А журналисты на пресс-конференции продемонстрировали минимум интеллекта: они не могли понять, что такое бардовская песня.
Ну а если трудно понять, то о чем же писать? Спасли ситуацию те, кто являются бардами. Они пели себе и пели…У любого мало-мальски интересного события всегда есть стандартное обрамление в виде организационного момента и журналистов. И то и другое на втором фестивале бардовской песни «Поющие горы», забравшемся высоко — аж к самой «Альпийской розе» — было впечатляющим.
О том, что на контрольно-пропускном пункте у журналистов, стремящихся в горы (на работу ли, на отдых, каждый ехал на фестиваль за своим) будут неприятности, организаторы мероприятия честно предупредили.
Сказали, что в самый последний момент чеэсники получили информацию о том, что есть угроза селя, что Алмарасанское ущелье (та его часть, которая ведет к Большому Алматинскому озеру) небезопасна для восхождения даже вездесущим журналистам, поэтому никого в горы пускать не будут: ни представителей СМИ, ни зрителей, ни «левых» исполнителей. Зрителей и исполнителей, желавших попасть на прослушивание к мэтрам современной бардовской песни, приехавших по такому случаю из России, разворачивали на КПП кучками, бригадами и ротами. В результате фестиваль остался без общественной поддержки, потому как ожидаемые семь тысяч (!) зрителей благополучно были задержаны и отправлены восвояси. Сколько среди них было желающих спеть, никому не известно.
Люди в голубой униформе свято исполняли приказ — «не пущать», хотя все, кто хоть чуть-чуть знает местные горы, знает и то, что «Альпийская роза» находится совсем в другой стороне от лавинных сходов. Как она могла стать небезопасной — остается загадкой, в связи с чем, попытка служащих управления чрезвычайных ситуаций выставить столь мощный кордон, выглядит, по меньшей мере, «культурной диверсией».
Однако, если народ можно как-то остановить, то перейти дорогу журналистам не так-то просто. Вооруженные корками всех цветов и мастей, напористые, привыкшие пролезать, просачиваться, проскакивать туда, куда нужно, добрая часть представителей местных СМИ все-таки оказалась в горах: в нужном месте в условленный час.
Специально для них организаторы фестиваля провели пресс-конференцию, а мэтры бардовской песни согласились поговорить о… В самом деле о чем?
Известные в песенных кругах СНГ люди готовы были говорить о чем угодно! Но никто из них не ожидал, что на закате солнца (когда началась встреча с работниками СМИ) они еще будут умно отвечать на дебильные вопросы, но как только солнце сядет, их терпение лопнет. На все про все уйдет минут пятнадцать. После чего они искренне посоветуют журналистам в очень открытой, понятной форме впредь готовится к встрече с хорошими людьми (или по крайней мере не пить лишнего перед интервью).
Все именно так и было. Большая часть молодых журналистов с каким-то остервенением задавала один и тот же вопрос: что такое бардовская песня? Сначала члены жюри, а всем им действительно предстояло судейство на фестивале, активно включились в дебаты и общими усилиями искали формулу этой особой песни. «Никто не знает, как создается бардовская песня, это можно только почувствовать» — философствовал Владимир Туриянский. Вадим Егоров предлагал взять за основу песни искренность, поскольку бардовской песни как музыкального жанра, не существует. Ольга Качанова высказала мысль о том, что бардовская песня — это авторская песня, значит в ней обязательно должно быть авторское начало. И даже вспомнила историю о том, как Гитлер, прекрасно понимая, что в романсе человек выражает свое, что-то глубоко личное, запретил романс. Михаил Цитриняк дал следующее определение бардовской песне: «Это такая песня, которую примелет аудитория КСП — клуба самодеятельной песни». Ну а лучше всех на безобидный вопрос о том, что собой представляет бардовская песня, ответил Дмитрий Сухарев, председатель жюри: «Бардовская песня — это песня, которая садит людей за книгу, то есть будит в них интерес к жизни, воспитывает».
Однако после столь глубокого экскурса в теорию бардовской песни, журналисты вскинули руки в знак наличия у них новых вопросов и точно в первый раз, точно не было всего вышесказанного стали невинно мычать про…что такое бардовская пенся?! «А я не понимаю, что это такое! Вы ничего толком мне не объяснили!», — говорил молодой человек из очень солидной газеты.
