лукашенко.
– Сергей Николаевич, после событий в Японии мир поделился на два лагеря: одни выступают за развитие мирной ядерной энергетики за счет повышения мер безопасности, другие предлагают вообще отказаться от использования энергии расщепления атома. На сегодня чьи позиции сильнее?
– Я думаю, что тут надо объективно смотреть на обстоятельства, какие государства отказались, а какие нет. Точных данных привести не могу, но, по общему ощущению, побеждает точка зрения в отношении развития атомной энергетики. Действительно, ряд стран приостановил свои ядерные энергетические программы, но отнюдь не отказался от планов. А у других они даже начинают развиваться более интенсивно, например в Индии. Поэтому здесь вектор идет в сторону развития атомной энергетики. Тем более что все прекрасно понимают, что «Фукусима» – это старое поколение реакторов, а нынешние гораздо более безопасны.
– Не секрет, что у Казахстана имеется огромный потенциал в ядерной сфере. В таком случае не несет ли ситуация вокруг японской АЭС «Фукусима» риски для нас?
– Она несет прежде всего риски в плане общественного сознания. Безусловно, люди опасаются, и это вполне объяснимо, поскольку недооценивать риски атомной энергетики нельзя – есть Чернобыль, есть Фукусима. С другой стороны, все это реально решаемо. Как раз на днях я вернулся из Японии, где в связи с прошлогодними событиями обсуждались многие вопросы, в том числе и как жить в данной ситуации.
Тем не менее японцы здраво, спокойно, без истерики относятся к произошедшей аварии на АЭС «Фукусима». Да, есть загрязненные территории, обширные, гораздо обширнее, чем у нас в Казахстане, и все же ведутся дезактивационные работы. Правда, пока не очень крупного масштаба, но, судя по всему, будет вестись большая работа по реабилитации земель. На загрязненных территориях даже формируются сельскохозяйственные угодья. Поскольку здесь можно выращивать определенного вида продукцию, и она будет соответствовать стандартным требованиям. Есть методы, есть технологии, способные снизить концентрацию радионуклидов (биологически вредные радиоактивные элементы. – Ред.) в сельхозпродукции, что и делается. В частности, для этого нас и приглашали в Японию. Население живет, и все у них нормально. К слову, страна не пересмотрела свою программу по развитию атомной энергетики. У них на атомных электростанциях вырабатывается 30 процентов энергии, поэтому они в принципе не могут от них отказаться.
– Страх населения перед радиацией способен заставить наших зарубежных партнеров отказаться от развития ядерной энергетики, и они могут утратить интерес к сотрудничеству в данной сфере с Казахстаном. Как вы считаете, не будет ли инцидент с «Фукусимой» сдерживать появление у нас вертикально интегрированной ядерной кампании?
– Я полагаю, что вряд ли события в Японии негативно отразятся на казахстанских перспективах. Среди стран Европы, насколько я знаю, Германия если не единственная, то одно из немногих государств, которые отказались от атомной энергетики. Кстати, что касается немцев, то интересно, на что в таком случае они надеются, на «Северный поток» (поставки российского газа по дну Балтийского моря. – Ред.), что ли? В этом смысле Германия, во-первых, не является яркой показательной страной, а во-вторых, у всех остальных государств потребность в уране будет только расти.
– То есть опасаться Казахстану нечего…
– Я думаю, опасаться абсолютно нечего. Иными словами, если не Германия, то, к примеру, Франция, у которой дефицит атомной энергетики в топливе составляет порядка 50 процентов, будет приобретать уран. Аналогичные планы есть практически у всех стран мира. Поэтому потребность в топливе для АЭС стопроцентно будет увеличиваться.
– Будучи специалистом в ядерной сфере, для себя лично что вы извлекли из прошлогодней японской трагедии? И что из этого могло бы быть полезно для Казахстана?
