Землетрясение…
– Конечно, я попадал и в худшие погодные условия, – вспоминает Анатолий КАРПОВ. – В 1978 году на Филиппинах мы играли с Виктором Корчным матч на первенство мира в самый разгар сезона дождей. Один тайфун в полпятого уходит, а уже в семь часов приходит новый. Ливень с утра до вечера.
– Как переносили такую погоду?
– Трудно. Она на меня сильно давила. Там ведь еще землетрясение было. Под пять баллов. Проснулся утром. Смотрю, картина от стены отходит. Что такое? Снится, что ли, что-то страшное? Потом сообразил, что землетрясение. Я жил на 14-м этаже, и бежать вниз было уже бессмысленно. Но землетрясение было коротким, всего два толчка.
Корчной…
– Ваш давний соперник Виктор Корчной скончался на днях. Как узнали о его смерти?
– Мне позвонили сразу. Корчного я видел последний раз на турнире в Цюрихе. Он был в инвалидной коляске и уже очень вялый. Хотя еще совсем недавно Корчной выступал за мою команду с Южного Урала. Когда было принято решение играть только своими шахматистами, Корчной лично позвонил губернатору, и для него сделали исключение.
– С Корчным вы в конце концов отношения наладили. А с кем это сделать не удалось?
– Я вообще человек неконфликтный. Во время матчей за звание чемпиона мира возникали ситуации, когда люди разными способами пытались испортить тебе настроение, получить какие-то дополнительные шансы. Но я сам никогда конфликты не затевал.
– Есть способы вывести вас из равновесия?
– Наверное, нет. Больше всего я не терплю предательства. При этом не таю на такого человека злобу, но он уже никогда не будет со мной в добрых отношениях.
– Предавали часто?
– Конечно. Нередко случалось, когда человек терял звание чемпиона мира, и много народа из его команды перебегало к сопернику. Так было, например, у меня с Гарри Каспаровым.
Каспаров…
– Когда виделись с ним последний раз?
– На Олимпиаде в Норвегии два года назад. С тех пор не пересекались. Каспаров уже шестой год живет в Нью-Йорке.
– Пообщались?
– Нет. Он был занят. Я понимаю, что такое избирательная кампания.
– Куда он избирался?
– Пытался победить нынешнего президента Международной шахматной федерации (ФИДЕ) Кирсана Илюмжинова.
Мошеннические схемы…
– Вы в 1990-е хотели сделать то же самое, но проиграли…
– Это не стало для меня ударом или каким-то открытием. Я знаю уловки и методы, которые использует эта команда для того, чтобы остаться у власти. К сожалению, маленькие шахматные страны, которые нуждаются в помощи, не помнят добра. Они забыли, что Фонд помощи развивающимся странам в шахматах создали мы с Максом Эйве (пятый чемпион мира, президент ФИДЕ 1970–1978 гг. – Прим. ред.), и первые деньги вложил туда я. Но больше всего меня удивило то, что люди, которые голосуют, не могут понять: можно наладить систему, по которой они не будут ходить с протянутой рукой. Для этого надо просто провести большую работу и иметь положительный имидж в мире бизнеса. На сегодняшний день этого нет и, я думаю, не будет. Я уже не говорю о мошеннических схемах. По правилам федерация-должник может участвовать в конгрессе, но не имеет права голосовать. И вот накануне голосования казначей, который находится под контролем руководства ФИДЕ, заявляет о закрытии долга. Федерация голосует – понятно за кого, а потом долг вдруг вновь всплывает. Началось это с Флоренсио Кампоманеса (президент ФИДЕ 1982–1995 гг. – Прим. ред.), а Илюмжинов достойно продолжил. Так что я знаю цену всей этой организации. К счастью, эти методы не попали в профессиональные шахматы.
– А такая угроза была?
– Да. Она пошла с Балкан в 1970-е годы. На международных турнирах в Болгарии жеребьевку проводили так, чтобы местные шахматисты встречались друг с другом в последних турах. В итоге они расписывали партии, и первые места занимали болгары. А в Югославии даже была тарифная сетка по продаже очков. К примеру, нужно тебе выполнить норматив международного мастера или гроссмейстера, платишь по тарифу – и все. Но мы повели с этим жесткую борьбу. Чемпионы мира тогда имели в профессиональных шахматах большое влияние и могли диктовать организаторам правила корректности. Если они ничего не меняли, то мы отказывались играть в их турнирах. За три-четыре года все искоренили.
Продовольственная безопасность…
– Депутатство в Госдуме, попытки возглавить ФИДЕ – это все, куда простираются ваши политические амбиции? Или хотите большего?
– Моя депутатская деятельность вытекает из общественной. Я всегда их сочетал. В Госдуме веду темы, важные для страны. Например, продовольственная безопасность.
– Многих россиян возмущает, что попадающие под санкции продукты питания, которые можно было раздать неимущим или детским домам, давят тракторами…
– Это сложный вопрос. Думаю, те товары хорошего качества, которые не допускают в страну, можно было бы раздавать детям. Другое дело, что это трудно отследить, и есть опасность мошенничества. Хотя я большой проблемы здесь не вижу.
