Ни рыбалка, ни охота…
Ни рыбалка, ни охота, ни дальние страны, ни моря-океаны – ничто не волнует известного казахстанского сценографа.
– Канат, что за нужда проводить отпуск за работой? Погоня за деньгами?
– Что вы! Я сын своего отца, тоже сценографа. Для него, а теперь и для меня деньги важны, но все-таки вторичны. Как-то одна ясновидящая женщина сказала мне: “Бедствовать ты никогда не будешь, но деньги у тебя задерживаться не будут”. Так и идет. Мне всегда кажется, что “сделать деньги” я еще успею. А сейчас есть что-то более важное, чем простое тупое зарабатывание денег. Можно сказать, что всерьез я над этим и не задумывался. Мне 40 лет, но у меня нет машины. Наверное, это аномалия какая-то? Иногда нахлынет… А впрочем, я не озадачиваюсь материальным.
– Наверное, это естественно для творческих людей. Хотя есть и такие, как Сальвадор Дали.
– У Дали есть что-то от шоу-бизнеса. Это хорошо.
– Но даже если бы захотели, разве можно заработать в театре приличные деньги?
– Конечно, нет. Ниже нашей зарплаты не бывает. Но сценографы – люди широкого профиля. Мы изучали архитектуру, дизайн, и для меня спроектировать пространство труда не составляет. Это и приносит дополнительный заработок.
– Если деньги – не предмет ваших размышлений, то что же вас тревожит более всего?
– Не поверите – состояние искусства. И не только в Казахстане – в мире. Такое ощущение, что в искусстве сейчас послепохмельное состояние. Куда идем, зачем, что ищем?
Абсурд, да и только!
– Но вам-то что беспокоиться? Вы преуспевающий в своей сфере художник, заработали имя, вас приглашают, вы востребованны. Ваши оформительские решения всегда оригинальны. Похвалите себя, – прошу я, горя желанием вывести художника из минора.
Пауза. Канат не знает, как отнестись к столь необычному предложению. Я уговариваю, хитрю, уверяю, что вырежу это из текста.
– Ну за семнадцать лет я поставил около ста спектаклей, – отзывается собеседник. – Не люблю слово “оформил”. Тем более что стараюсь не оформлять, а ставить в содружестве с режиссером, искать современные формы. Ненавижу бутафорию – эту пыльную псевдоправду. Органически не принимаю, хотя иногда приходится идти на компромисс. Больше склоняюсь к другому стилю. Вот взять “Абая” (Жезказганский казахский музыкально-драматический театр). У меня там в качестве реквизита были только мешки. Сначала они были подушками, на которых отдыхают, потом превращались в камни, которыми убивают, а в конце обыгрывались как поток вечности. Это содержательнее, чем если бы я просто поставил юрту. В спектакле Чингиза Айтматова “Лицом к лицу” стержневой художественно-оформительской деталью стали черные тарелки громкоговорителей. Их много, они нависают над людьми, как черные вороны, как предвестники смерти. За подобные работы меня трижды награждали Гран-при, дважды я становился лауреатом театральных фестивалей республики.
– Коллектив вышел из отпуска. Впереди новый театральный сезон. Вас, как художника, что беспокоит в первую очередь?
– Многое что беспокоит, но более всего – электронная система закупок. Для театров – это настоящее бедствие. Очень сложно описать ткань, которая требуется для платья в стиле арт-деко 30-х годов, пуговицы к костюму 50-х. Раньше мы сами искали реквизит, смотрели, щупали, прикидывали совместимость. А поставщики нас просто не понимают. Доходит до смешного, когда верх наряда выигрывает один поставщик, а низ – другой. Думаю, что для театров можно сделать исключение и вернуться к старой знакомой системе закупа реквизита.
Галина БАРОНОВА (фото автора), Астана