– Не скажу, что для себя мы что-то там много извлекли. Но повторюсь, что надо делать ядерные реакторы нового поколения, более безопасные. Тем более что сейчас такие технологии и реакторы существуют. Второе – общее впечатление после нынешней поездки. Мне очень импонируют и просто восхищают японские сдержанность и спокойствие. У нас по поводу радиоактивного загрязнения существует ярко выраженная радиофобия (страх перед радиацией. – Ред.). В том смысле, когда мелочь воспринимается как что-то из ряда вон выходящее, а там ситуация на порядки серьезнее, чем у нас, если брать во внимание наш Семипалатинский полигон. Но тем не менее одно запрещаем, другое не делаем, а третье можно – это безопасно, хоть и на загрязненной территории, но можно. А у них очень прагматичный, спокойный подход, что меня просто восхищает в японском народе.
– В связи с прошлогодними событиями в Японии были ли усилены меры радиационной безопасности в Казахстане?
– Я бы не стал говорить об усилении мер, потому как у нас эти меры и так в норме. В Казахстане правила и нормы такие же, как и во всем мире. С другой стороны, как это все выполняется – остается открытым вопросом.
– И как эти нормы выполняются?
– Да, в принципе, у нас все нормы соблюдаются и выполняются. О чем бы стоило подумать, но это не в связи с Фукусимой, так это о гораздо раннем событии – о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки. В том плане, как относятся к выжившим людям. Строгий учет и контроль, ежегодная проверка состояния здоровья – это здорово, хорошо.
– События в Японии носили техногенный характер, а у нас имеются природные источники радиации. Какие регионы РК больше подвержены радиационной угрозе?
– Вот эта проблема, с моей точки зрения, гораздо важнее, чем проблема техногенных радионуклидов для Казахстана. Связана она с тем, что если мы стоим на втором месте по запасам урана, то это значит, что у нас есть неизбежные места с повышенным уровнем фона и у нас будут большие проблемы с радонобезопасностью – и на самом деле так оно и есть. И этот контроль очень необходим для Казахстана. То есть нам надо активно этим заниматься. Вообще, проблему радона я бы поставил на первое место по значимости. Потому что если внешнее облучение мало, то все нормально, но если где-то рядом залегает уран, значит, будет повышенная эмиссия радона. А радон – это то, от чего человек получает 70 процентов естественной дозовой нагрузки, а организму все равно, что естественная, что искусственная (техногенная. – Ред.), это просто доза. Соответственно, регионы, в которых эта проблема существует, – это наши ураноносные провинции. А у нас их три. Северная провинция – район Петропавловска, Степногорска. Западная провинция – в районе Актау и южная – Шымкент и прилегающие территории. Эти регионы фактически являются группой риска с точки зрения естественных дозовых нагрузок.
– Достаточен ли уровень финансирования радиационной безопасности в РК?
– Я думаю, что в настоящий момент нет. Потому что существует программа по радону у Министерства охраны окружающей среды, но, с моей точки зрения, по масштабу она не выдерживает никакой критики. У нас подобные программы должны быть гораздо более масштабными и более серьезными. По большому счету, нам нужно на каждый населенный пункт составить радиационный паспорт, и в первую очередь по естественным радионуклидам, а это очень серьезная исследовательская работа. А ведь проблема стоит однозначно. У нас есть собственные данные, на которые я опираюсь. К примеру, когда в школах фиксируется концентрация радона порядка 7 тысяч беккерелей (единица измерения активности радиоактивного источника. – Ред.) на кубометр при норме 200 – ведь это ненормально. То есть для того, чтобы проводить некие мероприятия, нужно сначала знать, где и какой уровень радиации. В определенной степени государством уделяется внимание. Есть фирмы, программа вроде двигается.
– Как вы оцениваете радиационные угрозы для Казахстана: критический или некритический характер и как ситуация будет выглядеть в будущем?
– Я думаю, что радиационные угрозы будут на том же уровне, что и сегодня, потому что у нас основные дозовые нагрузки, которые получают граждане, это от естественных источников. А естественные они что 100 лет назад, что через 200 лет – они будут примерно такими же. Что касается техногенных воздействий, например заброшенные рудники, то сейчас этому уделяется нормальное внимание, соблюдаются все правила и стандарты. Кстати, была большая программа еще прежнего Министерства энергетики и минеральных ресурсов, которая уже завершена, и многие рудники засыпаны по всем нормам и требованиям. Все приведено в нормальный вид.
