Упал, чтобы подняться
– К жизни вне спорта люди адаптируются по-разному. Как получилось у вас?
– Задаваться вопросом, чем заниматься после футбола, я начал уже лет в 25. И, если честно, когда думал об этом, то впадал в ступор. А потом все произошло само собой. Я прошел через сложный период – операция, восстановление, завершение карьеры. Фактически я упал, чтобы подняться и пойти дальше. Сейчас работаю в сфере, никак не связанной со спортом, загруженность большая. Но рад, что все сложилось хорошо.
– В чем именно вам повезло?
– В том, что у меня есть жена Айгерим, которая помогла так, что словами и не опишешь.
Сезон на обезболивающих
– Говорят, что с вашим диагнозом вообще нельзя было играть в футбол.
– Проблемы с почками начались в детстве, но я старался не обращать на это внимания, потому что играть в футбол было моей большой мечтой. Несмотря ни на что, я рад, что она сбылась.
– С какого момента пришлось играть через боль?
– С 17 лет. Как возникали проблемы с почками – ложился в больницу, а потом снова выходил на поле. Сильные боли начались в 2007-м. Я перешел из “Кайрата” в “Алма-Ату” – клуб, который давно не существует. Но тогда перед ним ставились серьезные задачи, для решения которых привлекали хороших игроков. Для каждого футболиста играть в такой команде – престиж, поэтому на поле я выкладывался полностью. О том, чего мне это стоило, знают немногие. За день до старта чемпионата после тренировки у меня случился приступ. По-хорошему, первый матч сезона можно было пропустить, но я этого не сделал. В итоге до августа отыграл на обезболивающих, а в сентябре меня прооперировали.
– Никогда не задавались вопросом: для чего вы это делаете?
– Задавался. И отвечал просто: “Хочу играть в футбол”. Сейчас понимаю, что футбольная карьера – это только отрезок моей жизни. Хотя отрезок большой и важный, в котором было много приятных событий. Я постоянно ставил перед собой цели. В 12 лет хотел поступить в Республиканское училище олимпийского резерва, затем попасть в ташкентский “Пахтакор” и выиграть с ним чемпионат и Кубок Узбекистана, после этого переехать в Казахстан, выступать за “Кайрат” и сборную. Всего этого я добился. Разве что за сборную Казахстана сыграл не так много – 10 матчей. У меня как-то спросили: “Может, стоило еще тогда подумать о здоровье?”. Не факт, что если бы раньше ушел из футбола, то обезопасил бы себя от проблем. К тому же мой принцип: “Из любой ситуации делать выводы, но ни о чем не жалеть”.
– Говорят, на старте карьеры ваш отец предъявлял оригинальные требования.
– Да. К примеру, он запрещал мне на тренировках работать правой ногой – для того, чтобы я не был “одноногим” футболистом. Спустя время у меня это вошло в привычку. Тренировка начинается, и я знаю, что сегодня буду играть только левой. Многие даже думали, что я левша.
– Как относились к этому ваши тренеры?
– Алексей Петрушин в “Кайрате” это приветствовал. Я у него в одном матче мог играть на правом фланге, а в другом – на левом. И так весь сезон. Я благодарен Петрушину за то, что он увидел во мне футболиста.
Натурализация “лимитчиков” – это катастрофа!
– Сейчас много пишут о натурализованных футболистах. Вы в свое время тоже получили казахстанский паспорт, но в отличие от многих после завершения карьеры остались жить в нашей стране.
– Я читал почти все статьи на эту тему. Согласен, что процедура получения игроком гражданства должна быть прозрачной. Что касается меня, то я – казах и хотел играть в Казахстане. Менял паспорт в 2003‑м. Официально. Обил много порогов, один раз даже не полетел с командой на сборы, чтобы собрать все необходимые документы. Сначала сдал свой узбекский паспорт, а потом получил казахстанский.
– Нужна ли натурализация ради сборной?
– Нужно воспитывать своих футболистов. Когда же паспорта выдаются приезжим “лимитчикам” – это катастрофа! Для чего все это? Я вообще не понимаю, зачем нужен лимит.
