— Женщины на высших постах в федеральном руководстве российских партий все же, присутствуют, — начал свой рассказ г-н Нейжмаков. — В «Единой России» Ольга Баталина занимает пост первого замсекретаря Генсовета партии. В ЦК КПРФ нет ни одной женщины-зампреда, но одна женщина есть среди секретарей Центрального комитета (Мария Дробот). В «Справедливой России» две женщины занимают посты секретарей Центрального совета партии (Елена Драпеко и Ирина Петеляева). Также можно вспомнить Эмилию Слабунову, являющуюся председателем одной из ведущих непарламентских партий — «Яблока». Но в целом женщин на высших федеральных партийных постах в России действительно немного.
Нередко можно столкнуться с мнением: женщин, ориентированных на участие в политике сравнительно немного, поэтому в парламенте и руководстве ведущих партий их представительство тоже достаточно ограничено. Но обратим внимание, что процент женщин, являющихся депутатами муниципальных представительных органов, достаточно велик. Например, на 1 января 2017 года в России они составили 30,8% среди депутатов этого уровня, это примерно вдвое больше, чем аналогичный показатель для Госдумы РФ. Причем в представительных органах ряда муниципальных образований доля женщин еще выше. Причина объяснима — среди депутатов этого уровня, как правило, высок процент руководителей, а подчас и рядовых сотрудников бюджетных учреждений, при этом в данной среде доля женщин достаточно велика. Понятно, что человек, идущий в муниципальные депутаты, далеко не всегда мотивирован на дальнейшее развитие политической карьеры. Например, депутаты Госдумы РФ рекрутируются совсем не из этой среды, в нижней палате парламентариев, поэтапно прошедших весь путь от муниципальных депутатов до работы в федеральном парламенте (некий аналог древнеримского cursus honorum) как раз немного. Однако довольно заметный процент женщин в муниципальных органах власти дает основание предположить: нельзя исключать, что и участие представительниц этого пола в предвыборных кампаниях более высокого уровня со временем может стать более активным.
— В некоторых странах для обеспечения подлинного равенства существуют квоты. Например, в Германии внутри политических партий на выборные должности есть квоты для представительства женщин. Квотирование касается и органов местного самоуправления. Нужно ли вводить такое квотирование и в странах СНГ, и поможет ли оно изменит сложившуюся ситуацию?
— В ближайшем будущем вряд ли кто-то захочет ввести в России такую практику. Просто по той причине, что особых политических очков инициатору она вовсе не гарантирует, зато грозит определенными проблемами. Большинству избирателей даже обсуждение любых квот в органах власти неинтересно, они воспринимают такие темы, скорее, как игры политиков, далекие от их нужд. Хотя, возможно, идея с квотированием понравилась бы активным женщинам, в том числе молодым. А вот недовольство старых партийных элит, которым в таком случае пришлось бы потесниться, такие меры практически наверняка спровоцировали бы. Возможно, организатор такой реформы и не получил бы, как выражалась по другому поводу Маргарет Тэтчер «максимум политической ненависти за минимум политической выгоды», но с дополнительными проблемами почти наверняка столкнулся бы.
Практика использования квот может давать побочные эффекты. Предположим, руководство ведущих партий стало реализовывать политику, направленную на существенное увеличение доли женщин в их фракциях в Госдуме РФ. Конечно, какую-то часть женщин-кандидатов для включения на проходные места в партсписках в этом случае составят известные, популярные (хотя бы на уровне своих регионов или крупных муниципальных образований) люди, способные принести своим партиям дополнительные голоса и при этом не имеющие настолько сильных недоброжелателей, чтобы те воспрепятствовали их выдвижению. Но такие женщины-политики, с заметной вероятностью, будут выдвинуты и без введения норм о квотах. Вероятно, вырастет число женщин, чье включение в партсписки пролоббируют различные группы влияния и корпорации (при этом среди них, вероятно, оказалось бы немало опытных специалистов). Однако на проходных местах партсписков (и в итоге, среди депутатов Госдумы РФ) выросло бы, причем довольно заметно, и число женщин, которые обычно становятся героинями едких постов блогеров – например, родственниц влиятельных фигур или молодых сотрудниц центрального партийного аппарата даже без минимального политического опыта. Как бы то ни было, шансы на избрание заметной части вполне способных женщин-политиков из регионов подобные квоты вовсе не увеличили бы.
Замечу, при этом и на собирательный образ женщины-политика, и на готовность активных дам проявлять интерес к политической карьере влияет не столько количество представительниц этого пола в парламенте, сколько присутствие и позиционирование женщин-депутатов в информационном пространстве. Пока при весьма ограниченном интересе СМИ к работе парламента подавляющая часть депутатов Госдумы РФ и, тем более, членов Совета Федерации оказывается для широкой общественности в «слепой зоне» (в еще большей степени это носится ко многим парламентам региональным).
Просчёты не прощают
— В России, как и во многих странах СНГ, женщин больше, чем мужчин. Однако гендерный шовинизм имеет место и сегодня, проявляясь в большей оплате мужчин, преимуществе при приёме на работу мужчин, преобладанию мужчин-политиков и так далее. Женщин – руководителей высшего звена – можно посчитать по пальцам в то время, как в мире становится всё больше женщин – президентов стран, премьер-министров, спикеров парламентов и т.д. Что об этом скажете? Можно ли предположить, что существующий расклад поменяется?
