Кажется, мы знаем наизусть, каким было лето 1941-го, как вражеская артиллерия бомбила советские деревеньки и крупные города, как пухли в буквальном смысле от голода старики и дети. Как пепел воинов советской армии, узников фашистских лагерей, кружил в воздухе и оседал на землю, как от запаха гари и крови свербило в носу и першило в горле.
Газовые камеры, иголки под ногтями пленных, сожжение людей заживо и, как память о лучших минутах сражения — бомбежки на передовой, красные звезды на бортах самолетов в знак успешной воздушной схватки с врагом, победный залп — все это, благодаря воспоминаниям ветеранов, доживших до наших дней, отчетливо вырисовывается в сознании.
В рассказах участников Войны — горечь утраты, и конечно — людские судьбы.
Видела, как падали убитые
«Мне кажется порою, что солдаты с кровавых не пришедшие полей…», — словами из известной песни Марка Бернеса начиналось одно из традиционных мероприятий, посвященных празднованию юбилея Победы. Любовь Александровна Степовая, коротко подстриженная, чистенько одетая, ухоженная, наверное, не без помощи благодарных детей и внуков, старушка, плакала. Для женщины шестьдесят пятый День Победы не только слезы на глазах, это еще и счастье, то, что с сединою на висках. Белозубая улыбка, отдающая, конечно, керамическим блеском, не сходила с ее лица. Сейчас видно — ее взгляд потупился, зрачки не двигаются, будто смотрят куда-то вдаль — далеко-далеко, в прошлое.
— Мне было три года, когда мой отец Ефремов Александр Ефимович погиб на фронте. Его смерти я не помню, как и слабо воспроизвожу в памяти гибель своих братовьев, едва призванных служить советской армии. Зато видела много раз, как падали замертво раненые и контуженные, доставленные в тыл, в госпиталь. Помню, как мама мяла в руках бумажный треугольник, врученный ей почтальоном, заходилась в рыданиях. Больше полвека прошло, а эти картинки в мозгу до сих пор живы. Многие дети не выдерживали таких зрелищ, сходили с ума. Дети войны — это особые люди, со своими взглядами на жизнь, без страха перед смертью.
Говоря о холоде и голоде, Любовь Александровна, разумеется, имеет ввиду не 90-е, которые помнят более поздние поколения. Это был голод, когда малышами они, дети Войны, под покровом ночи воровали колоски с полей, а, пойманные, ходили битые розгой.
— Картошку мороженую ела, это считалось деликатесом, — рассказывает женщина, — матери помогала пахать и сеять — все для фронта, все для Победы! В школе не училась — тетради, учебники, чернила и даже просто зимняя одежда, чтобы добежать до уроков, были в строгом дефиците.
Так, беспрестанно плача, Любовь Александровна поведала историю обоснования Ефремовых в Казахстане, она начинается с 1960 года. Здесь у нее своя семья — супруг, дети, внуки и даже правнуки, которым женщина пока ничего не рассказывает о Войне. «Маленькие еще пока, на их жизнь страшных сказок хватит, рано еще бередить целомудренный детский мирок»…
«Предатели» народа стреляли в себя
Ровно восемь лет безвозмездно отдал Отчизне Василий Тимофеевич Зайцев — с 23 февраля 1938 по 23 февраля 1946-ого.
Молодой боец начинал службу на Дальневосточном фронте, в 1943 году был отправлен на германский фронт в тринадцатый огнеметный батальон. Зайцев всегда, словно с рождения, свободно владел техникой стрельбы из пулемета, мелкокалиберки, позже научился применять в бою баллоны, распыляющие пламя на 200-250 метров — это орудие использовали красные, чтобы напугать фашистов. Странно, но учитель в доармейские годы, здесь, на Войне, в самом пекле, когда не до жалости, хоронивший однополчан и товарищей, Василий Тимофеевич решается стать санинструктором медицинским работником.
— Кровь. Мне приходилось видеть много крови. Солдаты без рук и ног, с вспоротыми животами и «дырявыми» головами, с осколками в глазах, обожженные — всяких удавалось возвращать к жизни. 17 миллионов раненых вернули в строй медбраты и медсестры по всему Союзу!