– Как к “лимитчикам” относились в ваших командах?
– На тренировках нам часто говорили: “Не трогайте их. Они в “Красной книге”. Во время двусторонних матчей молодых даже коснуться нельзя, потому что если сломаются, то кого тогда ставить на игру? Поэтому я против лимита. Футболист должен пробиваться в состав сам.
Поле из автомобильных шин
– Когда футболистов спрашивают о самом ужасном поле, на котором они играли в Казахстане, многие сразу называют Темиртау.
– Там действительно невозможно было играть. Во-первых, на таком поле легко сломаться: синтетика состоит из двух неровно склеенных кусков. Бежишь и падаешь, потому что не замечаешь, что один стык выше другого. Во-вторых, крошка, которой засыпали поле, была из переработанных автомобильных шин. Все, кого мы принимали в Темиртау, считали, что “Шахтер” специально проводит там встречи, чтобы иметь перед гостями преимущество. Но это не так. По климатическим условиям Центральный стадион в Караганде не был готов принимать матчи в начале весны. Все команды, игравшие в Темиртау, находились в одинаковом положении, в том числе и мы сами.
– Когда в 2010 году в “Кайрате” месяцами задерживали зарплату, вы не интересовались, куда уходят ваши деньги?
– Мы в начале сезона даже не знали, кто у нас в клубе президент. Поэтому сами попросили встречи с руководством. Нам были обещаны условия, но в итоге все пошло не так. А куда расходовались деньги, мы не знали.
– Говорят, что вы конфликтовали с Павлом Новиковым, который от городского акимата курировали вопросы “Кайрата”.
– Нет. Я лишь говорил о проблемах, как они есть.
– В 2009 году вы едва не перешли в “Актобе”, но вместо этого уехали в Андижан.
– У меня даже был подписан контракт с “Актобе”, но по непонятным причинам его расторгли.
73 литра крови
– Когда окончательно поняли, что операции по пересадке почки не избежать?
– В начале 2012 года я почувствовал, что что-то идет не так. Были головные боли и сильная слабость. Решил сдать анализы, после чего полетел в Москву на обследование. Врачи сказали, что результаты плохие и меня ждет гемодиализ (очищение крови при почечной недостаточности. – Прим. авт.), а в последующем и пересадка почки. Я был в шоке. Никогда не думал, что это случится со мной. В ноябре мне начали делать предоперационный диализ. Это самый тяжелый период в моей жизни, я был в ужасном физическом и моральном состоянии. Но раз так случилось – значит я должен был через это пройти.
– Как вы жили последние недели до операции?
– Я не жил, а существовал. Три раза в неделю жена возила меня на гемодиализ. Процедура начиналась в семь утра и длилась четыре часа. Она достаточно сложная и болезненная. За время процедуры через аппарат прогоняется порядка 73 литров крови, чтобы очистить организм от всех накопившихся токсинов. Было очень тяжело. Раньше не обращал внимания, но сейчас вижу, сколько у нас живет людей после пересадки органов. Когда ходил на гемодиализ, общался со многими из них. Ситуации у всех разные, но врачи диализных центров стараются помочь и облегчить боль.
– Почему вы решили делать операцию в Стамбуле?
– Мы рассматривали разные варианты – это Казахстан, Россия, Белоруссия, Германия, Израиль, Корея, но выбрали Стамбул. В Турции делают в год по 20 тысяч пересадок органов. Клиника, в которой я оперировался, считается лучшей в Турции, так как там работает самая сильная бригада трансплантологов. Благополучный исход пересадок – 98 процентов.
– Кто выступил в роли донора?
– Мой двоюродный брат Чингиз. Я называю его просто: герой. Мою благодарность не выразить словами.
– Помните, как приходили в себя после операции?
– Да. Когда начал отходить от анестезии, было больно. Видимо, от этого я ругался. Окончательно в сознание пришел через пять часов после операции. На следующий день врачи заставили меня встать, с каждым днем я увеличивал время ходьбы. Кстати, медики говорили, что могу вернуться в футбол, но в 33 года уже не видел в этом смысла. Хотя то, что могу играть, меня порадовало.