Мандат доверия можно получить двумя способами. Первый — через эффективные экономические реформы, когда поддержка людей «покупается» посредством повышения уровня жизни, расширения доступа к социальным благам, через снижение коррупции и т.д. К примеру, такой мандат доверия к власти существует в том же самом Сингапуре, на который так любят ссылаться наши чиновники. С политической точки зрения это классический авторитаризм. С экономической точки зрения – модель «государства-корпорации». С социальной точки зрения – общество с более или менее равномерным распределением существующих доходов, где нет коррупционной ренты.
Второй способ заключается в электоральной политике. Люди голосуют за того или иного политика, или за партию, предоставляя им свой мандат доверия, в случае, если они выражают и защищают интересы своих избирателей. В противном случае их переизбирают. Хотя, в политической науке, особенно среди элитологов, давно уже ставится под сомнением классический принцип прямой демократии, при которой от народа что-то зависит. Многие считают, что элита выбирает элиту посредством имитации прямой демократии. Это, так называемый «железный закон олигархии» Михельса. С другой стороны, электоральный способ получения мандата доверия, хотя бы предполагает наличие конкуренции. Плюсом является то, что происходит очищение политического организма за счет постоянного обновления состава игроков. Минус в том, что появляются политики-популисты, которые часто пользуются общественным мнением и настроением исходя из политической и экономической конъюнктуры, как это хорошо было видно во время финансово-экономического кризиса.
В свое время, руководство Казахстана сделала ставку на принцип: «Сначала экономика, а потом политика», рассчитывая, таким образом, получить мандат доверия со стороны граждан не через демократические электоральные механизмы, а через эффективные экономические реформы. Но эти попытки провалились. Для меня индикатором любой успешной экономической реформы – это наличие широкого слоя среднего класса. Людей с качественным образованием, с достойным заработком, который позволяет не столько выживать, а сколько полноценно жить и, более того, дает возможность получить хорошее образование детям. Это главный элемент стабильности во многих политических системах. Кстати, в книге Иммануэля Валлерстайна: «Анализ мировых систем», о среднем классе также говорится как о самом главном втором уровне, который стабилизирует социальную систему, где всегда существует антагонизм между первым уровнем в лице тех, кто распределяет ресурсы и в лице третьего уровня, который хочет эту систему сломать. Кстати, в международной политике, тезис от трех уровнях трансформировался в такие понятия, как: центр, полупериферия и периферия. Казахстан пока находится на втором месте, но всегда есть риск скатиться на уровень периферии. В то же самое время, тезис: «Сначала экономика, а потом политика» у нас на самом деле не работал, так как именно политика, а точнее политическая система, определяла правила игры в экономике. И эти правила были не в пользу тех бизнес структур, которые не были связаны с теми или иными олигархическими группами в президентском окружении. Отсюда, отсутствие в стране полноценной конкурентоспособной экономики.
То есть доверие падает и падает…
Да, потому что государство и политическая элита не смогли получить мандат доверия ни за счет эффективных социальных и экономических реформ, ни посредством создания электорального механизма, который позволял бы людям выпускать пар на выборах.
Если бы у Вас были полномочия, как бы Вы повысили мандат доверия?
Я не любитель громких разглагольствований о гражданском обществе, о демократии. Об этом уже было сказано немало. Я считаю, что надо начинать с маленького кирпичика, с реального, а не мифического местного самоуправления. Но принятие закона «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Казахстан по вопросам развития местного самоуправления» напоминает попытку перекрасить машину, вместо того, чтобы заменить в ней заглохший мотор. Основная проблема в том, что речь идет не о принятии нового закона «О местном самоуправлении», а лишь о внесении изменений, в том числе, в старый закон «О местном государственном управлении и самоуправлении в Республике Казахстан», который даже в своем названии лукавит, когда говорит о самоуправлении. Для власти, роль этого института должны играть маслихаты через которые, кстати, были проведены выборы акимов городов районного значения, сельских округов, поселков и сел. Но проблема в том, что существующие маслихаты изначально являются недееспособными звеньями управления в регионах, так как больше привязаны к интересам акиматов, чем к нуждам граждан. Парадокс состоит в том, что выборы акимов доверили маслихатам, большинство из которых вообще имеют низкую степень доверия среди граждан. Возникает ощущение, что власть попала в ловушку. С одной стороны, она понимает, что необходимо повысить эффективность работы государственного аппарата на местах на фоне роста протестных настроений в регионах. Но, с другой стороны, центр боится дать инициативу низам. В то же самое время, многие эксперты уже давно говорят о том, что в Казахстане необходимо принятие отдельного закона «О местном самоуправлении». Здесь был бы интересен опыт Польши, где фундаментом нового демократического правления после развала социалистической системы как раз стали выборные органы местного самоуправления, которые взяли на себя эффективное решение местных проблем. Тем более что доверие к центральной власти у многих людей в регионах выстраивается именно через доверие к местным органам государственного управления и через эффективность местного самоуправление. Ведь многих волнуют проблемы связанные с их социально-экономическим статусом, с наличием работы, стабильного заработка, с наличием мест в детских садах, с качественным образованием и медицинскими услугами. Когда граждане видят, что государство доверяет им формировать свои органы управления на местах для повышения эффективного менеджмента, то и доверие к государству также растет. Параллельно с этим поднимается уровень политической и правовой культуры, как у граждан, так и у чиновников. Таким образом, введение местного самоуправления и прямой выборности акимов на низовом уровне помогло бы реализовать две государственные задачи. Во-первых, решить значительное количество местных проблем, повысив качество управления территориями за счет внедрения новых критериев оценки проделанной работы. Во-вторых, снизит социальную напряженность. Таким образом, выходит, что лучше проводить «управляемую» децентрализацию, чем сталкиваться с постоянными признаками неуправляемой деформации властной вертикали.
