Перевод на глазок
Ербол считает, что путаница произошла из-за того, что до него не было компетентных переводов “Назиданий” на русский язык.
– Те, что есть, у меня язык не поворачивается называть таковыми, – говорит эпатажный поэт и режиссер. – Если называть их переводами, придется добавить эпитет – халтурные. На мой взгляд, это не больше чем приблизительные пересказы. Я и сам удивлен: дожив до 40 лет, никогда не думал, что Абай, оказывается, переведен вот так – из рук вон плохо. Мне казалось, что, если люди взялись за это, значит, отнеслись к переводу серьезно и ответственно.
Помимо того, что в “Словах…” много арабизмов, есть сложности с тем, чтобы найти перевод сообразно контексту. Но если человек не вникает в него и не понимает казахские идиомы, всё переворачивается с ног на голову. Например, из-за неверного перевода слова “ел” Абай представал перед русскоязычным читателем совсем не тем человеком, каким был на самом деле.
“Ел” ведь используется для обозначения и народа, и рода, и племени, и родовых кочевий, и даже такого понятия, как родина. Но, если всё время переводить это слово, как просто “народ”, что прежние переводчики и делали, получается, что Абай всех подряд поучает жизни. Между тем он говорит про свой род и близкую родню.
Он часто пишет “менiм елiм”, “бөтен ел”, “баска елден келсе” – и я не думаю, что он имеет в виду каких-то иностранцев. Это – представители других родов и племен. Чрезмерными обобщениями и превращением одного предложения в пять страдали все переводчики, я еще молчу о синтаксисе, но неточностей, порой радикально меняющих смысл, преступно много. Возьмем понятие “жүрегімнің қуаты”. Прежние переводчики – и Сатимжан Санбаев, и Роллан Сейсенбаев – перевели его как “утешение моего сердца”. У Виктора Шкловского 38-е Слово (самое объемное, кстати), где это понятие присутствует, и вовсе отсутствует, хотя очевидно, что имеется в виду “жүрегімнің қуаты” – мощь или сила души моей. Слово “жүрек” может быть и сердцем, и душой, и даже храбростью – всё зависит от контекста.
– А что вас, выпускника казахской школы, смутило, когда вы в очередной раз взяли в руки “Назидания”? Раньше ведь всё было нормально.
– Это было не в этот раз, а в первый раз. Давайте сами себе честно признаемся: у нас никто всерьез Абая не читает. Его используют для юбилеев, лозунгов, билбордов, постаментов и создания невнятных документальных фильмов. Три стихотворения, выученные в школе, – это еще далеко не Абай. Он – то время, в котором жил, чьим сыном был, с какими родственниками судился, кто из них его избил… Абай читал французских философов, знал, что где-то под землей уже ездят поезда, а тут за 3 лошади брат идет на брата, а самое главное – прекрасно понимал, что нация на грани. Если бы это было не так, то, простите за нескромность, дело не дошло бы до того, чтобы первый нормальный перевод его “Назиданий” появился через 175 лет после его рождения.
Даже мои полностью казахоязычные друзья говорили, что благодаря переводу, к которому я их привлекаю как консультантов, заново читают Абая и только теперь познают его мощь и глубину. Его поэзия, хоть и непроста для понимания, особенно подросткового, если речь идет о школе, убедительно велика, но, когда полтора года назад я сам взялся за перевод “Назиданий”, понял, что они не всякому по зубам. В этом, видимо, и кроется причина того, что прежние переводчики не совсем справились с задачей.
