Несколько лет назад я написал об Оксане Витальевне Ткаченко, чье детство прошло в фашистском концлагере. На Нюрнбергском процессе обвинением были представлены тысячи документов, километры кинопленки, множество фотографий. На одной из них в группе узниц концентрационного лагеря – девочки-подростки. С краю робко жмется к соседке по бараку большеглазая девочка – Ксюша Ткаченко.
Она выжила несмотря на то, что пробыла в лагере смерти три с половиной года. И сейчас кызылординка Оксана Ткаченко воспитывает правнуков, которым никогда не рассказывает о войне – так страшны воспоминания.
А до войны у семьи Ткаченко была счастливая жизнь. Отец – военный, мама занималась детьми, у Оксаны брат и две сестры. Как и все семьи военных, часто переезжали из города в город. Сорок первый застал их в Киеве.
– Город был оккупирован фа-шистами в первые же дни сражений, – вспоминает Оксана Витальевна. – Кого успели эвакуировать – вывезли. Семьи офицеров получили места в поездах в последние минуты, была страшная суматоха, на вокзале все кричали, спешили. И я в этой суматохе потерялась.
Со станции еще уходили последние составы с эвакуированными, а в городе уже появились люди с красными повязками на рукавах – полицаи.
– Они хватали всех, кого можно было угнать в Германию, – рассказывает Оксана Витальевна. – Мне было двенадцать, но и меня забросили на борт грузовика, а потом – в вагон для скотины.
Трудно описать то, что пришлось пережить в фашистских застенках маленькой тогда девочке. Скажем лишь, что она вытерпела все и выжила.
После войны Оксана оказалась в Кызылорде. Здесь вышла замуж, родила детей. Сорок лет проработала поваром в дорожно-строительном управлении. Но есть в ее истории еще одна веха, которую она вспоминает с досадой.
– Мне уже в новом тысячелетии пришлось доказывать, что я – это я. Когда немецкое государство решило выплатить компенсации бывшим узникам концлагерей, я пошла в военкомат. И выяснилось – я в списках не значилась!
В учетной карточке концлагеря была узница Оля Ткаченко, немногим старше меня. Стыдно вспоминать, сколько раз пыталась объяснить, что полицаи, отправившие меня по дороге смерти, как только узнали, что мне двенадцать лет, переправили даты, прибавив полтора года в графе “возраст”. Да и имя точно никто не выяснял, им это было неважно.
Стучалась Оксана Витальевна в двери разных кабинетов, но никто и не думал разобраться во всей этой истории. Везде просили просто “бумажку” – и все. Кто-то из знакомых надоумил ее поехать в Киев и начать поиски оттуда.
– Как я узнала уже в Украине, таких историй, как моя, – тысячи. Там ведь много народа угоняли в лагеря. Сделали запрос, нашли документы. Немецкие каталоги были составлены скрупулезно, делов-то было – сравнить “пальчики”. Отпечатки пальцев “Оли Ткаченко”, проведшей в лагере три с половиной года, и мои совпали. Я сразу и постановление суда хотела на этот счет взять, но украинским законодательством не предусмотрено рассмотрение подобного иска иностранного гражданина.
Бумаги Оксана Ткаченко все-таки выправила. Дактилоскопия оказалась результативной. Не слишком уж большие суммы пришли из-за границы, но все же…
– Разве можно в денежном эквиваленте измерить те годы, когда я находилась в жутком страхе каждый день? Когда людей, к которым только начинаешь привыкать, увозил конвейер в печи? Когда я потеряла детство в один миг, став в одну шеренгу с взрослыми заключенными Магдебурга?
И вот что интересно: после журналистской публикации о девочке – узнице концлагеря к ней совсем по-другому стали относиться соседи, чиновники и просто знакомые. Оказывается, многие из тех, кто прожил с ней рядом несколько десятков лет, даже не знали об этой, военной странице ее жизни.
Елибай ДЖИКИБАЕВ, Кызылорда