С другой стороны на протяжении более двадцати лет говорят что власть теряет доверие, но, тем не менее, система продолжает работать. Является ли этот факт доказательством ее эффективности?
Есть такое понятие как движение по инерции. Казахстанская политико-экономическая система очень стремительно была запущена еще в 90-х годах, когда у людей была энтузиазм, надежда и желание что-то сделать для нового государства. Но сейчас эта система двигается не благодаря этому энтузиазму, а за счет доходов от сырья, которыми заливаются любые проблемы, будь то спасение неэффективных банков или реализация такой же неэффективной индустриально-инновационной программы. Ведь многие наши индустриально-инновационные проекты не работают, не потому что сами экономические программы развития плохие. Наоборот, они очень хорошо написаны. Более того, в стране нет дефицита с финансированием этих программ. Главная проблема в том, что тормозом развития страны стал громоздкий, коррумпированный бюрократический аппарат, которые уже перетянул на себя все бразды правления казахстанской экономикой. То есть в Казахстане, создали классический бюрократический корпоративизм, где чиновник стал главной фигурой на фоне большого количества государственных и квазигосударственных «зонтичных» структур, контролирующие те или иные экономические сферы. И это несмотря на то, что каждый год глава государства требует увеличить количество малого и среднего бизнеса в стране. Но и его уже загнали под крышу той же Национальной палаты предпринимателей.
Выходит, что власти топчутся на одном месте. Они понимают это?
Чтобы что-то понимать, надо сначала научиться критически к себе подходить. То есть снять розовые очки. Вся проблема в том, что неэффективный бюрократический аппарат порождает эффект искаженной петли обратной связи, когда центры принятия решений либо не получают всю информацию снизу, либо получают ее в искаженном виде. Это уже упомянутая выше деформация исполнительной вертикали. Есть верховная власть — президент, правительство, парламент. Есть средний и низовой уровни власти. Но между этими уровнями уже давно разорвана эта информационная петля. Хотя в статье 23. Закона РК ««О национальной безопасности Республики Казахстан», говорится о недопущении информационной изоляции президента, парламента, правительства и сил обеспечения национальной безопасности Казахстана. То есть речь идет о ликвидации информационной блокады, которая может возникать вокруг центров принятия решений. В противном случае государственные структуры могут оперировать неверными данными об окружающей действительности, что ведет к неадекватной реакции на поступающие извне требования. И пример Жанаозеня был одним из самых наглядных.
Давайте теперь перейдем к вопросу о перспективах нынешней системы. Высказываются различные сценарии транзита власти. К примеру, политолог Толганай Умбеталиева высказала мнение, что президент сейчас не задумываться над тем, что будет после него. На Ваш взгляд, можно ли сейчас говорить о нулевом цикле передачи власти или все же власти, как вы сказали, живут одним днем?
