На вопросы “Караван. Здоровья” отвечает советник министра здравоохранения и социального развития РК по вопросам детской онкологической службы, профессор Университетского медицинского комплекса “Шаритэ” в Берлине, детский онколог с 35-летним стажем Гюнтер ХЕНЦЕ.
– Что вы могли бы сказать по поводу недавнего скандала в Центре педиатрии и детской хирургии в Алматы, связанного с передозировкой противоонкологическим препаратом при проведении процедуры химиотерапии 4-летней девочке, страдающей раком крови?
– Я разговаривал со всеми специалистами, которые работали в тот день. Просмотрел документацию и выяснил: мама ребенка принесла в клинику свою ампулу, в которой содержалось 2 мл препарата винкристина, прописанного южнокорейскими специалистами, у которых малышка прежде проходила лечение. И ребенок при процедуре получил меньше половины этой ампулы, то есть меньше 1 мл препарата. Это именно та доза, которую он и должен был получить. Остаток в ампуле медсестра показала маме ребенка. И она видела как тот объем препарата, который был введен в шприц, так и остаток, который остался в ампуле. Все это было на глазах у мамы, и она это подтвердила (правда, сейчас мама это категорически отрицает. – Авт.) Далее препарат был разведен в большем объеме жидкости, и этот раствор вводился ребенку посредством аппарата инфузомат в течение 30 минут. Утверждения, что была допущена передозировка препарата, не имеют под собой никаких оснований.
Другое дело, что этот препарат, винкристин, назначенный пациентке протоколом химиотерапии южнокорейской клиники, нейротоксичен. После его введения у детей могут возникать сильные боли в мышцах, в ногах, а также запоры. Это типичные проявления его действия. Практически у каждого ребенка, который получает этот препарат, могут быть осложнения даже при нормальных возрастных дозировках. И те симптомы, которые здесь описывал папа, это стандартное побочное осложнение. Поэтому специалисты и просят родителей обратить внимание на эти моменты, а при задержке стула давать детям слабительное, потому что самостоятельно организм ребенка не может исполнить функции регулярного опорожнения кишечника.
– Почему же возник скандал? В Интернете даже была распространена видеозапись, о проведении которой врачи не знали. И на ней молодой доктор, волнуясь, сообщает, что медсестра перепутала дозы…
– Нужно понимать, что когда агрессивно настроенный папа приходит в клинику в таком возбужденном эмоциональном состоянии, кричит и высказывает молодому врачу свои претензии, предъявляет все немыслимые упреки и тяжелейшие обвинения, то врач введена в состояние паники и угнетена эмоционально. Я знаю этого молодого врача лично. Она обучалась у нас в “Шаритэ”. И могу поручиться за степень ее ответственности как специалиста.
В первый момент врач растерялась, поскольку она действительно очень ответственный человек и подумала, что, наверное, сделала какую-то ошибку. А папа утверждал, что ребенок был практически парализован все 5 дней, которые находился дома. Но когда ребенка привезли после этого скандала в Алматинский центр педиатрии, то всех тех симптомов, о которых он говорил, у ребенка не было. Невролог описывал полную подвижность абсолютно всех конечностей, поэтому ни о каком параличе и других тяжелейших вещах в этом случае мы говорить вообще не можем. Ведь ребенок был в состоянии сам дойти до весов, когда его взвешивали, а спустя несколько дней буквально бегал и двигался по отделению самостоятельно.
А вот ущерб в данной ситуации потерпели как раз врач и медсестра, которая давала этот препарат, потому что они тяжелейшим образом переживают эту ситуацию и распространение такой злонамеренной недостоверной информации о них. Потому что специалисты действовали совершенно корректно, и с их стороны все было выполнено так, как и должно было выполняться.
– Тем не менее родители выложили это видео в Интернет и благодаря ему собрали определенную сумму для продолжения лечения в Южной Корее…
– О мотивации папы, о том, что им двигало в тот момент, я не могу говорить. Но если бы это была передозировка – ведь это не витамин и не антибиотик, а цитостатик (!) (лекарственное средство, подавляющее деление клеток. – Авт.) – то и осложнения были бы гораздо более серьезные. И то, что были собраны определенные финансовые средства, благодаря которым маме и ребенку удалось уехать в Корею, и там все у них было хорошо с показателями, это подтверждает, что передозировки не было.
– Как вы считаете, почему у населения столько недоверия к местной медицине?
– То, что родители беспокоятся за своих больных онкологией детей, понятно. И я разделяю их чувство тревоги. Например, в Германии, прежде чем мы пришли к нашим сегодняшним результатам, детская онкологическая служба выстраивалась в течение 40–50 лет. Этот процесс совершенствования долгий и сложный. У вас за три года нашего сотрудничества сделано многое, хотя остаются и проблемы. Понятно, невозможно за три года выйти на показатели, которых мы добивались 50 лет. В вашей клинике пока еще не хватает необходимого оборудования. Но зато уже есть абсолютно все химиопрепараты и реагенты для диагностики и лечения онкологических болезней и обученный персонал.
– Тем не менее люди стремятся увезти своих детей на лечение за рубеж…
– Вообще, я считаю, что принятие таких решений – вне компетенции родителей, которые не имеют специальных на то знаний. И представление, что уехал за границу и там тебе дадут гарантии на полное излечение, ошибочное. Даже в Германии при финансовых возможностях нашей страховой медицины, где имеется в наличии все, что только можно себе представить в современной медицине, мы не можем довести излечение детской онкологии до 100 процентов. Вылечиваем максимум 80–85 процентов детей. Это значит, что 15 процентов детей погибает и у нас, как, впрочем, и в Америке, и в Турции, и в Англии, и в Южной Корее, и в любой другой стране мира.
