Ровно 5 лет назад известный кинематографист Игорь Гонопольский, эмигрировавший до этого в Израиль, вернулся в Казахстан. Прорвался, как он говорит, домой.
Арест, суд, депортация
– Мне это было очень нелегко сделать, я в своей жизни очень редко занимался какими-то административными вещами, – рассказывает режиссер. – В кино и театре для решения оргвопросов есть директор фильма и администратор. Когда подал документы в связи с болезнью на ПМЖ в Израиль, мне помогали уехать другие люди. То, что я не очень люблю заниматься бумагами, – это моя беда, а не достоинство. Поэтому и получилась такая большая опопупея с возвращением домой. То одного не хватает, то другого, то какую-то бумажку я прочел, но не так понял, и меня арестовали, даже судили, а потом лишили права просить на ближайшие годы вид на жительство. Сложная была, скажем так, жизнячка после возвращения.
– Это в Казахстане вас арестовали?
– Здесь, на границе. Дело в том, что я получил годовую мультивизу в казахстанском посольстве в Израиле. Там всё было написано на английском, а я этот язык не очень хорошо знаю, а и знал бы, то ничего бы не понял. Я вообще много чего не понимаю в этой жизни. Поехал в нашу миграционную полицию возле Никольского базара спрашивать, что мне делать дальше, а там отфутболили: “Идите отсюда, у вас написано, что виза на год”. Я не поверил им, поэтому ездил туда еще пару раз, и каждый раз отмахивались, типа – не мешай работать.
Потом мне надо было поехать в Израиль к брату на день рождения. В Алматинском аэропорту сказали, что я нарушил миграционные законы, и арестовали. Оказывается, по этой мультивизе я каждые 3 месяца должен был выезжать из Казахстана, а через день мог снова въехать на следующие 3 месяца. Таких, как я, нарушителей миграционного закона набралось в суде человек 12–15.
Я оплатил штраф, и меня депортировали в Израиль как нарушителя миграционного режима.
А здесь, в Алматы, у меня остались студенты. И мне хотелось их выучить, а им, может быть, – чтобы их учил именно я. Короче говоря, мне надо было находиться в Казахстане, и не было бы счастья, да несчастье помогло. Раньше вообще нельзя было находиться здесь с израильским паспортом – если летел куда-то транзитом, то и лети себе дальше. А потом сделали так, что израильтянам можно было находиться в Казахстане месяц без визы, а россиянам – вообще 3 месяца, потом выехать и снова въехать. Ну, в общем, я стал ездить каждый месяц на границу. Один раз в Бишкек к кыргызским кинематографистам, другой раз – в Новосибирск на один день. Короче, год я прожил весело. Потом снова стал собирать документы для получения вида на жительство, но у меня заканчивался израильский паспорт, и я занервничал. Уже подумывал написать письмо Президенту Казахстана, чтобы мне сделали поблажку.
– Чтобы вам вернули гражданство?
– В Казахстане нет двойного гражданства, вот в чем проблема. Я просто хотел, чтобы мне, законопослушному человеку, который здесь родился, учился, сделал фильмы, замеченные на международных фестивалях, дали вид на жительство. Вот такой у меня был вопль души, но потом как-то всё само по себе устаканилось. Я получил его на 5 лет, а израильский паспорт, оказалось, можно поменять и здесь, в Казахстане.
Кинотараканы
– И чем вы заняты сейчас?
– Без своей профессии, без кино и театра я не могу. Сейчас у меня выпускники, 12 человек – и все такие разные. Общее у них одно – кинотараканы в голове. Вместе думаем, как будем защищаться.
Параллельно все эти 5 лет меня не покидала мечта – сделать фильм об уникальном скульпторе Исааке Иткинде.
Многие из тех, кто его знал, оказались в Израиле. Это художник Миша Рапопорт, поэтесса Светлана Штейнруд (Аксенова), Иосиф Львович Маляр, бывший собкор АПН. И, самое главное, я нашел в Израиле ученицу Иткинда – Юлию Сегаль.
