С автором фильма встретился и побеседовал обозреватель программы Би-би-си "Пятый этаж" Александр Кан.
Поначалу в программе "Пятый этаж" планировалось сделать большой обширный материал о фестивале, порассуждать на темы кинодокументалистики, ее сложном промежуточном положении между обычным новостным репортажем и искусством кино. Тем более, что в программе фестиваля было несколько фильмов из России, о России и о постсоветском пространстве. Но фильм "После Апокалипсиса" настолько меня потряс, что все остальное как-то само собой отставилось в сторону, и разговор сосредоточился исключительно на этой картине.
За красивым, но неконкретным названием стоит история о людях, живущих под Семипалатинском – городом на востоке Казахстана, где в течение полувека, с 1949 года вплоть до развала СССР, производились ядерные испытания.
В Казахстане об этом знают все, в России многие, на Западе – только специалисты. Да и в России многие уже подзабыли, а молодые люди не знают и вовсе. Говорить об этом не очень принято, и поэтому когда накануне программы, мы попросили нашего коллегу из московского офиса Русской службы Би-би-си сделать на улицах столицы так называемый vox-pop – так на журналистском жаргоне называется блиц-опрос общественного мнения – результат получился вполне предсказуемым. Все понимали, что Семипалатинск – город, кто-то говорил, что там полигон, кто-то, перепутав его с Байконуром, считал, что там космодром, а кто-то и вовсе полагал, что Семипалатинск славен своими природными ресурсами.
"Собственно говоря, это колыбель. Колыбель атомного оружия СССР. Все делалось здесь. 456 взрывов-испытаний", — со смешанным чувством гордости и неловкости рассказывает директор Института радиационной безопасности и экологии казахстанского ядерного центра Сергей Лукашенко. А когда собеседник спросил у него, почему так много, почему не два-три, Лукашенко с понимающим смешком ответил: "Это вопрос не к нам. Сейчас всеми этими секретами обладает только Россия. Казахстан не ядерная страна, мы не знаем ядерных секретов, и знать их не собираемся. Нам это не нужно".
Собеседник его — автор фильма Энтони Буттс. Молодой англичанин — сам по себе интересный персонаж, достойный фильма о самом себе. В 1998 он закончил физический факультет престижного Имперского колледжа в Лондоне, но ему захотелось поехать в далекую и загадочную Россию. Не зная ни слова по-русски, он отправился в Волгоград преподавать английский язык.
Проработал там два года, вернулся в Англию и устроился на благополучную и высокооплачиваемую работу в одном из банков лондонского Сити. Но детская мечта стать кинорежиссером покоя не давала, и Энтони объединил две свои страсти — Россию и кино.
До фильма "После Апокалипсиса" он снял фильмы "Черный русский" — о росте неонацистских настроений в современной России, "При дворе чеченского короля" — о Рамзане Кадырове и "Ингушетия — вторая Чечня". Все эти темы — острые, актуальные, у всех на слуху и на языке. Откуда же взялся полузабытый Семипалатинск? – спрашиваю я у режиссера.
"Я, как журналист, хотел открыть новую тему и, "прогуглив", нашел эту таинственную зону – Семипалатинск. Я раньше был в Чернобыле, и мне было интересно узнать, где еще есть явственные следы ядерного воздействия. Я думал о Челябинске, но потом нашел Семипалатинск. Это, конечно, ужасно далеко, но я почувствовал, что меня тянет туда — узнать поподробнее, что же там происходило", — рассказывает Энтони Буттс.
"Мы были маленькими и видели, как взрываются бомбы — огромные красные шары. Нас прямо сбивало с ног взрывной волной. Родители накрывали нас толстыми одеялами. А пока они занавешивали окна, мы гуляли в степи", — пожилая женщина по имени Бикен, жительница села Саржал, находящегося в непосредственной близости от полигона. Я видел лицо Бикен, не в жизни, конечно, а всего лишь на киноэкране. Надо сказать, что выглядит это страшно — лицо искажено генетическими нарушениями. Но если Бикен — женщина пожилая, то дочь ее Бибигуль выглядит не многим лучше, хотя ей всего 25.
"Я впервые поняла, что со мной что-то не так, когда я была, наверное, в 5 классе. Я смотрела на свое лицо в зеркало. Вокруг так много инвалидов — не только мы. Люди без рук, без ног, некоторые не могут ходить. Это точно от радиации, другого тут ничего быть не может", — говорит, глядя в камеру, Бибигуль.
Уродства Бикен и Бибигуль — тяжелые, неприятные, но это далеко не самые страшные последствия многих десятилетий ядерных испытаний, в чем и Энтони, и мы, зрители, убеждаемся, попав в настоящую кунсткамеру, где хранятся претерпевшие страшные генетические мутации человеческие зародыши.
"Вот они, монстры. Вот это и есть монстр – то, что несуразно и не соответствует человеческим нормам. Искаженный череп, изуродованное лицо, сросшиеся конечности. Единственный глаз, да еще и во лбу – настоящий циклоп. Такие врожденные пороки встречаются по всему миру примерно до 1,5-2%. У нас в Семипалатинском регионе, в связи с функционированием ядерного полигона, испытаний атомных и водородных бомб, возможность появления таких вот случаев – в два-три раза чаще", — рассказывает директор перинатального центра Семипалатинска Толеухан Нурмагамбетов.
За свой долгий многолетний опыт зрителя, а затем и обозревателя кино мне доводилось видеть на экране множество самых разнообразных ужасов — как документальных, так и художественных. Но эти кадры, как и кадры живых родившихся изуродованных детей в детском доме – пожалуй, одни из самых страшных, которые мне когда-либо доводилось видеть.
Люди в Семипалатинске и его окрестностях — даже самые простые люди — прекрасно знают и понимают исторические и политические причины свалившейся на них — без их вины — трагедии.
