Сейчас Монике 16 лет. Но когда она еле-еле зашла в комнату, больше 5–6 лет я бы ей не дала. Огромные серые глаза, густые волосы заплетены в колоски. Улыбчивая и застенчивая.
– Ну, я тебе говорила, что ты пойдешь. Говорила?! Видишь, какая ты у нас умная и сильная девочка, – Моника нежно прижимается к Жазире ШАПИЕВОЙ, заместителю директора специализированного комплекса для детей-сирот “Жануя”.
– Когда она три месяца назад к нам поступила, то вообще не могла ходить. Ребенок был в ужасающем состоянии. У нее очень страшная история. Если бы не соседка, которая случайно узнала, что в доме напротив кроме старой бабки живет еще кто-то, и забила тревогу, то случилось бы непоправимое, – тихо рассказывает Жазира Шапиева. – Моника не любит, когда ей задают какие-то вопросы. Поэтому мы ни о чем не говорим в ее присутствии. Сейчас это уже совсем другой ребенок.
Здесь все “другие”
Когда я собиралась сюда, чтобы рассказать о том, что делается в Казахстане по защите детства, с ужасом думала, что мне предстоит в этом доме увидеть. Сознание рисовало стандартную детдомовскую картину: грустные, чумазые, голодные дети, трусовато поднимающие глаза и выпрашивающие кусочек сладкого, как обезьянки в зоопарке.
Отвратительный и стойкий запах мочи и столовской еды, а еще кукла без глаз и с одной рукой…
Но реальная картина этого особого мира оказалось совершенно иной. Никакого постороннего запаха. Чистые игровые комнаты, плоские телевизоры и идеальный порядок в спальнях.
– Обычно, не успеют еще узнать, что журналисты едут, все тут же наводят кругом порядок. Все чистенько-аккуратненько. Откровенно говоря, у меня именно такое впечатление сложилось, – говорю, как есть, прямо, своей собеседнице Жазире Шапиевой.
– В любое время можете к нам приехать, без предупреждения. Всегда будет так. У нас каждую неделю столько проверяющих.
Очень серьезный контроль. Миллион инстанций, сотни комиссий.
И вообще. Здесь же живут сироты, особенные дети. У наших воспитателей есть свои родные дети, но, поверьте, эти ребята тоже часть их семьи.
Верю. Особенные дети не могут врать. Они не могут скрыть эмоции. Когда ребенку плохо, это чувствуется с первого взгляда.
Я прошла по группам. И заглянула туда, куда и не приглашали. У меня был свой график посещения, и красивый новенький актовый зал для торжественных собраний в него не входил.
В комплексе “Жануя” сейчас проживают 502 ребенка от 5 до 18 лет. Все дети с ментальными отклонениями в той или иной степени тяжести.
Задержка умственного развития, синдром Дауна, ДЦП – это далеко не полный список диагнозов из медицинских карточек воспитанников. Есть совсем тяжелые дети, которые не могут самостоятельно есть и ухаживать за собой. От 70 из них родители отказались совсем. Остальных время от времени забирают домой на побывку. Некоторых приводят сюда только на учебу. Есть и такие, о ком родители стараются почему-то забыть.
Мир не без добрых людей
Мозг ребенка быстро забывает негатив. В случае с особыми детьми это вдвойне хорошо. В какую бы группу я ни зашла, младшую, среднюю или старшую, все улыбаются. Нет, это не больные улыбки, а осознанные, в знак приветствия. Здороваются и смотрят с любопытством.
Они совсем не вымуштрованные. Реально воспитанные.
У меня соседские дети в лифте никогда не здороваются или во дворе. Приходится постоянно “лечить”. А эти и одеты чистенько, и обувь в прихожих приличная. Ношеная, но чистая. Новые кроватки в спальнях, в санузле заканчивается ремонт…
– Мир не без добрых людей, – опередила мой вопрос Жазира Шапиева. – В нашем попечительском совете 9 человек, среди которых и сотрудники департамента Комитета национальной безопасности по Алматы, и депутаты городского маслихата, и частные лица. Очень нам помогают. Мероприятия проводят, выезды организовывают часто. Вот баню нам отремонтировали. Санузел большой заканчиваем, чтобы дети не бегали в холод туда-сюда.
– А когда у вас ужин? Не покажете столовую?
– Покажу. С удовольствием.
