Жаман-сопка – словно оазис посреди степи. От взгляда на величавую красавицу в бархатистом наряде из вековых сосен замирает сердце. Но уже давно наши предки назвали эту чарующей красоты сопку недобрым словом “жаман” (плохая) за то, что была она в те времена пристанищем дерзких разбойников.
Сейчас в этих разбойных краях находится одна из немногочисленных колоний особого режима для самых опасных преступников.
Эта зона в представлении обывателя с воли – настоящий ад на земле. И в этом аду вместе с закоренелыми преступниками живут и законопослушные граждане. Жители двух отрезанных от мира крохотных поселков – Горный и Джамбул. Сотрудники колонии и их семьи. Они невесело шутят: зеки на Жамане отбывают длительные сроки наказания, а мы – пожизненные.
Тело требует прикрытия
После долгой проверки моей личности дежурный на КПП связывается с руководством своей войсковой части, охраняющей колонию, докладывает о моем визите, забирает сотовый телефон, и только тогда с визжащим грохотом отмыкается стальная дверь, ведущая в закрытый от посторонних мир.
Здесь без сопровождения – ни шагу. Мои провожатые деликатно советуют мне… одеться. Сверхскромный, по меркам жизни на воле, наряд – джинсы и легкая футболка – оказывается чересчур откровенным для этих мест. “Поймите, осужденные здесь десятилетиями не видят женщин”, – говорят они мне и предлагают прикрыть плечи принесенным из медчасти белым халатом с рукавами.
Но и в белом халате я под строгой охраной. Сопровождающие меня сотрудники колонии постоянно передают коллегам по рации выбранный мной маршрут, каждые метров пятьдесят в моей свите происходят кадровые замены.
За кражу курицы сюда не попадают
Учреждение ЕС-164/4 – колония особого режима. Здесь наказание отбывают особо опасные рецидивисты, для которых периодическое освобождение после отбытия очередного наказания – все равно что командировки на волю с последующим возвращением к привычной для них зоновской жизни.
Львиная доля сидельцев – убийцы. Причем самые жестокие. Именно здесь отбывает наказание известный всему Петропавловску Андрей Зуденков. Горожане до сих пор с содроганием вспоминают, как он расправился с четырехлетней девочкой, которую пытался изнасиловать, а потом убил, выбросив из окна четвертого этажа.
Максимальный срок наказания – 33 года. К нему приговорен один из местных сидельцев. Самые распространенные сроки – около 20 лет, у тех, на чьем счету не одна загубленная жизнь.
Как тут сидится?
На кухне зоновской столовой – чистота больничной операционной. Повара – тоже из сидельцев.
У окошка, через которое выдают пищу, висит меню. Вернее, два – обычное и диетическое. Ну прямо профилакторий советских времен! На завтрак – каша, первое и второе – на обед, чай, соки, фрукты и так далее. Правда, соки и фрукты – не каждый день.
Второй вопрос – жилищный. Мне показали только самый распространенный вариант – помещение барачного типа, очень похожее на корпуса пионерских лагерей или обычных больничных стационаров, только одноэтажные и с наглухо зарешеченными окнами. Из длинного коридора – несколько спальных комнат с двухъярусными кроватями, накрытыми пестрыми покрывалами. Рядом со многими кроватями на стенах висят заботливо прилаженные иконки.
На стенах самого коридора – стенды. На них, опять же как в пионерлагере, – жизнь отряда. Да, в каждом зоновском бараке живет тоже именно “отряд”. Есть “уголок правовых знаний”, поздравления с днем рождения, доска объявлений. Читаю одно из них: “В связи с проведением чемпионата Европы по футболу администрация ГУ разрешает просмотр телематчей согласно графику. Примечание. В случае нарушения осужденными правил внутреннего распорядка исправительного учреждения дальнейший просмотр будет запрещен”.
В глубине коридора – общий новенький двухкамерный холодильник.
Есть на Жамане и более привычные для представления обывателя с воли условия содержания заключенных – обычные камеры. Они именуются “строгими условиями”, и с них, как правило, начинается отбытие срока для вновь прибывших осужденных. Есть и “одиночки”, и “шизо”, куда помещают провинившихся.
Петь, плясать и прокурору жаловаться
Чем занять себя на зоне? Можно спортом. В каждом отряде своя спортплощадка с тренажерами. Можно посвятить дни огородничеству или цветоводству. Ухоженным грядкам на приусадебных участках в отрядах (и особенно – урожаям на них!) могли бы позавидовать петропавловские дачники.
Гуманизация уголовно-исполнительной системы творит настоящие чудеса в колонии ЕС-164/4. Сидельцы-“особисты” пишут здесь стихи, сочинения на свободные темы и… несут их руководству колонии. Честно говоря, не поверила, пока не увидела увесистую пачку таких рукописей собственными глазами. Заместитель начальника колонии по воспитательной работе Серикбай Дюсенов, понимая мое удивление, подтвердил: “Да, раньше они и порог администрации старались не переступать”.
В клубе колонии меня, как весьма редкого здесь гостя, встретили песнями. Вокально-инструментальный ансамбль “Фрагмент” существует уже пять лет. Певцы и музыканты – одновременно и авторы своих произведений. Песни поют патриотические: о любимой стране и ее гордости – молодой столице Астане. И еще душевно-философские – о смысле жизни.