Политическая элита думает о будущем. Но не о будущем страны, а о своих личных перспективах после ухода действующего президента из политики. Что касается самого главы государства, то в последнее время он чаще стал говорить на тему своего будущего. Например, в конце октября 2013 года, президент Н.Назарбаев, на встрече с жителями казахстанского города Уральска, заявил о том, что он чувствует себя хорошо и готов занимать свой пост до декабря 2016 года, когда должны начаться новые президентские выборы. Чуть позже, в интервью информационному агентству «Bloomberg» глава государства не исключил того, что может принять участие в следующих президентских выборах. Данные заявления возникли не случайно, а являются ответом на усиливающие разговоры о том, что главе государства пора уже определятся с механизмом передачи власти, так как отсутствие определенности по этому вопросу увеличивает напряженности внутри элиты, среди инвесторов и в казахстанском обществе. Другой вопрос, что пока мы слышим только разговоры и не видим каких-то действий связанных не с усилением отдельных фигур в президентском окружении, а с усилением самих политических институтов. Хотя возникает такое ощущение, что точку возврата мы уже прошли. И даже если бы сейчас было принято решение усилить тот же парламент в качестве «коллективного преемника», то время, скорее всего, уже потеряно. Ведь парламент должен усиливаться, в первую очередь, не спикерами, а конкурентоспособными партиями. Но их нет ни в парламенте, ни в стане «старой» оппозиции. Для их появления необходимо время, которое является самым главным ресурсом в нашем конкурентном мире.
Какие корректировки системы вы сейчас видите в плане подготовки к транзиту?
Во-первых, сейчас мы наблюдаем мобилизацию старой гвардии вокруг президента. Во-вторых, создание зонтичных структур. Появление кураторов, контролирующих отдельные сегменты казахстанского общества – «Нур Отан» монополизировал партийную систему, «Гражданский альянс» курирует «третий сектор», ФНБ «Самрук-Казына» — национальные компании, Национальная палата предпринимателей – крупный, средний и малый бизнес. В-третьих, в стенах парламент значительно усилилась активность Дариги Назарбаевой, а в рамках Национальной палаты предпринимателей все более публичной фигурой становится Тимур Кулибаев. В-четвертых, обращает на себя внимание стремительный карьерный рост племянника президента Самата Абиша.
Кстати, говоря о парламенте, сейчас идут разговоры о внеочередных выборах. Уже делаются предположения, что туда войдут «Бирлик» или «ОСДП»
Какие выборы не прошли бы, при действующей системе все опять будет напоминать политическую карусель. Обществу, да и самой власти, не нужны оранжерейные и искусственные партии, которые держатся на плаву лишь потому, что их поддерживает исполнительная власть. Те, кто сидят в парламенте, никогда не доказывали свою способность как политические бойцы, которые прошли через жесткие электоральные баталии. Они имеют мандат доверия со стороны власти, но не стороны общества. Допустим, проведут досрочные выборы. Но и кто в них будет участвовать? Те же самые партии по интересам, которые ближе к группам давления в элите, чем к электорату.
Если бы вам предложили поработать над механизмами передачи власти, то что предложили бы, исходя из реалий?
Необходимо постепенно отходить от сверхпрезидентской системы, которая слишком сильно завязана на одной личности. У Роберта Даля есть понятие «полиархия», которая предполагает постепенно распределение властных полномочий по горизонтали и по вертикали властной матрицы. О местном самоуправлении я уже говорил. Но, например, если речь идет о парламентских выборах, то это будет интересно только в случае параллельных конституционных изменений, которые не только расширяли бы полномочия законодательной ветви власти, формируя президентско-парламентскую республику, но и меняли бы качественный состав парламента. Законодательная ветвь власти должна стать неким балансом для элитных группировок. Есть ли этого не будет, то будущее страны будет решаться по аналогии с советским Политбюро, куда войдут несколько представителей наиболее влиятельных групп давления. Но это опасно, так как эти группы, во-первых, будут думать о своей безопасности, во-вторых, о сохранности своей собственности, и лишь потом о стране
Между тем, Казахстан на пороге вступления в Евразийский союз. Однако этот фактор не рассматривается в экспертных раскладах по транзиту власти. Какова вероятность, что нити управления могут уйти в некий союзный орган?
На фоне того, что сейчас происходит на Украине, все больше подтверждает мой тезис о том, что для России Таможенный союз и будущий Евразийский союз, это больше геополитический проект, чем экономический. Я люблю приводить в пример слова немецкого канцлера Бисмарка о том, что: «В любом союзе есть свои лошади и свои всадники». В ЕС – «всадники» это Германия и Франция. В НАФТА – США, в АСЕАН на эту роль претендует Китай. В Таможенном союзе первую скрипку пытается играть Россия. Судя по той критике, которую президент Казахстан озвучил в прошлом году в адрес Евразийской экономической комиссии, где доминируют российские интересы, Астана это уже начала понимать.
