Встреча с судьбой
Президент Касым-Жомарт ТОКАЕВ поручил увековечить память певицы, участницы концертов на фронтах Великой Отечественной войны Розы Баглановой, которой в следующем году исполняется 100 лет.
“Чарующий голос, неунывающий открытый характер, удивительная внешность – тоненькая, изящная талия, громадные глаза, черные толстые косы…”, – восхищалась Майя Плисецкая Розой Баглановой, ставшей не просто национальным достоянием, а “лицом” советского Казахстана.
Родом она из Казалинска Кызылординской области. У ее отца были 2 жены. Обе они – и татарка Марьям, и мать Розы, казашка Аккуруш, – любили петь, играли на гармони. Отец Тажибай часто собирал у себя дома танцующих, поющих и играющих на инструментах (в первую очередь – на домбре) соседей. Маленькой Розе, наверное, было всего годика четыре или пять, когда она впервые запела перед гостями. Она рассказывала, что после школы поступила в Кзыл-Ординский учительский институт, хотя все говорили, что талантливая девушка непременно должна стать певицей.
– Но это был конец 30-х, артисток тогда все считали легкодоступными женщинами, – рассказывала она позже. – А потом стало не на что жить (отец умер в 1933 году), и мне пришлось искать работу. И я уехала в Ташкент, поступила в текстильный институт: там давали место в общежитии, обеспечивали бесплатным питанием, и еще можно было подрабатывать ткачихой. Поселилась у дальних родственников. Как-то пела у них во дворе, и вдруг кто-то постучал в калитку. Открываю – стоит громадного роста холеный мужчина в чесучовом костюме. “Кто, – спрашивает, – пел?”.
Я откинула голову назад – косы подметают землю и… Он только и смог сказать: “Красавица, хочешь быть актрисой?”. “Хочу”, – ответила я просто.
Это, оказывается, был Шаляпин Востока – Мухитдин Кари-Якубов, солист Ташкентского оперного театра и одновременно – директор филармонии.
В тот же день я выступала на съезде хлопкоробов. Спела, как было велено, 2 песни, попросили третью – тоже… В общем, я заканчивала второе отделение концерта, а первое – сама Тамара-ханум (Тамара Артемовна Петросян, народная артистка СССР, узбекская танцовщица, певица, балетмейстер. – Прим. авт.).
На войне как на войне
В 1941-м Роза Багланова вместе с Государственным женским ансамблем песни и пляски Узбекской ССР, который был организован весной того же года, ушла на фронт. Первый ее фронтовой концерт состоялся в дивизии генерала Панфилова. До этого ансамбль выступал перед солдатами в самой Москве.
– Это было страшное время, – вспоминала певица. – Все окна затемнены, машины едут с приглушенными фарами, лица людей встревоженные, озабоченные. Но самое трудное ждало нас впереди. По фронтовым дорогам нам, артистам, часто приходилось шагать пешком, потому что машины застревали в грязи, а за спинами у нас мешки с концертными костюмами. Выступали часто в казармах, где не было света.
Роза Багланова выступала перед бойцами с песнями и частушками из репертуара Лидии Руслановой. В том числе и с песней “Ах, Самара-городок”. Вживую с легендарной певицей она встретилась уже после войны в Москве.
– Когда Русланова услышала в моем исполнении “Ах, Самара-городок”, сказала: “Молодец, Багланова!”. Получилось, что она великодушно подарила мне эту песню. Я вообще была в очень хороших отношениях почти со всеми великими артистами Советского Союза. Они говорили мне: “Умница! Замечательно держишься на сцене!”. “Так я же, – отвечала, – училась этому у вас”.
Вспоминая, как она научилась преодолевать страх на войне, певица рассказывала:
– О-о, страшно было много раз. Однажды на одном из фронтов меня пригласил к себе командующий. “Доченька, – сказал он, – ты можешь взволновать любое, даже самое суровое мужское сердце. Солдаты просят, чтобы ты спела им. Они же по 5–8 месяцев не выходят из окопов. Уважь их”. Меня повели в окопы по узенькой траншее, вся остальная земля была заминирована. Старшина, мой провожатый, когда подошли к месту назначения, поднял меня на руки и опустил в один из окопов. Ноги утонули по колено в воде, хорошо, что сапоги были высокие.
Начала петь, но не проходит и 20 минут, как прибежал какой-то офицер: “Сестра, милая, не пойте так громко. Фашисты начали стрельбу. Они думают, что мы с вашей песней идем в атаку”.