Мне тоже перевод дался тяжело. Какие-то слова приходилось искать в арабском, татарском и кыргызском языках, иногда над одним предложением сидел по 3–4 часа. Если бы не поддержка нескольких людей, я бы, может, оставил это дело. Первые 24 Слова перевел в прошлом году, а дальше дело встало – у меня много времени занимает моя основная работа, связанная со съемками фильмов. Но этой осенью, к счастью, выдался свободный месяц, а спонсоры установили жесткие сроки. С моего перевода на русский “Назиданий” они уже перевели на английский. Презентация книги, где будут размещены под одной обложкой текст на языке оригинала, русском и английском, пройдет на днях в Нур-Султане. В рамках проекта казахского “Пен-клуба” книга должна выйти в Лондоне. По датам ничего не знаю, но ради этого – познакомить англичан с Абаем – и переводили. Упреждая вопрос о том, а вдруг и английский перевод тоже, как и русский, получился халтурным, отвечаю: а это уже мера ответственности переводчика – Саймона Гигана. Российского читателя со своей версией перевода я познакомлю сам: опубликую в каком-нибудь российском “толстом” журнале. Скорее всего, в “Дружбе народов”, чьим давним автором являюсь.
Абай и фейки
– Есть мнение, что текст “Назиданий” написан не Абаем, а Шакаримом или еще кем-то.
– Занявшись их переводом, мне удалось не то чтобы разрушить для себя мифы (я ими и не страдал), но найти ответы на некоторые вопросы, в том числе и на этот – об авторстве. Дело ведь даже не в этом – важнее то, что написано в “Назиданиях”. То, что фигура Абая была выгодна советским идеологам, а потому их “приписали” ему, – полная чушь. Если бы они запустили такой фейк, там однозначно не было бы 38-го Слова.
Текст “Назиданий” вообще пронизан духом ислама, а это Слово заканчивается тем, что нет ничего важнее намаза.
Но возможно ли было в 1930-е годы поднять такое на флаг? Вряд ли. То же самое касается и того, что Абай был законченным русофилом. В 25-м Слове он говорит, что, чем больше будет образованных казахов, тем меньше наш народ будет терпеть унижения от русских соседей.
– Прочитав Абая в оригинале, можно ли сказать: “Я казахский выучил бы только за то, что на нем разговаривал Абай”?
– Это слишком пафосно. Язык поэтической лирики Абая потрясающий, “Назидания” написаны очень плотно и хорошо, но я не чувствовал, что автор хотел удивить кого-то красноречием. Этого как раз особо и нет, есть патетика, цитаты, пословицы и пояснения. Пару раз Абай даже сквернословит. Когда он говорит про ритуалы, связанные с совершением намаза, то, имея в виду подготовку к молитве, прямым текстом заявляет сородичам, мол, никому нет дела до их задниц (на казахском звучит еще более грубо). В литературном произведении поэт, согласитесь, такого не допустит. Но Абай писал текст “Назиданий” не для того, чтобы самовыразиться путем художественного слова. Более того, это вовсе не литературное произведение, а, скорее, – завещание, заповедь, проповедь и отповедь, обращенная к родным людям. Это то, что делает каждый нормальный казах, живущий в ауле.
Мудрые старики, понимая, что жизнь уже прожита, перед смертью собирают потомство, сородичей и, назидая, благословляют и прощаются с ними. Абай сделал то же самое, но с оговоркой на исторический момент и состояние нации.
То, что он обращался к своим родственникам, я понял только после перевода 44-го Слова. И это кардинально меняет взгляд на Абая. Это не человек, который возомнил себя наставником, ментором нации, а отец семейства, который очень ответственно подошел даже к собственной смерти. Но он, будучи прогрессивным и образованным человеком, оставил свое духовное завещание в письменном виде. То есть сделал акцент на ближайшую родню, но в то же время местами поругивал и народ в целом, чтобы выйти за пределы рода. Это – как в той казахской пословице: “Қызым, сагаң айтам, келін, сен де тында” (“Говорю, дочка, тебе, но и ты, невестка, слушай”).
Ренессанс Абая
– Как же так получилось, что даже для Абая не нашлось достойных переводчиков?