Единственный момент – программа завершилась, и теперь на рудники не обращают вообще никакого внимания, что тоже не совсем правильный подход к делу. Поскольку такие объекты требуют периодического контроля. Сделали – это хорошо, но теперь необходимо осуществлять программу мониторинга этих объектов. Надо за ними следить, а не бросать на произвол судьбы. В этом смысле что раньше представляло угрозу, сегодня ликвидировано, хотя не скажу, что все. Поэтому в будущее я смотрю с оптимизмом.
– Научился ли Казахстан управлять радиационными рисками, снижать угрозы?
– Учится, идет по этому пути, но еще не все так, как нужно. Я не хочу сказать, что мы такие отсталые. Далеко не лучшие и не самые отсталые, где-то в середнячках, хотя мы ставим перед собой задачу, чтобы быть лучшими, и для этого у нас есть все возможности. Программы пишутся, другой вопрос, когда по ним откроется финансирование. Ну нужна государственная система учета и контроля доз населению. Ее у нас нет, хотя должна быть. На руках мы имеем постановление правительства от 2002 года об организации подобной системы, но оно не работает, потому что нет технических возможностей. Печально, что бывшего ядерного полигона мы боимся, а вот рентгеновского аппарата – нет. Чувство реальности притупляется, психологически оно понятно, но нельзя, чтобы в отношении радиации притуплялось чувство опасности. Недавно в Министерстве здравоохранения по этому поводу собирались специалисты и представители профильных ведомств. К примеру, в стране очень много рентгеновских аппаратов, которые дают завышенную дозу. Проблем масса, но если раньше об этом вообще не говорили, то сегодня определенные шаги уже делаются. Но этот путь очень долгий, и чтобы его пройти, потребуется не один год. Вот если будет государственная система учета и контроля доз населения, то это то, что нужно, потому как и спекуляции прекратятся и все прекратится.
– Есть ли перспективы развития мирной ядерной энергетики после катастрофы на АЭС в Японии? И насколько Казахстан эффективно использует свой ядерный потенциал?
– Я думаю, что перспективы есть. Что касается непосредственно Казахстана, то вопрос в некотором смысле философский. Атомная энергетика республике, безусловно, нужна, потому что это и высокие технологии, и диверсификация источников энергии (порядка 87 процентов энергии в стране вырабатывается за счет сжигания угля. – Ред.). Возможности у нас есть, в принципе, и персонал у нас имеется, и обучить его можно. Что касается потенциала, то он не полностью используется. Полностью использоваться он будет в случае появления реальной промышленной атомной электростанции. А если ее нет, то о какой эффективности может идти речь? То, что мы добываем больше всех, здорово. Но лично я сильного восторга от этого не испытываю, потому что любые ресурсы рано или поздно заканчиваются. В этом свете надо больший упор делать на развитие собственной ядерной индустрии.
У нас есть Ульбинский металлургический завод, который производит топливо для АЭС. Запасы, персонал – все есть. Но тут, наверное, много политических вопросов. Я думаю, что в будущем добыча и торговля ураном будет напоминать нынешнюю ситуацию с нефтью, то есть это станет вопросом геополитики. В этом смысле хорошо бы создать банк топлива – убедительная просьба не путать с банком отработанного топлива. Меня часто спрашивают: а есть ли угроза от нормального топлива? Отвечаю: если мы производим 17 тысяч тонн урана и лежит он на складах, то даже если подорвут банк топлива, то по опасности это будет равносильно взрыву на урановом руднике. Если в Казахстане создадут банк топлива, то он будет находиться под пристальным вниманием всего мира, и его безопасность будет обеспечиваться не только нами, но еще и мировым сообществом. В подобной ситуации я бы предпочел сотрудничать с ООН – все же авторитетная международная организация и доверие к ней есть.
Источник: Андрей Верменичев, «Литер», Алматы