В родовом ауле корифея казахской поэзии Аскара Токмагамбетова аура именитого земляка не дает жителям уронить себя. Хотя и считают местных сельчан люди из соседних аулов немного зазнайками, зато живут они много лучше иных. Потому что ныть и бездельничать считают ниже своего достоинства. И в итоге имеют типовую ухоженную школу, поликлинику, шикарный сельский клуб, отстроенный к столетию классика. Сажают рис, работают на подворьях и… пишут стихи, как и их знаменитый земляк. Поют и устраивают самодеятельные спектакли, состязания поэтов-мушайра и айтысы. Еще аскаровцы создали музей классика, где старательно собирают личные вещи и фотографии, запечатлевшие Токмагамбетова в расцвете творческой жизни.
Пожалуй, что-нибудь памятное, годное для помещения под стекло музейного стенда, есть здесь в каждом из трехсот домов. Семья у Токмагамбетова была немаленькой, родичей его и до сих пор в ауле достаточно, и сувениры и подарки от поэта каждому доставались.
Свидетель трех эпох
Я иду по деревенской улице и задаю вопросы каждому встречному-поперечному. А кинотеатр у вас есть? Есть. А с водой проблемы имеются? Мне указывают на колонку, из которой с шумом течет под большим напором вода. А верблюдов у вас держат? А девушки в байге участвуют? А народные умельцы имеются? И уж совсем не надеясь получить положительный ответ:
– А жив хоть один человек, который помнит Аскара Токмагамбетова молодым, красивым, сильным?
И меня ведут к мудрой, веселой, говорливой старушке – бабушке Катыраушан.
С ранней весны и до поздней осени живет Катыраушан-аже в юрте, что внуки устанавливают для нее посреди двора. Семья старшего сына Нагимета, как все, впрочем, семьи в ауле, обитает в просторном доме, где места еще на пятнадцать человек хватит. А бабулю никаким калачом до самых заморозков из юрты не выманишь. Телефонный аппарат, швейная машинка и сундук бабушкин из дома в юрту и обратно кочуют вместе с ней. И так уже много-много лет.
При встрече первым делом по местному обычаю обмениваемся традиционными приветствиями. Здоров ли скот? Сыты ли дети? Не беспокоит ли что домочадцев?
И бабушка вздыхает:
– Да все вроде в порядке. Только вот старая я становлюсь. И слух подводит, и зрение…
А сама продолжает ловко стегать чехол для корпеше. Без очков!
Вопроса о возрасте женщины не терпят ни в двадцать лет, ни в пятьдесят. И бабуля тоже хмурится, когда я спрашиваю, сколько ей стукнуло. Сначала отвечает: да, девяносто есть… Немного спустя прорывается:
– А вот в тот год, когда мне исполнилось 95…
После, когда она вспоминает, как рано она стала вдовой, печально качает головой:
– С десятого я года, стало быть, сорок семь мне было, когда я осталась с девятью детьми на руках.
Получается, что Катыраушан Жанабергенова – свидетель трех эпох. Видела, как в казахское село пришла советская власть, жила, как все тогда жили, при развитом социализме, застала перестройку. И складывались годы по-разному, как одни и те же стеклышки каждый раз по-иному складываются в трубке калейдоскопа. Говорит, в революцию жили хорошо. Потому что молоды были. И в брежневскую эпоху бытовали неплохо. И перестройку пережили, работая в подсобном хозяйстве. А после миллениума все складывается “высший класс”. Но до сих пор снится война…
В войну спасал от голода кетмень. Если где-то в селах бабы пахали землю на себе, то в окрестностях нынешнего аула Токмагамбетова поля рыхлили, ровняли, чистили каналы, пробивали арыки женщины и подростки в войну кетменями. Благо земля рожала, будто зная, что семьям, оставшимся ждать своих кормильцев с войны, надо чем-то питаться. Но почти весь урожай уходил в эшелонах на фронт.
– И вспомнить не могу, что мы в военную пору с детишками ели, – бабушка задумалась, и глаза ее заволокло туманом. – На подножном корму, получается, жили. И как выжили? И детей вырастили. А как же их жалко было…
Песня для смуглянки
Аул Аскара Токмагамбетова сложился в 1951 году из четырех окрестных поселков – Бидайколь, Майлыкум, Актуйе, Кызылорак. Имя поэта было присвоено населенному пункту в самом зените его славы.
– Ой, а ведь Асеке приходился мне родственником по мужу, кайнага, – всплескивает руками Катыраушан-аже. – Некоторые говорили, мол, с годами он стал чересчур строг, необщителен. Неправда все это. Токмагамбетов всегда был открытым для людей, с удовольствием принимал участие в народных праздниках, без всяких уговоров брал в руки домбру, читал нам свои стихи.
И вдруг в глазах бабушки загорается веселый огонек:
– Когда он не был еще женат, да и я в то время ничем не связана была, доводилось мне видеть, как здорово он импровизировал на молодежных вечеринках. Разговор зайдет о чем-нибудь, а через несколько минут, глядишь, наш поэт уже под домбру напевает присказки на злобу дня. Он был душой всех молодежных сборищ. Девушки, помню, на него поглядывали, а он взял и пожар в их сердцах развел. Сочинил песню “Кара кыз” и спел ее на вечеринке. А кому посвящена была эта песенка о смуглянке, приходилось только гадать. Ох, сколько несбыточных надежд было посеяно! Да, я вам сейчас спою ее.
И заводит старушка мелодию быструю, путаясь изредка в словах, но стараясь держать темп.
Женский асар
О том, что и сама она именитая мастерица, старушка скромно умалчивает. А ведь с двадцатилетнего возраста она возглавляла такое редкое сейчас дело, как женские асары.
На женский асар собирались, как правило, все свободные женщины аула, чтобы изготовить цветные коврики из кошмы – киизы. Дело трудоемкое, требующее времени и сноровки. Сначала шерсть осенней стрижки овец чистят и взбивают палочками, которые называются сабау. После раскладывают ее на чиевую циновку, скатывают в рулон, пропаривают, поливая горячей водой, и уминают локтями. Молодежь находит и в таком трудном занятии развлечение. Плотно увязанный в циновке рулон девушки толкают, уминая, ногами, поделившись на две команды и подначивая друг друга двусмысленными скороговорками. Получается своеобразный женский футбол.
Большие и веселые женские асары, после которых на груде хвороста оставались сушиться ковры с затейливым национальным рисунком, и возглавляла Катыраушан-аже.
Каждому отмерено по делам
Фотографировалась Катыраушан-аже чинно, беспокоясь, что камзол надеть не успела, приглашая “для солидности” присесть рядом сноху Раушан, которая сама уже давным-давно бабушка.
Во дворе дома шустрые пацаны сгружали с трактора главы семейства Нагимета привезенные с огорода арбузы и дыни.
– Богато, – говорю,– живете.
– Конечно, – отвечает моя собеседница. – Двадцать внуков, тридцать правнуков, это ли не богатство?
Наверное, именно эта пестрая чумазая ватага помогла бабушке Катыраушан пережить смерть собственных детей. Но каждому, как говорит она сама, Бог отмерил свою долю. А жизнь – она мила и к ста годам.
Не забыла по южной традиции старушка и благословить случайного гостя. А в назидание просила почитать Всевышнего, семью уважать, обычаи блюсти, обид никому не припоминать. И тогда будешь счастлив. Ибо отмерено счастья человеку вровень с его добрыми и благопристойными поступками.
Елибай ДЖИКИБАЕВ, фото автора, Кызылорда