Без родни и национальности
– Я рвался из опостылевшего детдома на свободу и после 8-го класса поступил в ГПТУ № 46 Алматы учиться на паркетчика-столяра, – рассказывает Азиз. – Но в 15 лет тяжело оказаться наедине с жизнью. Ввязывался в криминальные переделки, пил, употреблял легкие наркотики, попадал в милицию… Жил в общежитии, но бывали времена, когда скитался по чердакам и подвалам. А тут еще проблемы со здоровьем. Лет в 12 во время драки мне повредили ногу, как следует ее не пролечили, и она с каждым годом давала знать о себе всё больше. Началось рожистое воспаление.
Летом все уезжали домой, а я один лежу в общежитии с температурой под 40. Хорошо, если вахтер на третий день заглянет в комнату и вызовет “скорую”.
После училища работал. Осознание, что могу помогать оставшейся в детдоме сестренке, окрыляло. Знакомый мастер помог устроиться в столярный цех ХОЗУ Совмина. Проработал год, а потом начались серьезные проблемы уже с обеими ногами – трофические язвы, тромбофлебит… Обратиться некуда – лес, тупик, а вагоны нужно разгружать. Не будешь же закатывать штанину и показывать всем ногу. С виду-то я был здоровый тренированный парень. В детдоме выживал сильнейший. И хотя врачи запретили (разрешили ходить только на стрельбу), подделал справку и пошел на бокс.
У меня было две мечты: стать вором в законе и чемпионом мира. Моими кумирами были Мохаммед Али и Теофило Стивенсон.
В 17 лет – инвалидность II группы. Из столярного цеха перевелся в охрану. Но о здоровье думать было некогда. Днем подрабатывал грузчиком на ликеро-водочном и цементно-бетонном заводах. Требовались лекарства, питался как попало, много курил. Однажды упал прямо на улице. В больнице, куда привезли на “скорой”, поставили диагноз – инфарктная пневмония. Года три-четыре походил в ежегодную комиссию по установлению инвалидности, а потом устал собирать бумаги и несколько лет не получал пенсию. Квартиры тоже не было.
Как детдомовец стоял в льготной очереди. Меня все кормили обещаниями, а потом стали выживать с работы.
Сестренка к тому времени поступила в строительное училище учиться на штукатура-маляра-плиточника. Мы с Арзигуль (ее все называли Бони, она была похожа на одну из певиц знаменитой группы) попали в детдом, когда мне не было и трех лет, а ей – и года. Мама умерла при родах, родственники хотели забрать нас, но отец не отдал, а вскоре запил. В детдоме была и сестра старше меня на два года, но я не общался с ней, да и с младшей тоже. Стеснялся почему-то. Как детские дома в РК удерживают детей, чтобы заработать — эксперты
Мне было уже 18 лет, когда узнал, что у нас есть еще одна старшая сестра и брат. Помню, сидел у себя в общежитии и слушал рок-музыку из только что купленного магнитофона, когда в комнату зашел какой-то парень. Он плохо говорил по-русски, но я понял, что он мой брат. Я знаю точно, что тысячи детдомовских пацанов и девчонок мечтают, что их усыновят. Да что там, я уходил уже из детдома, но и тогда меня не оставляла надежда, что кто-то за мной придет.
А вот появился родственник, и он мне был как чужой, из чувств – только недоверие и равнодушие. В его доме ощущал себя неуютно, да и не понимали мы друг друга.
Я так и не научился говорить на уйгурском, я вообще человек без национальности (правда, сейчас Натали, моя супруга, учит меня казахскому: иногда очень хочется общаться с друзьями на их родном языке). А может, дело и не в брате по крови. Даже к друзьям по училищу стеснялся ходить в гости.
Вдруг скажут, что “этот детдомовский” что-то стащил или слишком жадно накинулся на еду.
Я и в самом деле подворовывал – в магазине или, когда работал там, – в столярном цеху, но красть у такого же, как сам, – никогда! В детдоме это называлось крысятничеством и за это били. А моим девизом с детства были слова – не оборзеть, не скурвиться и оставаться Человеком при любых обстоятельствах.
Студент Жургеновки
В режиссуру попал случайно. В 1994 году четыре месяца провел в больнице. Там познакомился со студентом-мультипликатором из академии искусств имени Жургенова. Мы разговорились, я рассказал ему, что очень люблю читать. В одной из драк книга, засунутая за пазуху, даже спасла мне жизнь: нож попал в “Маленького принца” Сент-Экзюпери.
Каиргали Касымов (сейчас он известный мультипликатор), слушая мои истории, надоумил поступать на кинофакультет.