А когда по своей инициативе родители выходят на какую-то, например, южнокорейскую клинику, первое, что они слышат: шансы вылечить их ребенка превосходные! И статистически в этом нет ошибки. Потому как, согласно статистике, шансы вылечиться от той или иной формы рака значительно выше, чем погибнуть. А информацию, что есть вероятность и погибнуть, родители не воспринимают. Они и не должны воспринимать ее, ведь это же родители!..
Кошелек или Жизнь?
– Как же происходит в таком случае выбор вида лечения и клиники?
– Приведу примеры, не называя ни клиник, ни пациентов. Больному раком ребенку, которого увезли за границу, рекомендуют трансплантацию костного мозга. И проводят ее. Но у ребенка такая форма рака, когда ни один врач не скажет, что есть показания для трансплантации костного мозга. И тут надо учитывать, что трансплантация костного мозга – это 200–300 тысяч долларов США, которые получает клиника. Если вместо трансплантации проводить химиотерапию, то она стоит 50 тысяч долларов. А результаты получаются одинаковыми при той форме рака, которая была у ребенка. Причем риски, отдаленные последствия и осложнения через годы при курсах химиотерапии гораздо ниже, чем во время трансплантации костного мозга. Я, как специалист, знаю, что это форма рака, которую я могу вылечить химиотерапией и могу вылечить трансплантацией. И, как врач, я никогда не приму решения проводить трансплантацию с ее колоссальным количеством осложнений. Плюс, и это должен знать каждый специалист, 10 процентов детей трансплантацию не переживают. 10 процентов детей умирают во время трансплантации, потому что это колоссально сложный вид лечения. К тому же никто не дает 100 процентов гарантии излечения тем, кто уже подвергся трансплантации. И после нее умирают дети. Как я могу рекомендовать ее родителям? И решения по таким вопросам должны принимать специалисты, но не родители, которые не владеют профессиональными знаниями и информацией.
Ложь во "спасение"
– Другой пример. У ребенка из Казахстана была нейробластома 4-й стадии. Очень тяжелый диагноз, рак в финальной стадии. В Германии дети с таким диагнозом имеют шанс на излечение всего 40 процентов. А 60 процентов не вылечивается. Ребенка везут за границу, в Южную Корею, и зарубежные специалисты дают ему 30 курсов химиотерапии. Это колоссальное, безумное количество! Вследствие них у ребенка развивается 2-я форма рака – острый лейкоз. Нейробластома никуда не ушла, но он получает еще 2-ю форму рака. Врачи говорят маме ребенка: “Давайте сделаем трансплантацию костного мозга и вылечим лейкоз ребенку. А потом уже начнем лечить нейробластому”. Ребенок неизлечим, и это знает любой специалист в любой стране мира. Нельзя же просто экспериментировать над ним и давать какие-то немыслимые виды лечения, потому что фактически ему наносится ущерб больший, чем принесла болезнь. И ребенка приводят почти в состояние овоща, и все равно он умирает, потому что шансов вылечиться не было.
Здоровье не купишь
– Конечно, такие вещи нельзя рассказывать родителям! Это преступление с точки зрения врачебной этики. Но если вы реально хотите что-то улучшить в медицине своей страны, то, я считаю, помогать врачам в этом должны СМИ. Не один лишь негатив распространять, а запускать, к примеру, небольшие информационные ролики на телевидении о предвестниках рака. То есть повышать информированность родителей. Потому что я вижу, в каких запущенных стадиях болезни к врачам поступают дети. Притом что у них патологические процессы протекают за считанные недели, то есть намного быстрее, чем у взрослых.
– Так люди и обращаются к врачам, но онкология же сразу не дает о себе знать…
– Например, у ребенка развивается ретинобластома. Это высокозлокачественная опухоль, одна из форм рака глаза, которая долгое время остается внутри самого органа. При ней, когда на зрачок глаза ребенка попадает луч света, он отражается как в зеркале, будто глаз светится изнутри. Если, к примеру, запускать такие информационные ролики, и кто-то из родителей заметит у ребенка что-нибудь подобное, он поймет, что с глазом что-то не так, и моментально поведет его к врачу. А если вовремя распознать рак глаза, то, возможно, опухоль у ребенка удалят вместе с глазом и вставят искусственный трансплантат, зато получат стопроцентное выздоровление. В редких случаях возможно даже и сохранение глаза.
А что мы видим на деле? Отправляют ребенка за границу. Там специалисты обещают сохранить глаз и вылечить его. И, конечно же, родителям не хочется, чтобы их ребенок лишился одного глаза, они моментально соглашаются. Но результаты не всегда соответствуют их ожиданиям.
Я не хочу, чтобы все начали подозревать, что их дети больны. Но сегодня визуальная диагностика моментально определяет такие вещи. Идете вы, например, к специалисту УЗИ. Это вид диагностики, когда ребенку абсолютно не больно и нет никакой лучевой нагрузки. И если во время исследования становится видно, что там есть какой-то опухолевый процесс, хоть в животике, хоть в глазах, хоть где, то вы предпринимаете меры. Если все в порядке, спокойно идете домой.
Кроме того, все мы должны понимать, что сегодня медицина – это бизнес. Это деньги. В большинстве стран сегодня сложился стереотип, что Казахстан – богатое государство. И, бывает, делают такие вещи, в которых нет медицинского смысла. Просто зарабатывают деньги. В Германии, например, ставят импланты на бедра, да столько, сколько ни в одной другой стране мира, или столько сердечных катетеров, сколько вы себе и представить не можете. И вовсе не потому, что все люди такие уж больные и мучаются с этим. А вот со мной, например, вы такого бизнеса не построите, потому что я на такие вещи не подписываюсь. Это не моя цель.