– Можно сказать, что любая из уникальных операций, которые были произведены в Казахстане, впервые совершена именно в нашем Национальном научном центре хирургии им. А. Н. Сызганова. Первая операция на сердце – в 1956 году. Первая трансплантация почки – в 1978 году, – говорит доктор. – Одними из первых в СССР мы начали здесь трансплантацию органов. Некоторые бывшие союзные республики до сих пор не могут это наладить, хотя прошло уже 43 года с начала той программы. Практически любая операция на пищеводе, желудке, на легком, стентирование коронарных сосудов, первые эндоваскулярные вмешательства. Даже многие гинекологические лапароскопические операции мы стали делать здесь первыми, не говоря уже о микрохирургии. Первая реимплантация оторванной на производстве руки – в 1984 году.
– То есть так удачно сшили каждый нерв и сосуд, что всё прижилось?
– Естественно! Чтобы срослись, кости, связки, суставы. Это было 40 лет назад, представляете! Уже тогда был такой уровень. Протезирование крупных сосудов, брюшной аорты, не говоря уже о первых в Казахстане трансплантациях сердца, легкого, поджелудочной железы, печени, почки, первой трансплантации почки ребенку. Правда, пару лет назад почему-то появились неверные статистические данные, мол, в Астане впервые сделали пересадку почки ребенку. Нет! Это было проведено здесь, в Институте им. Сызганова, в 1994 году. 27 лет назад! Многие просто не знают историю. Всё это есть у нас в архиве. Вот почему мы называем наш центр уникальным и в этом году отмечаем его 75-летие.
Институт создан одним из первых на территории бывшего Советского Союза в 1945 году. Даже в Москве не было такого специализированного научного центра хирургии, не говоря уже о других городах Казахстана.
– Получается, когда стали эвакуировать сюда раненых после войны?
– Ну эти раненые – наши же казахстанцы. Наши земляки, мне кажется, активнее всех принимали участие в этой войне из тех республик, на территории которых не было военных действий. Самое большое участие и самое большое количество пострадавших. Поэтому, естественно, требовался центр для лечения и реабилитации раненых и инвалидов. И он изначально относился к системе Академии наук как одно из научных направлений. В последующем здесь же сформировалось онкологическое отделение, которое преобразовалось в конце 1960-х в онкоинститут. Здесь же была мощная лаборатория, изучавшая природу рака. А поскольку мы – эндемичная зона по недостатку в окружающей среде йода и по проблемам с щитовидной железой, здесь был организован и специальный центр по диагностике и лечению патологий щитовидной железы.
Юбилей
– В сентябре проведем научную конференцию. Никаких масштабных мероприятий по поводу 75-летия не будем делать, потому что наши зарубежные гости, все топовые наши партнеры из Европы, Америки, Японии, Кореи, которых мы бы хотели видеть здесь, не смогут приехать из-за требования 2-недельного пребывания на карантине по приезде. Но и в онлайн-режиме, мне кажется, ничуть не хуже, потому что лучшие хирурги со всего мира смогут участвовать. Только у меня в партнерах – пятерка топовых специалистов. А направление, которое я курирую, – трансплантация органов, хирургическое лечение рака печени, поджелудочной железы. Ведь что такое партнерство? Это взаимодействие с людьми, которые тебя признали и контактируют с тобой, потому что ты на уровне с ними или даже лучше их.
Болатбек БАЙМАХАНОВ. Фото Нэли САДЫКОВОЙ
А мы делаем серьезные, большие вмешательства: пластику пищевода, сосудов, комбинированные операции, мини-инвазивную хирургию путем лапароскопических и торакоскопических технологий. Это серьезные, большие операции без разреза. Те же самые трансплантационные технологии, эндоваскулярные вмешательства, аритмология – топовые вещи, которые либо превалируют у нас, либо делаются только у нас. Причем собираем здесь талантливую молодежь. Коллектив серьезно обновился. Средний возраст заведующих отделениями – 30–35 лет. Возраст, когда можно творить, перенимать всё новое, работать день и ночь, не уставая. И принимаем на работу только по способностям, без каких-либо родственных связей. Нам надо набирать профессионалов, тогда будет толк.
– А как дела с обновлением зданий?
– Пока у нас ничего не строится, оборудование не приобретается. Просто в одно время кто-то решил, что лучшей формой управления является Акционерное общество. Мне кажется, это годится для добывающих предприятий, но не для больниц, поскольку не позволяет государству вливать какие-то деньги в развитие. В такой ситуации мы около 10 лет, и это единственное, что тормозит нашу деятельность. Я уже не говорю о том, что пора строить новый центр, поскольку эти 70-летние здания уже сыплются. А нам требуются новые операционные, реанимационные с климат-контролем. У нас же производятся эксклюзивные вещи, которые не делаются больше нигде. Вот, чтобы сохранить и наращивать этот опыт, нужно выделять финансы.
Бескровная хирургия
– Вы устаете на операциях? Сколько вам лет?
– Мне – 59. Конечно, устаю. Но я же не делаю операции, которые длятся 15 минут или час. Я провожу операции, которые продолжаются 6–8–10 часов.
– Какие из них врезались в память?