— «Женская» политическая повестка в России традиционно ассоциируется с социальным блоком. Однако целый ряд известных российских женщин пришли в политику из силовых структур (Светлана Горячева, Ирина Яровая, Татьяна Москалькова, Наталья Поклонская). Работа той же Татьяны Голиковой во главе Счетной палаты РФ заставляет избирателя привыкнуть к мысли, что женщина может быть связана не только с социальной, но и с антикоррупционной повесткой. Это может стать еще одним шагом, позволяющим повестке российских женщин-политиков выходить из чисто социального «гетто». Чем в большей степени широкая общественность будет воспринимать не только чисто социальную повестку, как вполне органичную для женщин-политиков, тем больше у них появиться дополнительных возможностей для успешного продвижения. Кроме того, если больше женщин будет занимать руководящие посты в тех сферах, откуда ныне рекрутируется заметная часть федеральных парламентариев (прежде всего, в исполнительной власти и в крупных корпорациях), значит, больше их будет становиться и в публично-политической сфере.
— Исследователи отмечают преобладание стереотипов в обществе по отношению к женщине, особенно в политике. Посмотрите, как нещадно критикуют у вас Эльвиру Набиуллину и почти не трогают Татьяну Голикову. В чём причина такого разного подхода, особенно, если учесть, что вторая возглавляет ведомство, наиболее уязвимое с точки зрения политики?
— Как известно, Татьяна Голикова вернулась в правительство менее года назад 18 мая 2018 года, до этого около 5 лет проработав главой Счетной палаты РФ. Контроль над использованием бюджетных средств, анализ недостатков в системе управления (в частности, Татьяна Голикова на своем посту уделяла большое внимание региональной проблематике), «обеспечение в пределах своей компетенции мер по противодействию коррупции» — выполнение данных функций, во многом, позволяют главе Счетной палаты РФ играть роль официального, внутрисистемного критика власти. Причем критика, чьи заявления в адрес высокопоставленных чиновников воспринимаются, как очень тревожный звонок для последних. Это весьма выигрышная позиция. Деятельность главы Счетной палаты РФ задевает интересы не рядовых граждан, а чиновников. Протестные группы на местах и представители оппозиции часто ссылаются на результаты аудиторских проверок, организованных этой структурой. То есть, в связи с деятельностью во главе Счетной палаты, стать объектом общественного недовольства крайне сложно, зато можно создавать весьма выигрышные информационные поводы. Обратим внимание, что после прихода на пост руководителя Счетной палаты Алексея Кудрина, даже ряд критиков лево-консервативных взглядов, для которых тот оставался одним из главных антигероев, стали чаще давать ему несколько более мягкие оценки.
Вице-премьером по социальным вопросам она стала на старте пенсионной реформы, однако среди представителей социального блока наиболее резонансные высказывания по данной теме делала не она, а глава Минтруда Максим Топилин. В известной мере, на пике самых острых дискуссий по данной проблеме Голикова оказалась выведенной из-под удара. В целом пост вице-премьера по социальным вопросам (как в федеральном, так и в региональных правительствах) принято считать «расстрельной» должностью, но на деле это не всегда так. Например, Валентина Матвиенко, проработав почти пять лет социальным вице-премьером, на тот момент завоевала вполне положительное отношение россиян. К слову, Матвиенко — одна из немногих, кого в 1998 году привел в свое правительство Евгений Примаков, осталась в Белом Доме после его отставки и в целом работала там при четырех премьер-министрах. На уровне регионов более суровая общественная критика, подчас, может доставаться руководителям профильных департаментов, а не вице-премьеру или вице-губернатору, купирующему социальный блок.
В свою очередь, глава Центробанка как раз почти неизбежно попадает под удар публичной критики. Предшественник Эльвиры Набиуллиной на этом посту, Сергей Игнатьев, неоднократно оказывался в центре таких атак, причем со стороны, как оппозиции, так и деятелей, вполне лояльных властям. К тому же, на период работы Набиуллиной во главе ЦБ приходится «санкционная война» против России и ее последствия в финансовой сфере. В ходе валютного кризиса 2014-2015 годов ей пришлось принять заметную долю критики в свой адрес. Санация банковской сферы с отзывом лицензий у многих подобных организаций также способствовало появлению весьма влиятельных недовольных. Поэтому интенсивность критика в адрес Набиуллиной вполне объяснима.
— Замечено, что общество прощает многие оплошности мужчинам-политикам, но женщину-политика подвергают обструкции при малейшей оплошности. Как вы это прокомментируете?
— Женщина-политик и женщина-управленец действительно, как правило, более уязвимы для информационных атак, чем их коллеги-мужчины. Широкая общественность их не то, чтобы «не прощает», но охотнее верит в их профнепригодность, если для этого появляется повод.
В ходе резонансных избирательных кампаний к женщине-кандидату общественность и медиа-среда, нередко, предъявляют более высокие требования, чем к мужчинам. Сравним, например, обсуждений перспектив Ксении Собчак накануне российских президентских выборов 2018 года и Ивана Охлобыстина накануне аналогичной кампании 2012 года. Оба могли бы выступить в схожем амплуа «кандидата против всех» и были известны, как достаточно эпатажные персонажи. Но, когда осенью 2011 года о намерении баллотироваться в президенты заявил Иван Охлобыстин, многие сразу заговорили об аналогиях с Рональдом Рейганом и воспринимали намерения известного актера как шаг к серьезной политической карьере. Хотя политический опыт у него был минимален, а программная «Доктрина 77» достаточно сумбурна. В свою очередь, к Собчак в прессе и соцсетях предъявляли куда больше претензий по поводу ее «несерьезного» прошлого и отсутствия управленческого опыта, хотя ее интерес к политике, на самом деле, был достаточно давним (например, еще в 2005 году она довольно успешно выступала в теледебатах против одного из депутатов Мосгордумы).