В 46-м году, после того, как Зайцев с двумя контузиями и двумя серьезными травмами завершит «свою» Войну в Прибалтике, его официально признают единственным демобилизовавшимся медиком — никого не осталось. Потом, сидя в кресле перед телевизором, в котором в канун дня Победы опять кино про Войну, он снова и снова будет перебирать в кладовых памяти старые потрепанные сюжеты.
— Друзья погибали у меня на руках. Когда мы брали наступлением — ретироваться было просто невозможно, почти никто не уходил с передовой на своих двоих — уносили, как правило, двое — один держал ноги, второй — голову. А во время обороны нужна была выдержка, она, к слову не у всех была. А я знал — упал снаряд — ложись в эту воронку, второй раз на одно и то же место фашисты вряд ли бросят драгоценную бомбу. Солдаты метались по полю боя — кто от страха, а кто — понабравшись смелости, предвкушая «последний раз». Спокойствия ратникам не хватало, — рассказывает Василий Тимофеевич.
Сейчас, как утверждает ветеран Великой Отечественной Войны, другое время и люди не те, что раньше. Никто никого не предавал, грудь под пули подставлял мужик, чтобы товарища защитить. Жаль лишь, что власть не ценила людей и их подвиги:
— Сбежит «наш» пленник из фашистских лагерей, рвется Родину защищать, а ему на шею клеймо врага народа вешают, заставляют стреляться. Сталинская система, поддерживаемая НКВДэшниками, разобщала народ. Врагов народа «высасывали из пальца», каждый из нас мог им стать ни с того ни сего — по доносу соседа, а чаще — совершенно незнакомого человека. Давайте не будем забывать, что именно «предатели» держали немцев, когда те отступали.
Василий Тимофеевич гордится своими медалями — за Победу над Германией и Японией, Орденом Великой Отечественной Войны второй степени. Гордится тем, что нещадно бил врага и бесконечно счастлив, что в юбилейный для Победы год разменял десятый десяток.
Брату посвящается
Аркадий Владимирович Столярский пережил Войну подростком. Рос в деревне, сколько себя помнит — столько трудился. В 1944 году, окончив 7 классов, работал бригадиром колхоза, пахал, боронил. Увозил старших ребят на верную смерть — 90 километров к фронту на запряженных лошадях скакали мы гурьбой, обратно — он и еще один такой же «ямщик».
— Отец мой Владимир Карлович служил в трудовой армии, работал председателем колхоза, ковал дышла и телеги для лошадей — он был слишком стар для боя с немецкими оккупантами. Мы, двое его сыновей и четверо дочерей, и во сне и наяву губили налетчика. Брат мой, Вениамин Владимирович бомбил фашистов сверху, молодой командир десантной роты под Казанью, он был великолепным стрелком и летчиком. Первый его вылет закончился двумя «Красными звездами», во второй — война для девятнадцатилетнего лейтенанта закончилась, шел 943 год.
Аркадий Владимирович рассказывает о брате с трепетом в голосе. С большой нежностью много лет спустя он напишет о погибшем вот эти строки:
А на войне как на войне
Когда порой воспоминанье
Грызет мне сердце в тишине
А отдаленное страданье
Бежит как тень опять ко мне,
Мне снится Родина моя,
Ожесточенная война…
***
Был он так молод в ту пору свою,
Так безмятежно и счастливо молод
Жизнь словно белой рубашки распахнутый ворот:
Бед никаких, кроме смерти в бою.
В урочный час не надо павших звать.
Едва ударит в звездной тьме набат,
Они встают — за ратью рать —
На скорбный и торжественный парад.
Их сон в веках тревожен.
Не суждено им знать последних слов,
И слышать в мертвой дрожи
Последний звон колоколов.
У памяти особые законы:
Опять в руках сжимается их меч.
Вот снова красные готовы
Иль выстоять иль в землю лечь!
Аркадий Владимирович сложил десятки стихотворений о войне. Каждое — дань брату, хоть и юному, но большому человеку. «Он говорил — «главное, не делай, Аркаша, зла никому и доживешь до ста», — вспоминает Столярский, — у меня двадцать лет впереди, думаю, осилю этот путь. Жаль вот только, что его рядом нет — вдвоем было бы легче идти по жизни…».