При этом существует такой политический риск, как смена власти в Казахстане и Беларуси, который может поставить под вопрос существование любых интеграционных проектов. Действительно, сможет ли новый президент Казахстана обеспечить преемственность не только внутренней, но и внешней политики страны? Тем более, учитывая рост негативного отношения к ЕЭС со стороны части казахстанского общества. Здесь есть определенные сомнения. По крайней мере, в отличие от первого президента, новые хозяева «Ак Орды» уже не будут рассматривать Таможенный союз, как свое детище. Для них будет более реальна угроза еще большего раскола общества на сторонников и противников этого интеграционного проекта, по аналогии с Украиной. Такая же неопределенность существует и по отношению к Беларуси. Если гипотетически представить, что там произойдет своя «оранжевая революция» и к власти придут прозападные политики, которые больше будут ориентироваться на вхождения в Европейский союз, чем на участие в ЕЭС, то Россия может потерять одного из участников данного интеграционного проекта.
Этот Евразийский союз может выступить подушкой безопасности от деструктивных сценариев подобных тому, что сейчас на Украине?
О каком Евразийским союзе может идти речь, если даже ОДКБ, так и не доказало свою способность быть «подушкой безопасности» для своих членов. Более того, Таможенный союз, как, впрочем, и Евразийский экономический союз еще больше раскололи казахстанское общество на противников и сторонников. Что касается Украины, то именно вопрос о том, какую геополитическую и геоэкономическую модель выбрать: евроинтеграцию или вхождение в ТС, не только спровоцировали смену власти, но и поставили страну на грань развала и гражданской войны.
Скажется, ли на евразийских интеграционных проектах заявления Жириновского и Лимонова, а также действия Кремля на Украине, в частности в Крыму?
Может быть правы те комментаторы, которые считают, что Э.Лимонов или В.Жириновский отнюдь не политические клоуны, а политические глашатаи новой российской внешней политики? Если это так, то Астана должна обратить внимание на опасный тренд частого использования со стороны России сепаратистских настроений в соседних странах для достижения своих геополитических целей. Ведь в таком случае, никто не даст гарантий того, что в будущем украинский сценарий не будет опробован и в Казахстане, если после смены власти в нашей республике, вдруг начнутся меняться внешнеполитические приоритеты Астаны, а перспектива участия Казахстана в Таможенном союзе будет поставлена под вопрос.
Вы уже говорили, что рост национал-патриотических настроений уже идет. Но не станет ли тема Украины и действия Кремля в Крыму фактором роста дальнейшего политического становления казахского национал-патриотического сектора?
Рост национал-патриотических настроений в Казахстане, это вполне естественный процесс, в том числе связанный с демографическими трендами. Кстати, здесь можно согласиться с директором Центра интеграционных исследований Евразийского банка развития (ЕАБР) Евгением Винокуровым, который считает, что успешность будущей евразийской интеграции находится в прямой зависимости от привлекательности этих процессов для сегодняшней молодежи. Именно точка зрения нынешних 20-25-летних будет главенствовать в общественном мнении при смене поколений и элит. Но, если исходить из этой точки зрения, то тогда в будущем отношение большинства граждан Казахстана к интеграционным проектам с Россией, возможно, будет ухудшаться. Это связано с демографическими изменениями в республике, когда количество казахов, в том числе молодежи, увеличивается (также за счет оралманов), а количество представителей этнических меньшинств, наоборот, будет сокращаться. Все это создает хорошую социально-политическую базу для национал-патриотических идей, в том числе направленных против любых союзов с Россией. Интересно то, что в начале 2014 года, президент Казахстана предпринял попытку мобилизовать значительную часть общества вокруг своей власти. В частности, глава государства заявил о возможности переименования страны. Вместо «Казахстан» было предложено название «Қазақ елі». Ряд экспертов увидели в этом тренд заигрывания властей с национал-патриотическими настроениями. Можно согласиться с тем, что, в среднесрочной перспективе, некоторые политические игроки действительно попытаются укрепить свои позиции за счет мобилизации протестных групп вокруг двух основных идеологических направлений: национал-патриотическом и религиозном, что также не исключает конфронтацию между ними. При этом с одной стороны, это будет та самая новая оппозиция, которая заменит собой старых игроков на оппозиционном поле. С другой стороны, нельзя исключать того, что поддержка этим двум направлениям будет оказана и стороны некоторых групп в элите, для которых может быть заразителен «эффект Майдана», то есть возможность использовать протесты улиц и площадей в качестве инструмента давления на своих противников.