В Москве я был у жены Домбровского – Клары Файзуллаевны. С ней связана последняя работа Иткинда. Это очень красивая история. Однажды Домбровские в гостях у Иткинда увидели какие-то скомканные бумаги. Спросили: что это такое? А скульптор ответил, что хотел сделать работу “Иткинд на том свете”, но не получилось. Юрий Домбровский забрал их с собой, а Клара Файзуллаевна спустя время их восстановила. Это были папье-маше для изготовления отливки из металла. Она же и сделала бронзовую маску Иткинда с двумя ягнятами вокруг шеи. Когда Клара спросила, что это означает, скульптор сказал, что будет рад, если из него на том свете получатся такие вот утробные ягнята. Сейчас эта маска находится в ее московской квартире.
Когда я вернулся в Алматы, стал искал могилу Иткинда. Чудом нашел ее. Она находится на алматинском Центральном кладбище, там же, рядом с Исааком Яковлевичем, похоронен его сын: на маленькой плите написано – Яков Исаакович Иткинд. На большом памятнике тоже когда-то была табличка, но она то ли отклеилась, то ли, если она была медная, то ее оторвали. Я заказал заново и теперь уже прикрепил ее как следует.
В феврале был у сына Александра Лазаревича Жовтиса, своего учителя, у которого учился, когда был студентом филологического факультета КазГУ. Он тоже дружил с Иткиндом. Тот подарил ему несколько своих работ. Есть совершенно удивительные скульптуры – голова Владимира Ильича Ленина, старого казаха, который первый раз получает пенсию.
Археолог-реставратор Крым Алтынбеков показал домик, в котором жил Иткинд в последние годы. Его он получил, когда вдруг в Алма-Ату захотела приехать на встречу с ним какая-то иностранная делегация, а он жил в какой-то халупе в ужасных условиях.
Второй мой проект – готовлю книжку “Эйзенштейн в Алма-Ате. Послесловие”.
Эту идею я подсмотрел у своего приятеля – Ермека Турсунова. После каждого своего фильма он выпускает книжку, где помещает сценарий, фото со съемок, рассказывает об интересных эпизодах и т. д. А я когда-то снял фильм “Эйзенштейн в Алма-Ате”. Он прошел по многим фестивалям, его купила библиотека Конгресса США, потому что это имя – знаковое для кинематографистов всего мира. Кстати, у меня там, в Конгрессе, два фильма. Еще один – “Сцены у фонтана” – об аварии на нефтяных промыслах Тенгиза.
Когда собирал материал про Эйзенштейна, я сумел сохранить все черновики, где осталось много такого, что не вошло в 34-минутный фильм. Там есть, к примеру, запись с первым с Казахстане пиротехником Еленой Белоконь, которая работала с Сергеем Эйзенштейном в фильме “Иван Грозный”. Она показывала мне, где в Алма-Ате снималось взятие Казани, рассказала, как первый раз зарядила пушку, а гильза пролетела над головой Эйзенштейна.
Думал выложить в Интернет, но потом меня жаба задушила. Вышел на специалиста по творчеству Эйзенштейна, российского киноведа Наума Клеймана, и по его совету расшифровал и отпечатал все свои многочасовые съемки. С этой книгой меня поддерживает руководство университета “Туран”, оно обещает помочь с ее изданием. Это очень важно – знать, откуда ты родом, кто был до тебя и кто помог тебе стать тем, кто ты есть сегодня. А то время, когда здесь работал великий режиссер, можно считать детством киностудии “Казахфильм”.
Любимая родина-уродина
– Возвращаясь к теме эмиграции. Что бы вы сказали о ней сейчас?
