Одним из тех, кто стоял у его истоков, был многократный чемпион Казахстана Виктор Садчиков. С заслуженным ветераном мы встретились на майском международном турнире Сагадата Нурмагамбетова
в Алматы.
Поляку досталось по полной
– Турнир интересный, но мне кажется, что число участников надо сократить на треть, так как многие боксеры слишком слабые для таких соревнований, – считает Виктор Семенович. – Это не только мое мнение. В остальном же – все здорово. Международные встречи всегда интересны для ребят.
– В вашем послужном списке были бои с иностранными боксерами?
– В то время мы не дрались с зарубежными соперниками. Исключение составила только матчевая встреча с командой Польши в 1947 году, которая была первой в истории казахстанского бокса. Свой бой я выиграл с большим преимуществом.
– Соперник слабенький попался?
– Нет. Просто я был самородком с исключительными природными данными. За шесть лет на ринге в весе до 73 кг я не проиграл в Казахстане и в Средней Азии ни одного боя. Большинство поединков завершались либо нокаутом, либо отказом соперника.
Директор пригрозил трибуналом
– Сила и нокаутирующий удар достались по наследству?
– Мой дед Степан был богатырем. Если лошадь застревала, он ее вытаскивал из грязи вместе с телегой. Раньше в нашем селе устраивали кулачные бои, и если наша улица начинала проигрывать, то сразу звали деда на помощь. Хотя родился я в селе Богородское Саратовской области, вырос на море – под Махачкалой. Там я бегал по песку, плавал, греб веслами. Это позволило закалиться физически. В 1934 году отец завербовался на военный секретный завод, где производили торпеды. Через восемь лет, во время войны, завод эвакуировали в Казахстан: торпеды делали в Алма-Ате, а испытания проводили на Иссык-Куле. В 1944 году, когда исполнилось 18 лет, меня призвали в армию. Однако на фронт не отправили, оставили служить в тылу. Сразу после войны вышел указ о демобилизации всех, кто решил поступать в высшие или средние учебные заведения. Я подал документы в Высшее мореходное училище в Николаеве. Мне пришел вызов на экзамены, но директор завода отказался меня отпускать, а за самовольный уход с завода пригрозил трибуналом. Тогда я подал в суд и выиграл дело. Однако было уже поздно, экзамены прошли. С завода я все равно ушел. 1 октября 1945 года в Алма-Ате открылся физкультурный институт, куда я решил поступить. Там я и познакомился с боксом.
– Получается, что уже через год после начала тренировок вы в составе сборной республики поехали на чемпионат СССР?
– Совершенно верно. Когда мы приехали на соревнования, я на правах старшего сказал ребятам: “Никаких авторитетов. Давайте покажем все, что можем”. Хотя свой первый бой я проиграл по очкам сильному московскому боксеру, меня заметил и пригласил в Москву сам Константин Васильевич Градополов – основоположник советского бокса. Сначала я ему отказал: ребята уговорили остаться. А на следующий год вышел Указ председателя Всесоюзного комитета физкультуры Николая Романова о том, что вузам запрещается переманивать спортсменов-студентов из учебных заведений других республик для усиления своего состава. Получается, я попал под этот приказ. Тогда Градополов повел меня к самому Романову. Тот лично позвонил ректору Алма-Атинского института физкультуры, чтобы получить добро на мой переход. Однако в Алма-Ате пообещали пожаловаться в ЦК партии на то, что Романов вместо развития спорта забирает у периферийных вузов спортсменов. Оставался единственный шанс – чтобы меня за какую-нибудь провинность выгнали из института. Но воспитание не позволило мне сделать это. Так я остался в Казахстане.
“Этот индеец бьет, как лошадь задней ногой”
– Другие чемпионаты Советского Союза сложились для вас более удачно?
– В 1948 году в Минске я встречался с известным эстонским боксером Турьей. Он не мог пробиться в чемпионы в полутяжелой категории, поэтому согнал вес до среднего. В бою с ним я выбил палец на правой руке. Турья про меня сказал: “Этот индеец бьет, как лошадь задней ногой”. На следующий день мы должны были встречаться с белорусами. Нашего полутяжа накануне нокаутировали, и чтобы команда не потеряла очки, меня перевели в этот вес. Я все равно выступать не мог – у меня вся рука опухла. Мне достаточно было просто прийти на взвешивание, чтобы команде дали одно очко (за поражение тогда давалось два очка, а за победу – три). Однако уже в день соревнований было принято решение не начислять очки за отказ выходить на ринг. Тренер нашей команды Шокыр Болтекулы говорит: “Выйди на ринг, немножко поработай, и я выброшу белое полотенце”. В конце первого раунда соперник раскрылся, и я его ударил больной правой рукой. Он упал. Тренер же, не видя, что я бью, в момент удара выбросил белое полотенце. Судьи решили, что бой должен продолжаться: белорусу отсчитали нокдаун, но я боксировать уже не мог.