С учебой получилось не сразу. Я тогда дружил с девушкой, но никак не решался сделать ей предложение. У меня же ничего не было – ни квартиры, ни денег, а главное – здоровье подводило всё больше и больше. Но я понимал, что физическим трудом не только не заработаю себе на хлеб – от него загнусь очень быстро. Помня о словах Каиргали, после выхода из больницы записался почти во все библиотеки Алматы.
И хотя с трудом (изрядно попотел, готовясь к вступительным экзаменам), но поступил. Пацаны, с которыми общался, стали даже обижаться: “Все с книжечками и бумажечками. Интеллигентом, что ли, стал?”.
Поначалу я очень неуютно чувствовал себя в Жургеновке. Комплексы там всякие, возраст – мне все-таки было уже 30. Моя девушка стала смотреть на меня как на идиота. По ее словам, я несерьезно относился к жизни. А что я мог ответить ей? Сказал, что без образования пропаду. Но не нашел в ней сочувствия. Так и стал студентом. А в Жургеновке совсем другая атмосфера. Раньше с пацанами собирались во дворе – анаша, пиво, водка, девочки, разговоры о том, кто кого лоханул… Но в академии, как ни странно, почувствовал себя как рыба в воде. Весело, интересно.
И здесь тоже много пили, но это была уже другая пьянка и другие разговоры.
Народ толпами собирался в моей комнате. У меня стояла вся аппаратура – видеомагнитофон, камера, телевизор… Рассаживаясь, как в кинотеатре, смотрели редчайшие фильмы, а потом спорили до хрипоты.
Закончил академию в 2004 году (позже своего курса, потому что брал академический отпуск по состоянию здоровья). Думал, что сразу пойду работать, а оказалось, нас никто не ждет. По крайней мере меня, я ведь на костылях был тогда. Стал искать любую работу. Вспомнил о сокурснике Шерниязе Мусине.
Аманат, его брат, родился с ДЦП, и их мама, Асия Тахавиевна Ахтанова, дочка известного писателя, организовала ассоциацию родителей детей-инвалидов – реабилитационный центр “АРДИ”.
“Приезжай, посмотрим”, – сказал Шернияз. В “АРДИ” мне предложили стать координатором творческих мастерских. На тот момент у меня не было жилья, и я устроился еще охранником. Ребята, которых привозили в “АРДИ” на реабилитацию, мне понравились. Они очень искренние и доброжелательные, я с удовольствием встречал их утром, а приходя на занятия, обсуждал фильмы и прочитанные книги. Так “АРДИ” стал для меня родным домом, там я чувствовал себя даже счастливым. Но весной 2007 года не стало сестренки. Накануне ее дня рождения я приезжал к Бони. Она просила остаться, а я был занят, сказал, что приеду через неделю… На кладбище, когда ее хоронили, у меня случился ступор. Худо-бедно, но мы ведь поддерживали друг друга. “Брат, скажи, что любишь меня”, – упрашивала она меня. А я не любил таких сантиментов и не сказал ни разу этих так нужных ей слов.
Недели две не покидал ее могилу. Ел хлеб, смоченный в водке, и подкармливал им бродячих собак. Когда наступала ночь, ложился на холмик, а они, согревая меня телами, – рядом.
В “АРДИ” в таком состоянии стыдно было появляться. Однажды, проснувшись ночью, встал на колени и проорался так, что все дерьмо, кажется, повылазило, но пить продолжал. Из этого болота вытащили друзья. У Марата Чегатаева, хорошего знакомого Шернияза, имелся крупный реабилитационный центр для наркоманов и алкоголиков. Шернияз привез меня туда 22 июня. “Если хочешь выпить и покурить, сделай это последний раз, там нельзя”, – сказал он. Я ответил, что в этот день Гитлер объявил войну Советскому Союзу, а я в честь этой даты объявляю войну своему дьяволу – бросаю пить и курить. Судьба сироты. Подвалы да вокзалы
С той поры ни разу не притронулся к рюмке и не взял в руки сигарету. Это уже принцип.
Я не люблю проигрывать, а на фига иначе держать марку?
Буквально через неделю мир вокруг начал меняться – я стал ощущать запахи и вкус пищи. Мне это было в кайф.
Я снова вернулся в “АРДИ”. С другом Мухаммедом Мамырбековым (я его тоже привел туда) написали цикл проектов под названием “АРДИленд”, рассказывающий о проблемах инвалидов, и создали театральную студию. Когда Тахир Умаров, передвигающийся на коляске, сильно заикающийся 18-летний парнишка, узнав, что у нас есть театральная студия, признался, что хочет стать актером, мы решили помочь ему поверить в себя. Разучили с ним монолог Гамлета, а потом решили снять картину “Быть или не быть?”. Планировали 20-минутную ленту с одним героем, но по ходу написания сценария сюжет раскручивался, появились дополнительные персонажи. Мы с Мухаммедом хотели сделать артхаус в чистом виде. Остановило то, что у нас целевая аудитория – мы ведь снимали картину для самих детей и их матерей, которые лучшие свои годы отдают им. И добавили мейнстрима, народности то есть в виде любовной линии.
