Образ неистового Бауыржана Момыш-улы уже при жизни был окружен ореолом легенд и преданий, из которых вырисовывался то воинственный казахский Чапаев, то любвеобильный Казанова. И то и другое имеет право на существование. Сам он горько шутил: “Казахи без меня сто раз меня женили”. Обвиняя его в излишнем женолюбии, приписывали ему несуществующие романы. За примером далеко ходить не надо. Его другом, наставником и советчицей была Вера Павловна Строева, жена знаменитого режиссера советской эпохи Григория Рошаля. Бауыржан обращался к ней только на “вы”, но людская молва называла их любовниками.
“… Люблю ее одну, не хватает ее одной”
Во всех других своих женах он искал нечто, что роднило бы их с его первой женой. О том, что Жамал Букаева была и осталась для него единственной женщиной на всю жизнь (только он это понял поздно), говорят его дневниковые записи. Когда она умерла, он отдыхал в Крыму. Приехав, сразу же пошел на ее могилу.
Сын писателя Бахытжан Момыш-улы вспоминает:
– Дядя Митя (боевой друг Бауыржана Момыш-улы, писатель Дмитрий Снегин) в своей книге, посвященной памяти отца, говоря о глубоком чувстве отца к моей маме, цитирует его: “Ей надо было умереть, чтобы я с болью в душе осознал: люблю ее одну, уважаю ее одну, не хватает ее одной…”.
Мне было 16, когда они расстались. У меня до сих пор стоит перед глазами мертвенно-бледное лицо мамы, когда отец навсегда уходил из дома… Не мне судить, но думаю, что ни одна женщина не заслуживает такого горя. Умерла мама сравнительно молодой – после ухода отца она прожила всего 10 лет.
А те, другие женщины абсолютно не понимали его исполинского внутреннего мира. Ни одна из них, возможно даже моя мама, не смогла стать ему настоящим другом. Женщин приводила в бешенство его безграничная щедрость. Он мог свои золотые часы подарить какому-нибудь рабочему, а своей очередной жене приказать: “Снимай браслет!” – и отдать дорогое украшение аульной молодухе, которая возилась у казана, готовя ему угощение во время его приезда на родину.
Той лебединой верности, что была присуща Жамал, матери его единственного сына, он не нашел ни в одной из своих многочисленных подруг. Они были больше озабочены земными проблемами. В первую очередь тем, как бы при помощи Бауыржана Момыш-улы пристроить получше своих детей. Однажды он в сердцах бросил: самая кровожадная волчица та – у которой есть свои волчата.
– Были ли у него другие дети кроме Бахытжана?
– В Москве живет моя сестра Елена Бауыржановна Коркина, – говорит Бахытжан Момыш-улы. – Однажды, когда я уже учился в 10-м классе, отец повез меня в Москву. Сразу по приезде мы поехали в Столешников переулок. Открыла нам высокая статная женщина. Увидев отца, со словами: “Больше не приходи. Она не твоя дочь”, – она захлопнула дверь. Отец почернел лицом, но ни по дороге в гостиницу, ни за обедом не проронил ни слова.
Но тем не менее мы с Леной стали переписываться с того момента. Сестра окончила Литинститут, занимается изучением творчества Цветаевой.
В Алматы она первый раз приехала в 2006 году. О ее порядочности, о том, что она дочь своего отца, говорит такой факт. Я выслал ей деньги на дорогу. Через некоторое время сестра позвонила: “Бахыт, я купила билеты туда и обратно, но осталась еще куча денег. Можно я куплю чемодан на колесиках и доеду до аэропорта на такси?”.
Мне кажется, что мать Лены очень боялась, что казахские родственники увезут дочь, потому и запрещала ей общаться с отцом.
“Вы ласкаете и бьете одновременно”
Фрагменты из дневников и переписки Бауыржана Момыш-улы с женщинами.
Войны еще нет. Бауыржан молод, красив и жаждет любви. В то же время и сам он был объектом особого внимания женщин. Кто знает, возможно, если бы не война, из него вышел бы писатель мопассановского толка? Вот что писал он в ту пору в одном из своих дневников:
“Шел с ней из летнего лагеря поздно вечером. Когда мы сидели на скамейке – она постоянно прижималась ко мне… Это было так неосторожно с ее стороны, что даже соседи обратили на нас внимание. Я был смущен. Меня охватила жажда любви. При свете, во время антракта, она показалась мне прекрасной, как ангел. По дороге она беспрестанно болтала, пуская в ход приличные слова и фразы, таящие в себе нескромные образы – этим еще больше раззадорила меня… Я покрыл ее горячими поцелуями. Она, сопротивляясь, возвращала их мне. Я освободил ее, и она прошептала: “В коридоре поцелуи ничего не стоят. Не следует жать хлеб неспелым…”. Мы зашли в ее комнату…”
Каждую из встреченных им женщин он любил искренне и по-особенному честно, возвышенно и страстно.
