"Серое" вещество

Впору задать вопрос: а есть ли вообще в Казахстане научный потенциал — богатство любого государства?
Кто, собственно, определяет уровень учености того или иного гражданина и степень надобности его, грубо говоря, мозгов отечеству? По крайней мере, у нас есть государственный орган аттестации доцентов с кандидатами, который за десять лет пять раз менял свое название и наконец превратился в Высший аттестационный комитет министерства образования и науки РК (по-советски привычное — ВАК). По его данным, за последние 10 лет кандидатскую степень в Казахстане получили более 6 тысяч человек, в доценты вышли 3 тысячи ученых, профессорами стали 1200.
Количество впечатляет, но наводит на грустные размышления: а не подменяется ли им качество? По словам профессора, доктора политических наук, председателя диссертационного совета Камала Бурханова, «в последнее время широко распространилась тенденция к плагиату. В первую очередь, это переписывание работ российских ученых, у которых социально-политические науки продвинулись далеко вперед по сравнению с нами. Исследователь разбавляет российскую работу примерами из казахстанской жизни, и работа готова к защите. Вторым источником плагиата является Интернет, откуда можно скачать любую информацию». Батюшки, да так все современные студенты делают! Ну или почти все. Но ведь многие ученые пыхтели в аудиториях еще тогда, когда Билл Гейтс и на свет не народился. Откуда ж такая прыть? Где долгие годы, проведенные в скрюченном состоянии над колбами, за микроскопом и — в не скрюченном — у телескопа, скажем?
А дело отчасти в том, что многочисленные чиновники вдруг ощутили в себе призвание к научной деятельности, буквально страсть к науке и воспылали желанием подтвердить это документально. Мол, такой-то, сякой-то — кандидат, а то и доктор таких-то, сяких-то наук. По данным диссертационного совета, 65 процентов членов правительства и 80 (!) процентов акимов областей имеют степени кандидатов и докторов различных наук, причем лишь единицы обладали таковыми до прихода к власти. Представляете, какими темпами должны развиваться регионы, имеющие научных руководителей! Однако реалии говорят о другом: уровень жизни населения в большинстве областей крайне низок, не сформированы инфраструктуры, развалено производство в городах, растет количество бесперспективных, вымирающих сел.
Беда в том, что и только что вышедшие в научный свет выпускники магистратуры предпочитают защищаться самым что ни на есть халтурным способом. Либо нанимается «литературный негр» — вон сколько объявлений с предложениями написать диплом, диссертацию и т.д. (это все те же профессора с унизительными окладами). Либо сам будущий «ученый» беззастенчиво переписывает чью-нибудь малоизвестную работу. Таким образом стряпается мало кому интересное, достойное самой пыльной полки произведение — серое, но без особой загрузки серого вещества.
Но неужели у нас не осталось настоящих ученых, без купленных и телефонных степеней? Если вся наша «научная общественность» — силовики и госслужащие, тогда хана нам, ребята. Нет, конечно. Но вспомним болезненный процесс оттока лучших из лучших.
Ведь когда-то Советский Союз мог по праву гордиться достижениями в области математики, физики, генетики, биологии. И так называемая школа была единой для всех республик. Казахстан прочно связывали остальными как бы мысленные нити, шел плодотворный процесс. С развалом СССР «мозги» потекли на Запад рекой. Ничего удивительного нет в том, что за 10 лет численность работников в сфере науки сократилась на 52,3 процента. Причем большая часть утраченных навсегда двигателей прогресса — люди молодые, талантливые и честолюбивые, в возрасте до 35 лет (46,3 процента). Их нетрудно понять, поскольку у них перед глазами — яркий пример: старший научный сотрудник с двадцатилетним стажем и кандидатской степенью оценивается государством в 16-18 тысяч тенге ежемесячно. Ни в одной развитой стране мира, думающей о своем завтра, не относятся столь пренебрежительно к бесценному потенциалу. Средняя заработная плата профессора на Западе — от 8 до 15 тысяч долларов. Учреждения фундаментальной науки там имеют самостоятельный статус, не подвергаясь государственному администрированию. В Казахстане, по словам самих ученых, после 1991 года произошло наоборот. В результате непродуманных реформ фундаментальная наука оказалась оторвана от прикладной. Наука, которая должна форсировать развитие экономики, на самом деле превратилась у нас в балласт.