В 18.30 начался ужин. Дети не несутся в столовую сломя голову, а идут не торопясь, со своим воспитателем. У каждого стола – помощник. Сегодня в меню рисовый суп, хлеб с маслом и чай. Вижу, что мяса в супе много.
Дети на еду не набрасываются. Воспитатели помогают намазать масло на хлеб.
Неужели подготовились, думаю. Да не может быть! Сварить наваристый рисовый суп за два часа – верх поварского искусства. Да и вообще, приготовили бы что-нибудь другое и к маслу колбасы да сыра накрошили.
– Вкусный суп? – спрашиваю у девочки. Как детские дома в РК удерживают детей, чтобы заработать — эксперты
– Вкусный, – Галина смеется и отводит глаза.
– А что не ешь тогда?
– Поела уже. А сейчас хлеб с маслом к чаю.
Хотела я ее попытать, спросить, что да как. Но по виду, да и вообще по всем детям в столовой не скажешь, что голодные. Голодных обычно за версту видно.
На выходе из столовой встретились два паренька. Именно эта встреча произвела на меня неизгладимое впечатление. Они как будто вывернули мою душу наизнанку.
Что я им сделал?
– Честно говоря, Жазира, у меня от всего увиденного сложилось неоднозначное впечатление. Как-то у вас все слишком хорошо. Дети чистенькие, довольные, ужин вкусный, воспитатели – само благодушие. Откуда тогда все эти страшилки про детские дома? Или вы что-то недоговариваете? Или в тихом омуте, как говорится… Бьете, наверное, смертным боем своих воспитанников за любые провинности. Они и так нездоровы, так вы им добавляете сверху. А они молчат…
– Да что вы такое говорите?! У меня двое сыновей. Мы все под Всевышним ходим. Отвечать каждый будет по заслугам. Любого ребенка спросите. От нас выпускники со слезами уходят. Возвращаются часто.
Мы здесь не воспитатели, мы здесь мамы. Помогаем своим деткам. Забегают иногда – то толстовку просят купить, то еще что-нибудь.
Летим на базар, ищем толстовки. Чтобы понравились и чтобы в наш скромный бюджет уложиться.
Мимо нас проходят два мальчика. Девятиклассники.
– И что, бьют вас здесь? – спрашиваю их.
От такого резкого вопроса оба останавливаются и начинают густо краснеть.
– Нет, не бьют, – отвечает один из них.
Что-то есть в этом мальчишке. Стройный, хорошо подстриженный.
С первого раза, да и со второго не догадаешься, что у него какие-то отклонения. Нормальный подросток. Но вот его улыбка… Открытая и какая-то светлая и грустная одновременно. Улыбка, которая пробила мою стену, выстроенную перед приездом в этот специализированный комплекс. Она пробралась в самую душу.
…Эту улыбку предавали дважды. Первый раз, когда от него в шесть лет отказалась родная мама.
В шесть (!) лет, когда мальчик уже все осознавал, она сказала ему, что он ей не нужен, и, оставив себе двоих младших детей, отвезла в детский дом.
Второй раз, когда ему очередные приемные родители пообещали новую семью и дом. Приезжали, гуляли, забирали и сделали все, чтобы он полюбил их и плакал от восторга, что наконец-то нашел маму. Жомарт так всем и говорил, что нашел маму и уезжает отсюда. Только вот в день запланированного отъезда “мама” вдруг передумала его забирать и больше никогда сюда не приходила.
Мальчик замкнулся и все время спрашивал воспитателей: что с ним не так, почему его сначала любят, а потом бросают?
Ответ на этот вопрос ему никто из взрослых дать не может.
– Не надо приезжать в детский дом и сразу говорить ребенку: всё, мы тебя забираем, будешь жить с нами.
Не надо с первого дня просить, чтобы приемных родителей называли мама и папа. Дети доверчивые. Они всему верят.
А потом не могут понять, что они такого сделали, почему их больше не хотят видеть, почему они не нужны… Ведь с ними поступают, как с котятами на птичьем рынке. Удовлетворились и бросили… – тихо просит Жазира Шапиева.
После встречи с Жомартом я не смогла задавать больше никаких вопросов и куда-то ходить. Все, что мне нужно было, я увидела. Здесь хорошо. Вкусно кормят, одевают, обувают, водят в кино и благодаря щедрым кураторам устраивают мероприятия. Здесь делают всё, чтобы ребенок рос в нормальных, человеческих условиях.
Но здесь, к огромной печали, не могут ответить на вопрос ребенка: что я сделал и почему я не нужен?
Алматы