Из неопубликованных дневников: “Она собою недурна, но пожилая женщина”. Так о женщине отзывается женщина. “Она собою недурна…” – Л. произнесла эти слова искренне, даже с некоторой завистью. “Но пожилая женщина” – с сочувствием и сожалением. “Она собою недурна” – я машинально повторял эти слова несколько раз. У меня появилось желание видеть ее, внимательно посмотреть на нее и установить, действительно ли она интересная женщина. Но где ее встретить и как можно на более продолжительное время, чтобы рассмотреть ее, как следует, и даже поговорить, если представится случай?
Преследуемый этой мыслью, я ходил несколько дней… Лежа в постели с открытыми глазами, я о Л. думал меньше всего, но из моей головы никак не выходили ее слова, что “она собою недурна”. Я старался отгонять эти слова, махал рукой, словно отгоняя мух… Но, успокоившись, смеялся над собой и говорил: “Черт! Так можно с ума сойти из-за этой старухи”…
Однажды вечером, так как в комнате было душно, часа в 23 вышел на улицу, сел на бревно и закурил папиросу. Услышал приближающиеся мелкие шаги и шелест женского платья. Я встал навстречу, чтобы рассмотреть, кто идет. Я в темноте вырос перед ней, она остановилась. “Вы до сих пор не спите, товарищ Момыш-улы?” – спросила она. Я по голосу узнал ее. Она была та самая, которая “собою недурна, но пожилая женщина”.
Каждая из этих записей имеет прекрасное продолжение, полное целомудрия и страстного влечения, разочарования и любви. Возможно, война, ее смерти и увечья, лишения и горести вытравили в Бауыржане Момыш-улы явные задатки лирического писателя. Возможно также, что поэтическая прелесть идиллической довоенной жизни и дала ту беззаветную волю – выстоять и победить в губительных боях под Москвой осенью и зимой 1941 года.
Без бронзы и гранита
Война закончилась. Легендарного воина окружали друзья, поклонники и поклонницы. Война закалила его, сделала требовательным не только к себе, но и к другим. Его высокую планку выдерживали не все, в том числе и женщины.
В письме к В. он говорит о своем одиночестве. Она же пишет ему о перипетиях своей женской судьбы, жалуется, что от него мало писем: “Ваши друзья по-прежнему переживают Ваши неудачи, так же, как и радуются Вашим успехам”.
В начале 50-х годов подруга героя часто сетует, что “он много пьет, что вредит его сердцу”.
Женщины, как и прежде, занимают, возможно, самую важную часть его жизни. “Почему Вы меня спрашиваете, люблю ли я Вас по-прежнему? Разве Вы в этом сомневаетесь? Я ведь часто повторяю признание в любви к Вам, а еще чаще повторять боюсь, а то Вам надоест слушать одно и то же, и Вы тогда меня разлюбите. Целую и обнимаю моего Бауыржана”.
“Я провожу рукой по Вашей непокорной шевелюре, где появились благородные седины, мой мальчик, и крепко целую мудрый лоб и непримиримые, жесткие губы. Ваша Айналайын”.
“Я не хочу оглядываться назад, ибо Вы мне причинили слишком много боли”.
“Вы всегда оставляете после себя след независимости, свободы суждений, непосредственности”.
Женские характеристики героя бережно снимают с него напускной покров бронзы и гранита, навеянный его повестями о войне, и открывают земной, ранимый, страстный мужской облик: “При Вашем уме, мужественности и человечности, в широком смысле этого слова, Вы могли быть жестоким, злым, саркастическим, как фаустовский Мефистофель, особенно когда Вы сталкивались с мелкими человеческими страстями, подлостями…”.
“Вы ласкаете и бьете одновременно. Около Вас невозможно построить обывательскую, мирную супружескую жизнь. С Вами можно вписать в книгу своей жизни главу увлекательную, захватывающую, упоительную и глубокую, но эта глава непременно оборвется, и кто из двух действующих лиц окажется страдающим? Не исключена возможность, что этим страдающим лицом можете оказаться и Вы…”.