– А вы сами хоть раз в жизни открывали русские и казахские тексты “Назиданий”, чтобы сравнить? Попробуйте – и все вопросы отпадут. Хотя я сам начинал с этого – с вопросов. “Вы почему слово “простодушный” переводите как “широкополый?” – спрашивал я мысленно тех переводчиков, сталкиваясь с очередным ляпом. Они мысль Абая передают, спору нет, но делают это не его словами, а несут отсебятину, потому что не чувствуют казахский язык. Если там приводится какой-нибудь фразеологизм, переводят напрямую. Например, говорят “Периштеген садага кеткiр-ау” (Кто ты такой, чтобы так говорить про ангела?). А Роллан Сейсенбаев переводит: “Быть тебе жертвой на пути ангела”. Сатимжан Санбаев и вовсе “достал нож”: “Приношу тебя в жертву ради святого имени ангела”. При чем здесь святое имя?
Или у Абая есть такое: “Ақыл табу үшін сөз ұға алмайсын”. “Ақыл” – это разум, ум, а “табу” – найти. Нюанс в том, что вместе эти 2 слова образуют устойчивый фразеологизм – “найти выход”. Но Санбаев просто опустил это предложение и пошел дальше, Сейсенбаев же перевел прямолинейно: “Слова не достигнут твоего сознания”. Мой вариант: “Не разумеешь (не поймешь – ұға алмайсын) слов, чтобы найти выход”. Тут я даже поставил “разумеешь” вместо “поймешь”, чтобы оставить “разум”. Это будет гораздо точнее и удачнее.
Словом, там, где нужно переводить по смыслу, переводили напрямую, а где надо переводить прямо, начинали нести отсебятину.
Говорю, как есть: не было практически ни одного предложения в этих переводах, которое полностью меня удовлетворило бы. Ни одного! Ни у Санбаева, ни у Сейсенбаева, а про Шкловского я вообще молчу.
– У вас у самого после перевода “Назиданий” изменилось отношение к Абаю?
– Раньше у меня были к нему претензии: не много ли он взял на себя, беспощадно раскритиковав собственный народ? Но это было исподволь, где-то на периферии сознания. Точнее будет – зная его поэзию, я всегда к нему относился с пиететом, считал, что даже критика у него идет от любви, но сейчас, когда окончательно разобрался, в голове всё встало на места. У меня и до этого не было негативного к нему отношения, просто были вопросы, на которые я нашел ответы. То есть то, о чем он говорил, я и так знал.
Но сейчас я понял другое: это актуально до сегодняшнего дня, поэтому “Назидания” должны стать настольной книгой каждого акима, министра, директора школы и т. д. Если какой-то казах может сказать, что “Назидания” не про него, значит, у нас есть очень достойные граждане.
Почему я сказал про высокопоставленных чиновников? Потому что легко быть хорошим в бедности. У нас очень много оппозиционеров, потому что у них нет денег и должности. А Абай стал оппозиционером, имея всё. Это он, джадидист, заложивший основу алашординского ренессанса, который захлебнулся в крови, но сейчас ему удалось выйти из исторической комы.
Неспроста к Абаю приезжали за 200–300 километров, чтобы просто его послушать, пообщаться с ним, набраться ума. Вокруг него собирался круг молодых интеллектуалов, которые, собственно, и разнесли по степи его имя и песни. Тогда ведь Интернета не было и невозможно было, взяв человека из небытия, сделать из него Абая, написать за него тексты, музыку, стихи. Поэтому спасибо тем переводчикам. Если бы они хорошо перевели, что бы я сейчас делал?
– Кто еще кроме вас признал ваш перевод самым лучшим?
– Вопрос не в том, чтобы понравиться кому-то. Мне важно самому быть удовлетворенным результатом, чтобы прямо смотреть людям в глаза. Если я перевожу слово “шапагат” как “заступайтесь”, а не “радуйтесь”, как было до этого, то чего мне бояться? Я сам редактор и цензор своего перевода. Я не выполнял чей-то заказ. Меня греет мысль о том, что права на него принадлежат мне, а когда уже книга выйдет и заживет своей жизнью, мне будет абсолютно индифферентно, что люди будут говорить касательно текста. Я уверен в своей работе. Заявить, что я великолепно знаю родной язык, будет нескромно, но и считать, что я, выпускник казахской школы, но русскоязычный поэт, не понимаю Абая, тоже будет неправдой.
АЛМАТЫ