Подтверждением тому, что овеянные легендами воровские законы на Жамане сдают свои позиции, служит и то, что сидельцы уже совсем не чураются обратиться с какой-нибудь жалобой, например, в прокуратуру – раньше такое было не принято. Письма прокурорам отправляют через спецчасть колонии. Для жалоб и предложений в Комитет уголовно-исполнительной системы, лично министру юстиции здесь есть специальные почтовые ящики.
А вот на свободу из заточения многие не спешат. По словам администрации колонии, особенно сильно желание остаться за колючей проволокой у зеков осенью, перед первыми морозами. После стольких лет отсидки их уже никто на воле не ждет, жить негде, работы не найти. А здесь – тепло и сытно. Так или иначе, но многие из здешних сидельцев вновь попадают за колючую проволоку, зачастую оставив на воле новые кровавые следы.
Не вольная воля
Бок о бок с колонией – два поселка – Горный и Джамбул. В Горном около 350 жителей, в Джамбуле – всего 160. Жизнь этих сел – вне цивилизации.
Горный и Джамбул в километре друг от друга, почти что одно селение. И семьи, живущие тут, похожи друг на друга. В каждой мужья – нынешние или отставные сотрудники учреждения ЕС-164/4, или военнослужащие, или пенсионеры войсковой части, охраняющей колонию. Некоторые из женщин тоже работают на зоне, но чаще всего на их плечах все тяготы местного быта.
В это невозможно поверить, но у многих жителей этих поселков воды нет вообще. Никакой.
Вскоре после развала Союза водопроводные колонки в Горном приказали долго жить, и вода осталась только у тех счастливчиков, у которых во дворах были старые водные скважины – таковых на два поселка оказалось меньше десятка.
– Мы покупали воду у тех, кто имеет скважину, по символической цене – 200 тенге в месяц. Собственно, просто отдавали им деньги за электричество, потраченное на работу насоса в скважине. Но в прошлом году кто-то куда-то пожаловался. И так называемую торговлю водой власти настрого запретили. Не дав ничего взамен. Теперь выпрашиваем у соседей, берем тайком, – рассказали мне женщины из Горного.
Казалось бы, решить проблему просто – пробурить скважину в каждом дворе. Так делают во многих селах области. Но это здесь – архисложная задача. Подземные воды глубоко, нужна бурильная техника.
– Мы собирали деньги, акимат сельского округа привозил технику, но она сломалась, едва доехав до нас, так и не начав работу, – говорят жители Горного.
Единственный выход для жителей Горного и Джамбула (а в этом селе скважин нет практически ни у кого) – вода из природного источника в километре от поселков. Так что утро начинается с похода по воду. На день нужна минимум пятидесятилитровая фляга. О щедрых грядках и благоухающих цветниках и мечтать не стоит. Многие просто забросили огороды.
Чем хуже жизнь – тем дороже жилье
Покупать бутилированную воду – не вариант для местных жителей. Пятилитровка стоит в местном магазине 160 тенге. На зарплату офицера старшего начальствующего состава уголовно-исполнительной системы можно купить 280 таких бутылок воды. Тогда семье будет что пить – но нечего будет есть. Зарплаты сотрудников колонии младшего и среднего звена на четверть меньше – 35–40 тысяч тенге. Это на всю семью.
Для сравнения: содержание одного осужденного в колонии особого режима обходится государству от 10 до 20 тысяч тенге. Для колонистов предусмотрен принцип “все включено” – питание, коммунальные услуги, вещевое довольствие, медикаменты и даже презервативы. Ну, понятно, и крыша над головой.
Поселковым сложнее. На вопрос: “Почем у вас в Горном дома?” – мне ответили: “Дома у нас ох какие дорогие! Двухкомнатная квартира вон в бараке аж 2000–3000 долларов стоит. А дом со скважиной – все 6000!”
Обычно в североказахстанских селах высокая цена на жилье – показатель благополучия этих сел. Стоимость жилья в Горном и Джамбуле определяется его катастрофической нехваткой. В крохотных покосившихся хибарках живут по нескольку семей.
Одна на всех молитва
Но, живя в нечеловеческих по меркам сегодняшнего цивилизованного мира условиях, слабая половина Горного и Джамбула на судьбу не ропщет.
И молится лишь об одном: чтобы родные благополучно возвращались с работы. Жены сотрудников рассказывают не столько о душевных, сколько о ножевых ранах своих мужей, нанесенных бывшими подопечными.
Тут помнят страшную трагедию 9 августа 1997 года. В те времена практиковалось выводить заключенных из колонии на работу, где они трудились под конвоем. И двое осужденных напали на своих конвоиров, уложив замертво сразу троих. Выбежав на трассу, они остановили проезжавшую мимо семью. Убили еще пятерых, не пощадив женщину и ребенка. А когда беглецы попали в засаду, один не долго думая убил своего напарника, пытаясь свалить на него всю вину. Очутившись в петропавловском СИЗО, свел счеты и с собственной жизнью.
С тех пор сидельцев больше не выводят на работы за территорию зоны.
Но жены не перестали беспокоиться за мужей, провожая их на работу. Ведь внутри колонии сотрудник вооружен только газовым баллончиком, резиновой дубинкой и наручниками. И в случае чего это все еще надо успеть применить.
Это и есть жизнь особого режима.
Инна ЛОПАТКО, Петропавловск