Глупости ФИДЕ…
– Гарри Каспаров ушел в политику, потому что исчерпал себя в шахматах?
– Политикой он занимался всегда, параллельно с шахматами. Просто его стиль игры требовал большого расхода энергии. В какой-то момент Каспарову стало тяжело играть. Это было заметно по последнему чемпионату России, в котором он участвовал. Я видел, как Каспаров мучается, пусть даже тот турнир он выиграл. Думаю, что Каспаров был разочарован поражением от Владимира Крамника в матче за шахматную корону в 2000 году. Он надеялся, что Крамник согласится на матч-реванш, но тому это было не надо.
– У вас в карьере был момент, когда поняли, что пора оставить активные шахматы?
– Это случилось естественным образом. ФИДЕ стала менять систему чемпионата мира, наделав много глупостей. Нокаут-система в том виде, в каком она применялась в конце 1990-х годов, это абсолютный бред. Престиж звания чемпиона мира сильно упал. Думаю, что ФИДЕ сделала это сознательно, чтобы ослабить наше с Каспаровым влияние. В итоге функционеры с сомнительными идеями стали принимать решения в профессиональных шахматах и нанесли страшный удар по нашему виду спорта. Раньше шахматы были на первых страницах газет, причем не только советских. Во время наших матчей с Каспаровым мы дважды были первой новостью на CNN, впереди политических. А сейчас нас даже покер обошел.
Читерство, допинг…
– Профессиональный спорт сегодня – это гонка за результатом вопреки честным правилам соперничества. Насколько реальна угроза шахматам со стороны читерства – получения подсказок от компьютерных программ?
– В шахматах это случается редко, хотя был судебный процесс в Германии. Один человек отрастил длинные волосы, вставил в ухо аппаратик и через него получал подсказки. Может, никто не обратил бы на это внимания, но в одной партии в сложной позиции он вдруг объявил мат в шесть ходов. Он выиграл тот турнир, хотя всегда выступал на порядок слабее. Кто-то из шахматистов подал на него в суд. Такое поведение в Германии считается уголовно наказуемым: в турнире разыгрывались призовые, а он, получается, мошенническим путем у кого-то их отобрал.
– Проблема допинга обходит шахматы стороной, но сегодня невозможно жить в России и не иметь своей позиции на этот счет…
– В последние годы изменилось само понятие “допинг”. Борьба с ним началась потому, что люди принимали препараты, которые, к примеру, истощали сердечную мышцу. Началось все с велосипедистов, которые погибали прямо во время гонок. Тогда и приняли жесткое решение о запрете допинга, поскольку это опасно для жизни. Однако сейчас в список включают те препараты, которые не вредят здоровью. Давайте признаем допингом, к примеру, апельсиновый сок, он ведь мобилизует силы спортсмена.
Марки…
– У вас большая коллекция марок. С чего началось увлечение?
– Прекрасно помню свою первую марку. В 1958 году вышла серия “40 лет РККА”. Наверное, нужно расшифровать для молодого поколения: РККА – это Рабоче-Крестьянская Красная Армия. И вот там была марка – летчик, танкист и пехотинец. А я в детстве мечтал стать летчиком. Так появился интерес к коллекционированию. Сначала собирал марки Советского Союза по темам: шахматные, олимпийские. Потом ушел в классику: Российская империя, Бельгийское Конго, колонии Германии.
– Сколько стоят редкие марки?
– Существуют мифы, что миллионы долларов. Но это не так. На аукционах они могут стоить до 150 тысяч долларов. Насколько я знаю, до последнего времени рекорд принадлежал швейцарскому аукциону. Там одно почтовое отправление было продано за два с лишним миллиона франков.
– С какой суммой готовы расстаться ради редкой марки?
– Если на тот момент есть деньги, то могу и много заплатить. Самая дорогая марка обошлась мне примерно в 15 тысяч долларов. Это редкая марка Бельгийского Конго с перевернутым центром в очень хорошем состоянии. Таких в мире всего пять. За нее пришлось побиться на аукционе. Сейчас ее цена раз в шесть больше той, которую я заплатил.
Кинофильм…
– О вас собирались снять биографический фильм. На какой стадии находится процесс?
– Пока пишется сценарий. Вроде интересно. Это фильм не только обо мне, но и о шахматах в целом. И он будет совершенно иного качества, чем “Жертвуя пешкой” о противостоянии Бобби Фишера и Бориса Спасского в матче 1972 года за шахматную корону. Тот фильм – просто ужас. Я не смог его досмотреть, настолько низкопробно он сделан. Если хотите снять фильм о сумасшедшем, то не привязывайте его к конкретным людям. Я уже не говорю о многочисленных шахматных огрехах. Сразу видно несерьезное отношение к созданию фильма.
– В картине “Легенда номер 17” о Валерии Харламове ради сюжета намеренно искажались факты. Как будет в будущей картине о шахматах?
– Серьезных нестыковок быть не должно. А Харламова я хорошо знал, у нас с ним были дружеские отношения. Есть там выдумки, но в целом фильм хороший, а жизнь Харламова отражена правильно. Это, на мой взгляд, вообще лучший фильм о легендарных личностях.
Алматы