На прошлой неделе в Нур-Султане прошло первое экспертное заседание, посвященное масштабному социсследованию центра “PaperLab” о том, что о независимом Казахстане помнят граждане страны разных поколений.
Как отметила автор исследования Алия ТЛЕГЕНОВА, она проводила опросы фокус-групп разных возрастов. Говоря о начальных годах Независимости, более старшее поколение вспоминало безработицу, задержки пенсий и пособий, рост цен на продукты.
О политических событиях того периода люди рассказывали чаще всего лишь с подсказками интервьюеров.
А вот респонденты, родившиеся после 2000 года, чаще говорили именно о политических событиях середины 90-х, особенно про переход от парламентской республики к президентской.
Рассказывая о том, как страна жила в нулевых, та же молодежь вспоминала высокие цены на нефть, которые и стали залогом процветания.
Почему молодое поколение казахстанцев именно так относится к новейшей истории – тема для отдельного и серьезного разговора политологов и философов, но очевидно, что страна нуждается в собственной политике памяти.
О том, что это такое, и попытались рассказать участники встречи в Нур-Султане.
Игры разумов
Весьма самонадеянно думать, что человеческая память – это нечто объективное и истинное. Испокон веков правители всех стран старались оставить о себе лишь то, чем могли бы гордиться, и вымарать из всех анналов истории то, что подпортило бы их реноме перед потомками.
Ради неких интересов переписывались целые эпохи, и со временем люди начинали верить в то, что вложила в их память государственная машина. По сути, это и есть политика памяти.
И еще совсем недавно казахи в полной мере испытывали на себе ее действие. В 30-е годы прошлого века, по задумке Сталина, стала возрождаться идея о великой России, которая собрала под своим крылом 14 братских республик. Как вспоминает историк, член правления научно-образовательного фонда “Аспандау” Радик ТЕМИРГАЛИЕВ, спустя 10 лет появилась “концепция меньшего зла”, согласно которой, если бы не царская Россия, случилось бы страшное.
– Тогда начал формироваться миф о страшной джунгарской угрозе. Каждый историк вносил в него свое. Был перерыв в 60-х, когда у СССР пошло обострение отношений с Китаем. И пошла риторика о том, что если бы не царская Россия, то казахи оказались бы под властью Цинской империи. Или Британии, – вспоминает он.
В совокупности с тем, что ни средневековая история, ни уж тем более история КазССР детям в Казахстане не преподавались, даже у казахов сформировалось четкое представление о том, что до ХХ века в Казахстане ничего не происходило, а если и происходило, то мало хорошего.
Всё это могло обернуться для молодой и независимой страны катастрофой.
– В начале 90-х ситуация с территориальными вопросами была гораздо страшнее, чем сейчас с подачи всяких “никоновых” или “федоровых” (имеются в виду российские депутаты Госдумы Вячеслав Никонов и Евгений Федоров, чьи некорректные высказывания об исторической территории Казахстана вызвали большой резонанс в казахстанском обществе. – Прим. авт.). Знаменитая статья Александра Солженицына “Как нам обустроить Россию?” вышла одновременно в “Комсомольской правде” и “Литературной газете”, тираж которых составлял 27 миллионов экземпляров. Причем для советского человека прочитать что-то в газете – значило узнать правду. И Александр Солженицын обозначил, что примерно половину Казахстана Россия может спокойно забрать. Казахстанские историки срочно стали писать монографии – надо было дать какой-то ответ если не России, то хотя бы казахстанцам, – рассказывает о том, чем могла бы обернуться коллективная потеря исторической памяти совсем недавно, Радик Темиргалиев.
Историю тогда сделали обязательным школьным предметом, на деньгах разместили изображения исторических личностей. С подачи историков государство стало отмечать юбилеи батыров, биев, просветителей. Им же местные власти стали ставить памятники в регионах страны.
Мазар в помощь
Но, как признают эксперты, 30 лет назад формировать историческую память было куда проще, чем сейчас. Современному человеку доступно множество источников информации, и из новостного потока он вычленяет лишь интересные ему течения. "Преподаватели работают по учебникам, напичканным советскими и постсоветскими мифами": в Казахстане требуют снова "переписать" историю
Поэтому одной из ключевых задач экспертного сообщества на данном этапе можно считать исследование памяти. Одним из главных казахстанских экспертов по этой теме является доктор философских наук, профессор Евразийского национального университета Кульшат МЕДЕУОВА.
– 7 лет назад мы сделали очень большую работу – составили реестры по местам памяти в Казахстане и, в принципе, внедрили это понятие в Казахстане. Когда мы говорим “памятник”, то подразумеваем некий материальный объект. А “место памяти” – понятие гораздо шире, его сформулировал французский исследователь Пьер Нора. К примеру, Бастилии нет, но память о ней живет, – попыталась как можно проще объяснить “КАРАВАНУ” суть своей многолетней работы Кульшат Медеуова.
Казахстанские исследователи памяти выделяют память, которую в умы людей вложила или пытается вложить государственная машина, и называют ее “Память-1”, и те воспоминания, которые сложились из культурно-нравственного континуума – “Память-2”.
И если памятники – это элементы “Памяти-1”, то места памяти – “Памяти-2”.
Как показало многолетнее исследование философов, казахстанцы очень прохладно относятся к городским памятникам, а вот мазары и мавзолеи – это наши отечественные места памяти. Поэтому “Память-2” казахстанцев эксперты называют руральной – она вне городских стен, связана со степным колоритом и уважением к традициям предков.
Стало быть, оптимальным для государства вариантом политики памяти было бы уважение традиционализма.
И у Казахстана, как отмечает Кульшат Медеуова, есть удачный опыт интеграции “Памяти-1” и “Памяти-2”. Это программа “Сакральный Казахстан”, когда государство фактически согласилось сделать места памяти государственными памятниками.
НУР-СУЛТАН