– Обычно это единичные случаи, те, которые ввиду их сложности выполняются редко даже на мировом уровне и которые мало кто рискует делать. И, конечно, после них чувствуешь удовлетворение оттого, что в очередной раз удалось спасти пациента, который благодаря тебе остался жив. Каких пациентов боятся врачи
Бывают и рутинные операции, но эти штучные характеризуют уровень мастера. Это те же комбинированные хирургические вмешательства, когда оперируются и удаляются сразу несколько органов. И дело в том, что даже такие большие операции можно делать с минимальными потерями крови. Для этого нужно правильно оценивать свои возможности, хорошо знать анатомию. Прежде чем идти на операцию, мы изучаем всё: кровоснабжение, куда распространяется опухоль, и практически на 100 процентов знаем, что будем удалять и чем всё может закончиться. Некоторые считают, что окончательно это можно решить во время операции. Я думаю иначе. Когда идешь, зная этапность, ход событий, какие органы будешь удалять, куда оно прорастает, гораздо легче работать.
– Говорят, печень имеет консистенцию губки. А как же ее оперируют, чтобы не терялось много крови?
– Любая хирургия должна быть практически бескровной. Сейчас для этого всё есть. Что такое бескровная хирургия? Можно ведь и малую операцию сделать грязно и плохо. И это не зависит от ее объема и от органа. Всё зависит от техники и умения. Есть хирурги, которые маленькие операции делают очень неэстетично. А есть мастера, которые большие и сложные вмешательства проводят бескровно. Для этого существуют оборудование, электрокоагуляторы, ранорасширители, другие инструменты, которые помогают хирургу избежать осложнений и кровопотерь. Я считаю, что ранорасширители, которые без всяких усилий растягивают рану, – это 50 процентов успеха. Много сейчас вещей, которые помогают хирургу, тот же шовный материал. А если шьешь шовным материалом, который рвет сосуды, кровопотери увеличиваются.
Слово хирурга
– За время работы в Центре Сызганова мне удалось провести больше 400 трансплантаций почек, более 150 трансплантаций печени, – продолжает рассказ Болатбек Бимендиевич. – Вместе с другими операциями высокой степени сложности их у меня больше 5 тысяч.
Хирургия – это рукоделие, искусство, которому учиться могут многие, но в полной мере овладевают не все. Вот человек может знать теоретически всё, а при реальном выполнении его подводят технические моменты. Уникальность отрасли в том, что из сотен тысяч имен хирургов в мире на устах всего десятки. Все знают имена американца Томаса Старкса, японцев Коичи Танаки, Юджи Немура, француза Анри Бисмута, голландца Леру. Это – люди-легенды. Их, как и в искусстве, по пальцам можно сосчитать.
– Что бы вы хотели сказать людям, вашим пациентам?
– Хотел бы донести: перестаньте унижать и оскорблять врачей, поменяйте отношение к медработникам. Они не ваши рабы. Да, я знаю, не всё у нас ладно в медицине, есть проблемы. Не всегда высока квалификация. Но поверьте, я, как человек, объехавший практически весь мир и посетивший лучшие клиники, видевший работу мастеров и обычных хирургов, скажу: процент хороших, талантливых и уникальных врачей везде одинаковый. Весь вопрос – в подходах к медицине. Если государство, правительство ставят ее в приоритеты и достойно финансируют, успех будет. Люди ничего не могут сделать без современных зданий, оборудования, без возможности поехать получать опыт, приглашать топовых хирургов. И требовать от врачей, чтобы все они были уникальными, это неправильно. Для этого есть консилиумы, чтобы совместно решать вопросы в сложных ситуациях.
И надо перестать требовать от врачей невозможного. Требуйте прежде всего с себя, за свой образ жизни.
Посмотрите, сколько сейчас молодежи с излишней массой тела. В 20 лет животы до пола, все они гипертоники, с утра до вечера без движения, курят кальяны, пьют энергетики. Это же всё аукнется. Быть здоровым – на 90 процентов зависит от самого человека. Контролируйте питание, движение, вес, давление, сахар, особенно после 40 лет. Вот коронавирус показал: умирали и тяжело болели в большинстве случаев те, кто имел какие-то патологии. Особенно, у кого излишки массы тела, независимо от возраста. И уж если заболели, обращайтесь не к альтернативной медицине, а в такие центры, как наш, где вам сделают всё на достаточно высоком уровне.
– Все же к вам не попадут?
– Попадут. Всегда попадают, есть свободные койки.
И еще меня смущает уровень нашей диагностики. Успех лечения – это правильный диагноз. А у нас, к сожалению, люди, неизвестно, где проучившись 2 недели, получают сертификат специалиста УЗИ и лучевой диагностики. Но, чтобы взять в руки аппарат УЗИ или расшифровывать КТ и МРТ-снимки, учиться надо 4 года. Представляете! Потому что это очень ответственно. А тут открыл себе какой-то кабинетик, прошел заочно какой-то курс, получил сертификат и решает судьбу человека. Больной к нему пришел, а он не увидел опухоль. Потом через полгода обращается к врачу, а опухоль уже с метастазами. Это неправильно.
– У вас лично были грубые и неблагодарные пациенты?
– Хамят сплошь и рядом! Сейчас хорошо, что в Кодекс об административных нарушениях внесли ст. 434 – за оскорбление чести и достоинства медицинских работников. А ведь бывают и избиения! Когда я работал в 7-й больнице, в год при исполнении своих обязанностей избивали 3–4 врачей. У меня и сейчас работает врач, который, будучи студентом, подрабатывал на скорой. Его пьяный мужик ударил кирпичом по голове. В результате – открытый перелом черепа, и 3 месяца он пролежал в коме. Разве это нормально? Он пришел спасать его жену, а этот алкаш подошел сзади и разбил ему голову. Мы того парня спасли, выходили, и, представьте, он сейчас работает врачом! А скольких выходить не удается…
АЛМАТЫ