В этих окопах пришлось пробыть до захода солнца, потому что, как мне сказали, противник подготовил для меня лучших своих снайперов. Пока пела, некоторые бойцы плакали, другие протягивали солдатские треугольники, чтобы я отправила их в тыл родным… Вечером той же узенькой траншеей вернулась к себе в казарму. О-о-о, если всё рассказывать… Вы представляете, что такое стоять в 800 метрах от передовой? Не представляете! Если наши отступают, машины соединяют в один тесный ряд, мы забираемся в одну из них, закрываем борта и едем назад. Однажды, когда ехали давать концерт в одной из частей, увидели, как с левой стороны наши идут в атаку, с правой – фашистские танки бросают в нас снаряды, сверху, с самолетов, летят бомбы…. Спрашиваю у руководителя ансамбля: “Куда мы едем?”. “Майор (это наш сопровождающий) знает”, – отвечает она”. Не прошло и нескольких минут, как нас догнали сразу 3 мотоциклиста с криками: “Назад! Назад!”.
Оказывается, мы переехали линию фронта. Командующий фронтом, узнав об этом, не мог удержаться от трехэтажного мата. “Я, – кричал он, – не могу послать своих разведчиков за языком! А как вы умудрились перейти линию фронта?! Теперь, пока противник не будет изгнан с этой территории, будете лежать в подвале”.
Но страшнее всего было в Варшаве. Там не было ни одного уцелевшего дома.
Мы пели перед тяжелоранеными, которые лежали прямо на земле. Некоторым из них оставалось жить минут 20, другим – часа три.
Бомбежка идет без конца, тут бежать бы в укрытие, а они молят: “Сестра, не уходи!”. Наш руководитель говорит мне: “Пусть все бегут, а мы с тобой возьмемся за руки и будем стоять до конца”. И мы стояли, на наше счастье все бомбы пролетали мимо. Раненые стонут: “Воды!”. Подашь воду, а она выливается обратно вместе с кровью, а потом – последний вдох, и человек умирал…
Когда я 22 февраля 1945 года получала из рук маршала Рокоссовского медаль “За боевые заслуги” (кстати, я единственная певица, которая удостоена этой награды дважды), он сказал мне с восхищением: “Как же вы замечательно работали в Польше!”.
Колесим, бывало, на открытых грузовиках по дорогам Польши, пыль стоит столбом, и тут мимо проезжает танковая дивизия. Мы останавливаемся, я залезаю на броню танка, остальные танцуют и подпевают мне внизу.
А еще Рокоссовский в тот памятный день шутливо сказал: “Ваня (это его адъютант) знает, кого приглашать. Это же настоящая Шамаханская царица”. А потом уже мне: “Это сейчас вы маленькая Розочка, но скоро будете гордостью советского искусства”. Он как в воду смотрел. Уже в 1949-м на международном фестивале в Будапеште я вместе с Майей Плисецкой, Мстиславом Ростроповичем, Игорем Ойстрахом (это сын Давида Ойстраха), Зарой Долухановой получила первую премию.
Свою первую боевую награду, как рассказывала певица, она получала 30 апреля 1943 года из рук командующего 1-м Украинским фронтом Ивана Конева.
“Ну надо же быть такой красивой, – сказал он, вручая мне медаль “За боевые заслуги”. – Не согласились бы вы отпраздновать Первое мая вместе с нами?”.
“Отчего же нет? – отвечаю. – Можно”. Сели мы в тот день за стол в три часа дня и праздновали до 12 часов следующего дня. При этом звонки с вопросами о том, какова обстановка на фронте, генералу шли бесконечно. Генерал, сколько я его ни просила обратить внимание на других, перекидывал мои косы себе за плечо и упрямо танцевал только со мной. Мои шикарные американские туфли после того Первомая, естественно, пропали, – партнер стоптал. А на следующий день наш ансамбль уходил на другой фронт.
Пусть говорят
Безупречный внешний облик она считала частью своей профессии. Рассказывая о том, каково это – оставаться на войне красивой, певица вспоминала:
– Тяжело – не то слово. На ногах кирзовые сапоги 42-го, а если повезет – 40-го размера, это при моем-то 32-м! Но ничего, я наматывала побольше портянок и бегала, как и все. К аду ведь тоже привыкаешь. Голову я мыла примерно раз в 10 дней. Чем? Мылом и яйцами. Для меня доставали их в тех населенных пунктах, где останавливались.
Что касается обуви. После войны найти ее золушкин размер, не говоря уже о Союзе – даже за границей оказалось тяжело. Приходилось шить на заказ.
Однажды в Москве на одном из кремлевских концертов певица случайно познакомилась с дамой, которая дала ей адрес чудо-сапожника.
– В его мастерской первое, что бросилось в глаза, – шикарные замшевые ботиночки, да еще и моего размера! – вспоминала певица. – Они чудо как подходили к моей норковой шубке. Я не скрывала восхищения. А сапожник говорит: “Они сшиты для Светланы Иосифовны (дочери Сталина. – Прим. авт.). Но для вас я сделаю еще лучше”. И сделал! Но их увидела Светлана Аллилуева и забрала их, а мне достались ее ботиночки.