Самым удачным для меня получился чемпионат СССР 1949 года в Каунасе, где я выиграл третье место: в полуфинале меня “зажали” и не пустили в финал. В 1950 году поехал на чемпионат Союза в Ленинград. Первый бой с москвичом отработал все три раунда, но не завалил его, и победу по очкам отдали сопернику. Вообще на чемпионатах СССР, если мне не удавалось нокаутировать оппонента, победу всегда отдавали ему. После этого я понял, что в боксе далеко не пробьюсь, и в 1951 году на первенство Союза уже не поехал. К тому же у меня появилась семья.
Повезло: руки-ноги остались целы
– Вы выступали за институт физкультуры в соревнованиях по разным видам спорта, в том числе по прыжкам на лыжах, хотя никаких трамплинов в то время в Алма-Ате не было…
– В 1947 году Москва обязала все институты физкультуры выставить на всесоюзные соревнования свои команды по прыжкам на лыжах. Мы сделали маленький трамплинчик, попрыгали с него, отобрали команду и поехали в Свердловск. Там было два трамплина – учебный (25 метров) и соревновательный (50 метров). Наш тренер-преподаватель тоже никогда на лыжах не прыгал, знал только, как это теоретически делается. Мой первый прыжок с большого трамплина получился неудачным. С горы приземления я вылетел на камни. Все перепугались, потому что спортсмен, прыгавший передо мной, сломал ребра. Мне повезло: руки-ноги остались целы. Очевидцы потом говорили, что у меня две жизни. На тех соревнованиях, кстати, мы заняли седьмое место среди
11 команд-участниц.
– В вашей жизни был не только спорт. Чем занималась в свободное время алма-атинская молодежь 50-х?
– Еще в Махачкале я играл в оркестре на трубе… На втором курсе института физкультуры уговорил ректора купить духовые музыкальные инструменты и собрать оркестр. Так что в Алма-Ате было два оркестра: наш и военный. Еще в спортивном зале я организовал танцы для студентов. А вообще танцы проходили в Доме Красной армии (сейчас Дом офицеров). Потом танцплощадка появилась в парке им. 28 гвардейцев-панфиловцев. Мы туда ходили танцевать танго, фокстрот, румбу и вальс-бостон.
О любви и жизни
– Куда пошли работать, получив физкультурное образование?
– Еще студентом меня приняли в КазГУ на полную ставку преподавателя: по вечерам я вел секции по разным видам спорта. Потом меня переманили в медицинский институт на должность старшего преподавателя по спортивно-массовой работе. Там проработал до 1956 года, когда возглавил только открывшуюся первую детскую спортивную школу гороно (городской отдел народного образования. – Прим. автора). С ней моя эпопея длилась 22 года… Я предлагал новые варианты организации работы в детских спортивных школах. К примеру, добился в Москве увеличения детям количества тренировок, чтобы тренеры были не почасовиками, а штатными работниками. Другой момент: ребенок в 17 лет после окончания школы еще не может попасть в сборную команду, где ему дальше заниматься спортом? Я предложил сделать школы детско-юношескими и выпускать ребят в 20 лет. Таким образом, ребята выходили из стен школы уже не кандидатами в мастера, а мастерами спорта. Учащиеся нашей школы входили в состав сборных СССР по разным видам спорта. Мы также первыми получили статус школы олимпийского резерва.
– Знаю, что вы пишете стихи…
– Начал писать их уже взрослым. Сначала стеснялся читать другим: казалось, что любой может написать.
– Боксу стихи посвящали?
– Нет. Вообще о спорте не писал. Все больше о любви, о запоздалых чувствах. Мое предвоенное поколение было обделено любовью. Посвящал стихи моей жене, которая ушла из жизни в феврале прошлого года. Мы прожили вместе 57 лет. У меня был такой стресс, что до сих пор не могу прийти в себя. Пишу о жизни:
Я славлю дороги, зовущие в вечность.Я славлю людей, кто сегодня в пути.Я славлю дороги за их бесконечность,За то, что зовут свое счастье найти.***Мне много пришлось прошагать по дорогам,И видел я много шагавших людей.Я лазил на кручи и плыл по порогам,Но лучше, чем дружба, нет счастья сильней.***Не буду стремиться к заоблачной далиИ счастье ловить у божественных рек.Хочу, чтобы люди в глаза мне сказали:“Какой же ты добрый, простой человек”.
Сергей РАЙЛЯН