Получился вечный замкнутый круг: нет средств — нет идей, а раз нет идей, то и деньги государство выделяет не по приоритетному, а по остаточному принципу. Финансирование казахстанской науки в последние годы традиционно составляло 0,24 процента от ВВП (в европейских странах этот показатель выше в 10-15 раз). Если на социальный блок планируется потратить в этом году треть казны — 232 миллиарда 600 миллионов тенге, то на науку, образование, медицину и культуру скопом выделено 6 миллиардов. Фундаментальные научные разработки почему-то оказались никому не нужны — многие казахстанские НИИ и КБ были закрыты или переведены на хозрасчет. Не избежала процесса коммерциализации и Академия наук и сегодня она находится в весьма плачевном состоянии: закрыт ряд институтов, многие фундаментальные исследования остановлены. Причина все та же — отсутствие финансирования. За последние четыре года количество диссертационных советов по общественным и гуманитарным наукам увеличилось на 34 процента, область же наукоемких производств и новых технологий по-прежнему покрыта пылью.
Государство должно понимать, что многие разработки просто не могут дать сиюминутного результата — в развитых странах огромные средства тратятся на, казалось бы, не слишком актуальные направления. Просто там думают о будущем — некоторые ученые всю жизнь бьются над решением каких-то задач, и страна терпеливо — и щедро — «содержит» их.
У нас имеется соответствующий закон — «О науке». Своего рассмотрения в парламенте проект ждал шесть лет — это ли не яркий показатель отношения государства к такой важной стратегической области. Но дело даже не в законе — как известно, они частенько остаются у нас лишь на бумаге. Дело именно в том, что блюсти этот закон будет скоро просто некому. Выходит, одного закона недостаточно. Нужны идеи. И, разумеется, деньги. Сегодня мировой рынок наукоемкой продукции составляют 50 макротехнологий. 22 из них контролируют США, 10 — ФРГ, 7 — Япония, по 3 — Великобритания, Франция и Италия, 2 — Россия. Годовой бюджет этого гигантского котла самых прогрессивных супер-идей — около 2 триллионов 300 миллиардов долларов.
Примерно такую же космическую цифру составляют суммарные расходы этих стран, вместе взятых, на оборону. Годовой бюджет Казахстана куда более скромен — порядка 4 миллиардов долларов. Причем показатель ВВП строится у нас в основном за счет деятельности в стране иностранных инвесторов, поскольку доля собственного производства ничтожно мала. Но никто из них не спешит вкладывать средства в создание новых казахстанских технологий и разработку научных идей. Гораздо удобнее и выгоднее внедрять свои, уже готовые и достаточно устаревшие по мировым меркам. Казахстан привлекателен для Запада как сырьевая база с запасами нефти, газа, золота, но отнюдь не как конкурент на мировом «рынке умов». И там с удовольствием принимают перспективных молодых ученых, не нашедших в собственной стране заинтересованности в таких кадрах.
Как-то на одном из совещаний высшей технической комиссии РК прозвучало такое предложение: ввести льготное налогообложение для тех казахстанских предприятий, которые станут внедрять у себя перспективные научные разработки. Мысль хорошая, но в нашем контексте совершенно нереальная.
Налоговый кодекс у нас — для всех один, и чтобы какие-то — пусть позарез стране нужные — изменения в него внести, нужно сдвинуть с места неспешную бюрократическую громадину со всеми ее лабиринтами. Допустим, найдутся энтузиасты и сумеют путем неимоверных усилий доказать правительству крайнюю необходимость таких поправок. Но кто из крупных промышленников готов сегодня к научному прогрессу? В него ведь денежки нужно вкладывать — и немалые. Льготы льготами, но государство отнюдь не намерено субсидировать освоение новых технологий. Практика показывает, что по большому счету и поблажки налоговые не особенно интересуют ряд предпринимателей. Им, к примеру, выгоднее миллионные штрафы платить за необратимое отравление воздуха, воды и всего суть живого, чем устанавливать разные фильтры и очистные сооружения. Тем более, по научному. Так что вряд ли попытка «пристегнуть» науку к реальности будет иметь успех.
Мировая пытливая мысль не стоит на месте. В развитых странах для этого есть все: база, поддержка государства, хорошие мозги — в том числе, и бывшие наши. Наконец, тот азарт, присущий настоящим ученым, который и позволяет делать открытия. Но только уверенным в себе и сытым ученым — иначе ничего не получится. Статус научной державы легко потерять, восстановить его, тем более, в короткий срок практически невозможно. Для этого требуются годы напряженной работы в русле новейших достижений цивилизации, сильный интеллектуальный потенциал, существующий реально, а не в виде макулатурных диссертаций, насмешивших бы весь честной ученый мир Запада. Самое страшное, что у нас уже менталитет такой сложился — научно- рыночный: студенты сдают сессии за деньги, дипломы тоже покупаются, ученый совет приглашается соискателем в дорогой ресторан… При таких привычках тот же ученый совет может специально тормозить действительно достойную, но не «подмазанную» работу. И окажется в нашей науке сплошное «серое», действительно в кавычках, мозговое вещество.