В плен их всех взяли по одной причине – теперь они стали товаром, за который можно получить выкуп. И очень неплохой. Взятие в плен рыцарей регистрировалось герольдами, которые вели учет солдат, причастных к нему. Они устанавливали объем выкупа. Затем оповещали семью пленника, организовывали выплату выкупа и добивались свободы для пленника. Размер выкупа мог доходить до годового бюджета графства.
Но содержать таких пленников очень дорого. Ему нужно обеспечить здоровое питание, прислугу, охрану, достойное жилье. При этом, характерная особенность антисанитарных Cредних веков, при смене климата и питания люди умирали пачками. Риск, что пленник не доживет до выкупа, очень велик. Поэтому капитаны отрядов старались их сбыть. Пусть подешевле, главное, побыстрее.
Пару десятков таких пленников “купили” два партнера по бизнесу – капитан Джон Фастольф и поставщик королевской армии Ричард Уиттингтон. Первого “прославил” Уильям Шекспир в “Генрихе V” под именем Фальстафа. Второй стал героем английских детских сказок о Дике Виттингтоне – таким гибридом Алдара-Косе и светлейшего князя Александра Меньшикова, любимого казнокрада Петра I.
Партнеры считать умели, поэтому сразу поняли, что инвестиции в знатных заложников слишком рисковые. И они решили поделиться риском на рынке. Для этого создали пакет из долей выкупа разных пленников: 40 процентов от маркиза № 1, 45 – от герцога № 5, 30 – от шевалье № 16 и так далее. И продали этот инвестпортфель купцам из Кале.
А что, ведь это выгодно! Вероятность, что заболеет и помрет один из пленников, остается прежней, но риск, что товарную ценность потеряют все сразу, минимален. Тем более выкуп за одного в случае чего покроет расходы на другого.
Купцы пакет купили. Но тоже подсчитали риски и решили передать часть его своим коллегам в Дувре. Схема заработала. Дуврцы инвестпортфель снова поделили пополам на пакеты уже третьего порядка, опять накинули маржу и продали уже в Лондон.
В итоге французы выкупили своих графов и герцогов. Купцы получили свои доли, а Джон Фастольф и Ричард Уиттингтон неплохо заработали как изобретатели финансовой пирамиды.
Примерно по такой же схеме развивался ипотечный кризис на финансовом рынке США 10 лет назад. В это время денег было много, а значит, финансирование было дешевым, сами банки верили в новые компьютеры, которые подсчитывали риск с ошеломляющей точностью. Проблемы начались, когда банки решили подзаработать и на проблемных кредитах.
Банки обычно делят свои активы (и наши кредиты) на несколько групп: по тому, кто платит по кредиту, по сроку кредита, как он гарантирован, по степени кредитоспособности заемщика, его кредитной истории, по рискам платежеспособности. Раздав дешевых кредитов по ипотеке, банки вдруг оказались с большим количеством проблемных кредитов на руках. Ладно, если бы это было 2–3 процента от всех кредитов. Но зачастую проблемными были 20–40 процентов кредитов. А это уже риск банкротства банка.
Выход из ситуации американские банки нашли, как им казалось, оптимальный: надо разделить риски с другими банками. По примеру Фастольфа и Уиттингтона они начали формировать пакеты из долей проблемных кредитов, принадлежавших разным заемщикам.
Эти пакеты ипотечные банки продавали другим банкам, которые также формировали из различных пакетов свои пакеты и продавали уже своим партнерам. Причем каждая сделка была с маржой для продавца.
Это постепенно делало пакет все дороже и дороже, денег крутилось все больше, пузырь надувался. Но в реальности за все это удовольствие платили простые люди с небольшими доходами.
В итоге простые люди отказались платить по кредитам. Пузырь лопнул. Лопнул, потому что это было неизбежно. Фастольф и Уиттингтон провели сделку один раз, провернув всего три операции. Банкиры проводили сделки тысячи раз, с пакетами 8–12-го порядка. С таким размахом ни один рынок не справится, почему и случился кризис спроса. Все в итоге и вылилось в мировой экономический кризис.
Казахстанский финансовый рынок очень рисковый сам по себе. Есть жесткое правило: чем выше риск, тем больше доходность по вкладам. И наоборот: выше доходность – выше риск. Обычная нерисковая доходность – 4–6 процентов. Это нормально. В Казахстане базовая процентная ставка, утвержденная Нацбанком, – 13 процентов. И это еще неплохо – в марте она доходила до 17 процентов. Ставка отражает высокий риск для банковской системы, какой бы развитой она ни была. А раз так, то наши банки всегда будут стремиться снизить свои риски. Если не ограничивать систему, то и такое стремление может привести к новому кризису. Как это будет? Смотрите выше.
adil.urmanov@yandex.ru
Алматы