Сейчас сняли еще один фильм. Он называется “Девушка и море”, главную роль в нем сыграет Динара Шарипова.
У нее тоже ДЦП, ее совсем не слушаются руки, их ей заменяют ноги, но она горит желанием стать актрисой, построить нормальную семью, родить ребенка.
Сейчас мы готовимся к премьере в Астане.
Солнечный зайчик
– Сейчас многие из моих друзей в социальных сетях потеряли меня. Они думают, что мне надоело быть активным или загордился после того, как стал одним из победителей проекта “100 новых лиц Казахстана”. А у меня просто времени нет. Мы с Мухаммедом пишем синопсисы и заявки на новые проекты, разрабатываем идеи. Последние месяца три боли в ногах стали очень сильными. Я сам и есть причина таких обострений.
Это моя реакция на несправедливость, зло и насилие вообще, а над детьми и женщинами – особенно. Во мне из-за этого агрессия начинает пробуждаться. Я ее подавляю изо всех сил.
Это влияет на мое здоровье, но после каждого обострения возрождаюсь как птица Феникс и чувствую себя еще сильней. Тем более что сейчас мне надо заботиться о ребенке. Двухлетняя Айлин – дочь Альмиры, воспитанницы того же детского дома № 1 в Алматинской области, где вырос я сам. То есть она, получается, моя сестренка, поэтому это как бы моя даже обязанность – помогать ей. Я ее понимаю.
Детдом – это такая машина, которая ломает психику на долгие годы. У меня самого бывали моменты неконтролируемой злобы и агрессии, когда хотелось идти и бить всем подряд морды. Но это так истощало, что я не раз находился на грани самоубийства.
Моя младшая сестренка ведь и закончила этим. Позже, когда в моей жизни появились творчество и подруга, заряженная любовью, я понял, что, как бы тебя жизнь ни ломала, но если есть любовь и вера, однозначно добьешься успеха. Для меня детдом – отдельная большая тема. Я хочу по мотивам истории своей жизни написать в будущем книгу, чтобы все увидели, что и такая жизнь тоже бывает. А сейчас мне интересно развиваться, удивляться и познавать мир вместе с малышкой Айлин. Мы с супругой Натали хотим оформить опекунство над ней. У Альмиры, ее матери, нет ни постоянной работы, ни квартиры, а пособие на ребенка перестали платить. Но мы с Натали не хотели бы воспользоваться ситуацией, в любом случае ей надо дать шанс встать на ноги и самой решить – нужен ей ребенок или нет.
…Меня многие спрашивают, как я смог подняться с самого дна жизни, куда не раз падал и не раз выкарабкивался. Для себя я выработал философию: чтобы победить тьму, нужно побольше включать света в своей жизни. Для меня это элементарно.
Когда после детдома жил на улице, где бы ни ночевал – в парке, на лавочке или в подвале, мне всегда нужна была вода, чтобы помыться (чувствовать свое чистое тело – это уже счастье), у изголовья старался ставить цветы для настроения и всегда держал книгу за пазухой. Однажды вышел из подвала и увидел пробегающую мимо девушку. Вдруг она споткнулась, что-то уронила из сумочки, вскочила и побежала дальше. Упавшая вещь оказалась треснувшим зеркальцем, я его подобрал и стал пускать зайчиков – на прохожих, на траву, деревья… «Мы голодали и замерзали» — бывший воспитанник детского дома из Караганды десять лет не может получить квартиру
У меня никогда не было зеркал, а тут словно друг появился, веселый и живой.
Однажды снова увидел ту самую девушку, хозяйку зеркала. Она сидела на лавочке и плакала. Когда зайчики запрыгали по ее лицу, посмотрела на меня, нахмурилась, а потом улыбнулась, помахала рукой и побежала дальше, а у меня в душе осталось ощущение чего-то светлого и хорошего.
Или однажды ко мне в подвал забрел маленький котенок. И я, 16-летний одинокий пацан, обнимая мяукающий комочек, чувствовал себя счастливым.
Таких моментов много у каждого, но люди разучились видеть счастье в том, что можно выйти на улицу и просто любоваться на горы. Один мой знакомый мечтает просто хоть раз в жизни увидеть небо. Я его понимаю – он незрячий…
АЛМАТЫ