– Я бы сказал – где родился, там и сгодился. Когда молодежь зеленая уезжает, вернее, ее увозят туда, то это понятно. Они быстренько перенимают местный менталитет, и для них родиной становится место пребывания. Мои дети тоже уехали, их еще школьниками увезла за границу моя вторая жена. Они все сейчас при деле. Сын окончил Берлинскую киношколу и снимает там, дочь – архитектурный в Лондоне, она тоже работает в Германии. Старший сын – известный в Барнауле врач-психиатр, он пошел по стопам деда – профессора Маркса Гонопольского. Внуки тоже там, в Германии. Правда, один из них, Иннокентий, с казахстанским паспортом болтается. Ему, талантливому парню, музыканту и композитору, никак не дают германское гражданство.
Но люди очень сильно в годах напрасно надеются, что их душа примет новую родину. Единственный человек, который достаточно комфортно чувствовал себя в Израиле, – это мой отец. Папа сумел, уехав туда, создать Дом ученых для выходцев из Казахстана, написать и издать несколько книг. Но он – уникальный человек, работа родилась раньше него, и талант то же самое. А многие другие чувствовали себя на исторической родине так, словно попали на Луну. Их никто не знает, они никого не знают. И начинается ностальгия! Я вот уезжал. И что там?
“Да-да! Всё замечательно! – сказали мне в Израиле. – У нас есть программа по репатриантам, вам купят такую камеру, которую вы хотите, и вы будете снимать кино. Работайте! Пожалуйста!”. И… хрен вам. Я там прожил 3 года.
Уехал бы раньше, но не мог: я должен был проводить отца в последний путь – положить его рядом с мамой. После его смерти мне там стало совсем нечего делать. За всю неделю одна задача – сходить на базар, купить продукты, приготовить обед, съесть его, а потом не знать, куда себя деть. Да, я там познакомился где-то с кем-то, но все разговоры шли от пуза – что вчера ел, что сегодня видел, попробовал и будешь есть. Незаурядный казахский диссидент: как он бежал из коммунистического "рая"
У меня оператор мой любимый – Гена Попов. Он уехал в Канаду в свое время, но у него была цель – ради будущего двоих своих сыновей. Но ему пришлось сменить профессию. Правда, он один или два фильма снял. Его приглашали москвичи, приезжал в Алматы, тоже что-то снимал, а потом – всё, до свидания, любимая профессия. Сейчас занимается отделкой, у него своя фирма, рукастый и головастый человек, он сумел подняться. Периодически мы с ним разговариваем, я ему рассказываю, чем занимаюсь, и он стонет: “Ну позови меня! Ну давай я приеду и поработаю хотя бы ассистентом у тебя”.
– Что такое родина? Это историческая родина, откуда родом дальние-дальние предки, или то место, где ты родился?
– Сложно однозначно ответить на этот вопрос. Слово "родина" мы говорим вразброс, обзываем ее уродиной, цепляем всякие другие эпитеты. Но когда она есть, и человек с ней в хороших отношениях, то много чего можно сделать. Полноценная жизнь для многих – это работа. Для меня этой работы там, на исторической родине, не могло появиться. Но не снимать кино или не ставить спектакли в театре я не могу, а еще мне надо кому-то что-то отдавать, моя чаша профессионального опыта переполнена. Поэтому я сейчас с диким удовольствием вожусь со студентами.
Когда вернулся в Алматы, то самым большим кайфом было то, что я знаю название улиц. Пойду по этой, поверну налево и окажусь там, где жил когда-то, а там я первый раз поцеловал девушку, здесь учился. Это кажется, что мелочь: подумаешь, я знаю, как пройти на проспект Абая, чтобы попасть в Театр имени Лермонтова. На самом деле – это наша жизнь, где люди говорят на одном языке, понимают грусть, боль или, наоборот, радость друг друга. Что-то в окружающей жизни, может быть, плохо, но я понимаю ее менталитет, традиции и еще что-то.
Родина – это как родные руки, которые тебя согревают. Чужая жизнь в чужой стране – хорошая, но не наша.
“Лехаим!” – как говорят в Израиле. Будем жить дальше, но своей жизнью.
Алматы