Переглянувшись, интервьюируемые, набрали в легкие побольше воздуха и попробовали зайти в ум журналистов с другой стороны. Стали звучать очень прозаические вещи, вроде: «В песне есть исполнение, музыка, стихи, артистизм. Кстати, всех исполнителей на фестивале будут раскладывать по этим немногим полочкам и, исходя из этих критериев, оценивать их выступления». Однако и этот вариант остался также неусвоенным. Когда молодой журналист в третий раз попытался сформулировать один и тот же вопрос, с маленькой вариацией на новизну: «А вот те, что у костра сидят с гитарой и что-то поют — они тоже барды?», — Виктор Луферов взорвался тирадой: «Нет! — кричал он, — те, что сидят у костра и трендят на гитарах, не барды, это туристы, и поют они туристические песни, владея тремя аккордами. Тогда как барды — это живая, развивающаяся культура. В ней есть и стихи и музыка мирового уровня! Причем здесь туристы? Это — культура! Я возглавляю в Москве театр «Перекресток». К нам приходит много молодежи, которая думает, что если она может говорить в рифму и что-то там себе подыграть на гитаре, значит, может стать бардом. Это могут немногие! Совсем немногие. Потому что нужны еще гигантские усилия души! Вот что я вам скажу».
Попытки объяснить невменяемым (именно такое было ощущение со стороны) журналистам, что такое бардовская песня, завершились и вовсе сложной для их понимания историей. Ее рассказали специально для «особо одаренных газетчиков». Она должна была поставить точку в дурацком журналистском вопросе и не менее дурацком положении, в коем оказались и барды и остальные журналисты.
Итак, когда Галичу задали вопрос — что такое бардовская песня, а Галич был такой лукавый, он сказал: «Один человек приехал из провинции в столицу, в Москву по своим делам: ему что-то надо было для дела купить. Но жена его настоятельно просила сходить в оперу, послушать, что это такое, а потом ей рассказать. Он пошел. Но попал не на оперу, а на балет. Сидит в зале, рядом с ним человек в костюме. Приличный такой. Это был Владимир Иванович Немирович-Данченко. Вот сидят они, сидят, а никто не поет, все только танцуют. Тогда мужик у него спрашивает: «А когда петь-то будут?» Владимир Иванович удивился и объяснил соседу, что тут не поют, это балет, такой танец. И в этот момент по замыслу музыкального оформления, запел хор. На что мужик из провинции заметил соседу: «Что, папаша, тоже первый раз в театре?!»
Рассказанное несколько остудило журналистов. По крайней мере, самые «активные» замолчали, и остальные наконец-то смогли узнать, почему бардов так мало видно на ТВ, есть ощущение, что они находятся в каком-то подполье — так ли это? И еще: как высокое жюри намеревается оценивать казахстанских исполнителей?
По поводу того, что барды не светятся на голубом экране, было замечено, что их действительно мало показывают, но это не вина самих бардов. В Москве у Миши Кочеткова была своя передача на ТВ. Она шла рано утром. Так пол Москвы ставили будильники, просыпались ни свет, ни заря, чтобы послушать «бардье» в прямом эфире. Что же касается критериев для конкурсантов, Ольга Качанова предложила всем воспользоваться ее рецептом оценки: «Если у меня мурашки бегут по телу от песни, значит песня чего-то стоит. На нее и на автора надо обратить внимание».
Ну а теперь о самом фестивале. Его не могли испортить ни чеэсники, ни туповатые (и при этом амбициозные) журналисты, ни «холодный прием гор» (было невероятно холодно). На фестиваль приехали поклонники бардовской песни из Израиля, Бишкека, Омска и Новокузнецка. Палаточный городок — в струнку натянутые палатки, добротные туалеты, новенькие краны для умывания (как в пионерском лагере) — все было готово к приезду гостей. В горах людей ждали. Конкурсанты, тем, что все-таки удалось пройти сквозь заставу экологов, полицейских и чеэсников — тоже были настоящими бардами. Они пели, пели, пели… И каждый исполнитель вновь и вновь доказывал, что ни в какие определения эту песню не упакуешь, потому что она такая же разная как каждый человек, придумавший ее.