Сначала нравилось руководить
– Помните, именно здесь раньше была знаменитая кулинария, куда постоянно приходили студенты и преподаватели?
– Да, я сам еще сюда ходил, будучи школьником, когда посещал занятия своего педагога по виолончели Валентина ПАНКРАТОВА. На этом месте все время дежурил гаишник, который вылавливал студентов консерватории и педагогов, переходящих улицу в неположенном месте. Однажды он поймал меня, причем разыскал на кафедре дирижирования.
– Как вы решили стать дирижером, будучи виолончелистом?
– Думаю, из-за тщеславия. Ну или назовем это здоровым честолюбием. Мне хотелось быть известным…
– Шутите?
– Нет. Сначала мне нравилось руководить, а потом, где-то годам к шестидесяти, я стал любить музыку.
– Ну не могли вы, не любя музыку, так долго ею заниматься…
– Нас же заставляли! Туркестан Узбеков закрывал меня у себя в кабинете, чтобы я занимался. А теоретик Владимир Объедков говорил, что из меня ничего не выйдет…
– То есть?
– Я был ленивым. Конечно, со временем стал дисциплинированным. Знаешь, как я на виолончель попал? Когда меня брали в музыкальную школу, то все крутые места – это фортепиано – заняли блатные дети. И слава Богу! Потому что сейчас только в одном Китае 50 миллионов пианистов. Никаких шансов потом получить работу у меня не было. Отдали меня на виолончель, потому что было свободное место, – на ней никто не хотел играть. Но это был не мой инструмент. У меня подушечки пальцев не виолончельные. Мне он давался с болью.
“Когда про тебя пишет Брусиловский…”
– А дирижирование как давалось?
– Вот оно “поперло”! У меня пластичные руки, и мой педагог Тургут ОСМАНОВ сказал: “Как Ростропович, ты играть не сможешь, а как Рождественский – дирижировать будешь”. Это меня окрылило. Кстати, как оказалось, фортепиано мне тоже давалось легко. Поэтому, когда я остался на Западе после гастролей с Мариинским оркестром, через неделю нашел работу пианиста в Баварской опере. Мне всегда говорили: как так?! Ведь профессиональные пианисты не могут найти работу на Западе, тем более в театре, где дирижировал Рихард Штраус и Вагнер делал свои постановки. Так, даже не будучи пианистом, я устроился туда, а через год уже стал дирижировать. И я подумал, что кто-то там существует наверху.
– Получается, не только тщеславие вами двигало. Когда осознали свое предназначение?
– Скорее всего, сначала не я его осознал, а окружающие. Когда в 9 лет я уже выступал на телевидении, когда про тебя пишет в газете сам Евгений БРУСИЛОВСКИЙ, когда на твой сольный концерт с оркестром приходит Ахмет ЖУБАНОВ и целует тебя, когда с детства ты слышишь похвалу, то начинаешь верить в то, что ты особенный.
– А что про вас Брусиловский писал?
– Он возглавлял жюри межзонального конкурса в консерватории. Я был тогда еще школьником и по большому счету не имел права выступать там. Тем не менее отыграл концерт Д. Кабалевского. И Брусиловский написал, что гордость педагога Панкратова Ренат Салаватов на отличном уровне исполнил концерт. Потом уже сам Дмитрий Кабалевский приехал сюда и слушал, как я играл. И если Кабалевский тебе говорит: “Ты должен учиться в Москве”, – то это что-то да значит. Но позже у меня появилось стойкое ощущение, что это не столько я, сколько какая-то сила движет мной, определяет путь и поступки.
Лучший Ленский Советского Союза
…Мы встретились с Салаватовым перед его гастролями по Европе с труппой Казанского оперного театра. Однако многое его связывает и с ГАТОБ имени Абая. В разное время маэстро был его главным дирижером, художественным руководителем.
– Следите за тем, что происходит сейчас в театре?
– Конечно, потому что этот коллектив дорог мне с детства. Вспоминаю первые свои впечатления от балета “Шурале” Фарида ЯРУЛЛИНА, от “Спящей красавицы”.
В отрочестве со мной стал заниматься главный дирижер театра Тургут Османов. И я впервые ступил в закулисье, где мой педагог репетировал “Севильского цирюльника”, а в репетиционной комнате находились Ермек СЕРКЕБАЕВ, Роза ДЖАМАНОВА. Это удивительные впечатления.
Позже, когда работал здесь уже как дирижер, состоялись замечательные гастроли нашей труппы в Москве. Тогда впервые на сцене Большого театра в “Евгении Онегине” пел молодой Алибек ДНИШЕВ. Это был лучший Ленский в Советском Союзе.
– Не преувеличиваете?
– Нет! Потому что тогда действительно здесь было качество.
С недавнего времени, я знаю, в ГАТОБе новый директор – замечательный известный органист Габит НЕСИПБАЕВ. Но не знаю, как он справится с должностью. Потому что директор театра – это не чиновник. И даже не музыкант в первую очередь. Это МЕ-НЕ-ДЖЕР! Сейчас в театре убрали институт главных специалистов. Не стало должностей главного балетмейстера, главного дирижера. Зато теперь есть коллегия дирижеров, и получается, с одной стороны, что никто ни за что не отвечает.
Руководителем балета стала совершенно замечательная в свое время балерина Гульжан ТУТКИБАЕВА. Она недавно поставила “Кармина Бурана”, до этого были еще спектакли. Но я считаю, что не ей нужно заниматься постановками. В театр надо приглашать выдающихся хореографов.
– Согласен, что нужно приглашать. Но почему бы не ставить своими силами?
– Потому что хореография – это отдельная и редкая профессия. Композиторов даже больше, чем настоящих хореографов. А руководитель балета – это артистический директор. Он должен заниматься репетиционным процессом, приглашать хореографов, которые зарекомендовали себя, а не ставить сам. Если ты чувствуешь, что такой талантливый, хочешь реализовать себя, то создавай свою труппу, как это сделали многие великие хореографы: Морис БЕЖАР, Ролан ПЕТИ, Иржи КИЛИАН, Борис ЭЙФМАН. Но когда ты берешь государственную труппу, спрячь свои амбиции.
Никакого кумовства
– Если вы так любите и переживаете за ГАТОБ, почему не идете вновь работать сюда?
– С одной стороны, я не хочу дублировать свою работу в Казанском театре. С другой – не могу смириться с тем балластом из 60 солистов, который держит театр. В другой стране больше половины этих певцов были бы безработными. Но все почему-то получают одинаковую зарплату. Даже те, кто ничего не поет.
Недавно я посмотрел фильм про Чингисхана. Знаешь, почему он стал великим, почему ему сопутствовал успех? В кадровой политике он ориентировался не на родственные связи, не на происхождение людей, а исключительно на личные способности человека. Никакого кумовства.
– Ну это же в казахстанском менталитете – поддерживать родственников.
– Да, мы должны им помогать. Но на бытовом уровне, а никак не на профессиональном.
Подходит ко мне моя дочь, пианистка, лауреат многих международных конкурсов: “Папа, все мне говорят: почему, если у тебя папа дирижер, ты до сих пор не играешь с его оркестрами?”. Я отвечаю: “Потому что ты должна иметь на это право”. Она, безусловно, талантливый человек, но я придерживаюсь принципа “пробуй сама”…
И вот когда мы истребим эту практику кумовства, то в театре наступит расцвет. Убери балласт, их деньги добавь тем, кто действительно поет, и приглашай известных солистов. Уровень сразу же вырастет. Элементарно!