…Мы с ней встретились весной 2006 года. Выглядела Роза Багланова тогда такой, как мы привыкли видеть ее на экранах телевизоров: подтянутая фигура, свежая кожа, ухоженные руки. “Я мясо люблю. Оно хорошо для сердца и крови, уважаю овощи, фрукты и молоко, – раскрывала она секреты. – И боже упаси переесть! Мне 86-й год, но разве есть у меня лишние килограммы?”.
При жизни певицы ходили слухи о бесконечных пластических операциях, из-за которых она даже чуть не лишилась зрения. Сама Роза Тажибаевна их отрицала: “Вы посмотрите на мое лицо. Если бы я делала пластические операции, не могла бы улыбаться так естественно, как это делаю сейчас. Это – во-первых, а, во-вторых, любая операция оставляет шрамы, а где они у меня? Да, у меня очень плохое зрение. Во время войны осколок попал в глаз, из-за этого пришлось перенести 5 операций, со временем дело усугубилось еще и сахарным диабетом. А-а! Пусть говорят…”.
Мужья и поклонники
Роза Багланова не дошла до Берлина каких-то, как она говорила, 70 километров. В 1945-м вернулась вместе со своим ансамблем в Узбекистан. “Фронтовикам таких вопросов не задают”, – ответила она на вопрос, почему так получилось.
После войны певицу-фронтовичку окружал сонм поклонников. Загадки семьи Розы Баглановой
– Но я была верной своим мужьям, им я изменяла только со сценой, – заверяла она. – Каждый выход туда для меня был как первое свидание.
В Ташкенте она вышла замуж за героя Советского Союза Садыка Абдужапарова. В 1947-м они приехали в Алма-Ату. И с этого момента началась активная концертная деятельность. И везде, в какую бы точку Советского Союза она ни приехала, ее ждали аншлаги. Особенно популярной Роза Багланова стала после Международного фестиваля молодежи и студентов, проходившего в 1949 году в Будапеште. Семья у нее к тому времени распалась – муж не выдержал ее бесконечных гастролей. Потом в ее жизни было второе замужество. Сама она называла этот брак “сносным”, родился сын. И тоже ходило много слухов. Говорили, что она усыновила ребенка. Сама же она рассказывала:
– Думала, что никогда не стану матерью – война ведь с ее сырыми окопами не прошла даром. Утешало лишь предсказание матери. Она, умирая, говорила: “У тебя будет сын, но с мужем разойдешься”. Ездила лечиться много раз в Карловы Вары. После очередной поездки появился аппетит, я стала поправляться. В один из визитов в больницу, а шел мне в ту пору 47-й год, врач сообщила: “Вы третий месяц как беременны”. Дом мой был от клиники через дорогу, а я от радости ушла совсем в другую сторону. Мой Тажен, моя Корона, юрист по профессии, работал в серьезном месте в Астане, потом перевелся в Алматы, он же у меня единственный.
Пока был в столице, всё звонил: “Мама, скучаю, хочу быть рядом с тобой”. Сноха у меня – замечательная девочка, есть 3 шикарных внука – мальчик и две девочки. Я счастлива.
А про свой нелегкий характер легендарная певица говорила: “Я не капризная, а требовательная. Я себя слишком уважаю, чтобы позволить себе быть такой. Капризной меня называют недалекие люди вроде малообразованных костюмерш. А людей я всегда любила и люблю. Как-то я гастролировала по Крыму. И вдруг выходит на сцену высокая женщина с одной ногой. “Я стою перед вами, а могла бы и не стоять, – сказала она залу. – Когда я, раненая, лежала на поле боя, медбрат сказал: “Не надо, не будем ее брать. Она тяжелая”. А Багланова сказала: “Она еще дышит. У тебя рост под два метра, у меня всего 150, и ты хочешь бросить ее?! Мы возьмем ее, иначе я пожалуюсь начальнику медсанбата”. И медбрат испугался этой маленькой хрупкой девочки”. На самом деле, маленькая-то я маленькая, но характер, когда нужно на чем-то настоять, у меня твердый”.
– Я была на всех фронтах, до сих пор живу двойственными чувствами от войны, – говорила певица. – С одной стороны, ежечасно видела горе, а с другой – испытывала радость от того, что легкораненые после моих песен снова шли в бой. Однажды меня вызвал командующий одного из фронтов: “Доченька, мы ничего не знаем о планах противника. Поэтому хочу послать за языком 5–6 человек разведчиков. Возможно, они идут на верную смерть. Спойте для них, доставьте им радость”. И я пела. К счастью, все они остались живы, да еще вернулись с “языком”. Генерал, оказывается, сказал после этого: “Покажите его певице!”. Увидев меня, немецкий офицер смотрел на меня до тех пор, пока я не показала ему язык. Он сначала долго хохотал, а потом заговорил. Очень ценным, как мне сказали, он оказался “языком”.
АЛМАТЫ