"Все это было просто для того, чтобы показать Америке — после того как они бомбили Хиросиму и Нагасаки — что у Советского Союза тоже есть бомба, тоже есть такое оружие. Больше ничего в этом не было" — это говорит чабан Серик, гуляя с автором фильма по заснеженной степи и держа в руках непрестанно верещащий от перенапряжения счетчик Гейгера.
Счетчик привез с собой английский кинодокументалист. Жители степей живут без счетчика – радиация для них дело хоть и страшное, но привычное.
Ну а бывший глава института радиологической медицины профессор Борис Гусев, всю свою жизнь отдавший помощи пострадавшим от радиации людям, выражается о причинах трагедии куда более категорично, чем чабан Серик.
"Самое главное состоит в том, что население этих районов, которые прилегают к полигону, было совершенно невольно втянуто в политическую и военную игру между Соединенными Штатами и Советским Союзом, — говорит профессор Гусев. — Самую плохую роль сыграл, конечно, Советский Союз. Он позволил своим гражданам пережить самую настоящую ядерную войну. Думали о превентивной ядерной войне, что, если она будет, то нужно знать, что же происходит с людьми. И поэтому никого никуда не выселили. И поэтому смотрели – сколько умрет, сколько заболеет. И так далее".
"Мы здесь — живые кролики", — именно так говорит о судьбе своей и своих близких чабан Серик.
Впрочем, уже упоминавшийся директор Института радиационной безопасности Сергей Лукашенко вовсе не склонен признавать вину радиации за те чудовищные генетические отклонения, свидетелями которых стал Энтони Буттс.
"Излучение с расстоянием резко падает. Да, радиационный фон здесь повышен, но в 15-20 раз выше фона – это немного. Эти объекты, их наличие в настоящий момент никак не может быть причиной всяких ужасов и уродств, которые здесь любят показывать. Это никак не может быть, это невозможно, дозы слишком маленькие", — говорит он.
Однако вступать в этот научно-историческо-политический спор автор фильма не намерен. Его гораздо больше интересует живая, разворачивающаяся прямо у нас на глазах человеческая история. Бибигуль — та самая молодая женщина, которую мы видели в первой части фильма, — беременна, и попадает на прием в клинику доктора Нурмамгамбетова, который настаивает на проведении глубокого генетического исследования.
"У нее явные генетические изменения: широколобие и все прочее. Любой невропатолог об этом знает. Когда мы сообщим, что это тяжело и страшно – согласится ли она бесстрашно родить монстра или урода? У ее будущего ребенка высокий риск врожденной патологии болезни Дауна", — говорит медик.
Нурмамгамбетов убежден, что Бибигуль рожать нельзя. Более того, он считает, что ограничения рождаемости для больных людей должны быть возведены в ранг государственной политики и ссылается при этом на исторические аналогии.
"В древней Спарте был закон. Больной ребенок сразу забирался у матери, совет старейшин решал, и если ребенок признавался больным, он подлежал физическому уничтожению: на край скалы и в пропасть. Причем это не обсуждалось. Слабый, немощный не выживет. Он обуза обществу. Тем более что гены эти передаются из поколения в поколение и распространяются все шире и шире, — рассуждает Нурмамгамбетов. — Суть генной инженерии как раз и состоит в том, чтобы избавиться от этой стигмы. Если так было в Спарте, почему это не может быть у нас? Вы помните, ведь то же самое было и в гитлеровской Германии. Просто, кто как преподносит. Когда это происходит с точки зрения национальности, то это – геноцид. А когда с точки зрения болезни, то это – медицина".
Вот такая теория — страшноватая, согласитесь — вытекает из самых благих намерений, которыми руководствуется болеющий за судьбу своего народа врач Нурмамгамбетов. Как и в историческо-политическом аспекте разворачивающейся у нас на глазах истории, в этом, я бы даже сказал, еще более важном, морально-нравственном ее аспекте, автор фильма избегает категорических ответов. Он ставит вопросы зрителей думать.
И все же я не смог не спросить у Энтони Буттса, как он сам относится к доктору Нурмамгамбетову и его взглядам.
"Это очень сложная тема, и она ставит множество вопросов. Например, кто решает, какой ребенок нормальный? Ведь многие дети с болезнью Дауна живут нормальной жизнью. Это сложная и тонкая грань, и стоит ее переступить, как мы окажемся в мире, который хотел создать Гитлер. Это не означает, что доктор Нурмамгабетов неправ. Идеи у него хорошие, но кто будет их исполнять? Нурмамгабетов по роду своей работы каждый день видит таких уродливых детей, которые проживают несколько лет в Доме ребенка, а потом умирают. Он видит этот кошмарный круг и хочет положить ему конец. Понятно, почему он думает так. Понятно, почему Бибигуль думает так. Ей надоело бояться. Где истина – я не знаю", — говорит автор фильма.
В каком-то смысле — очень тонко, ненавязчиво — решение этой тяжелой дилеммы подсказала Энтони Буттсу сама жизнь. Бибигуль не поддалась на уговоры врачей, не пошла не только на аборт, но и на обследование. Прямо в фильме мы видим ее роды. Видим и слышим первый, напряженный, пока лишь поверхностный, осмотр новорожденного.
Все нормально, ребенок, слава Богу, на первый взгляд, выглядит нормальным.
В конце фильма мы видим титр: "Спустя шесть месяцев ребенок Бибигуль на 100% здоров".
Вот такое кино — на мой взгляд, совершенно потрясающее и по найденной острой теме, и по привнесенной в нее живой, разворачивающейся прямо у нас на глазах, в реальном времени, истории — снял британский документалист. Подзаголовок фильма "После Апокалипсиса — нация, боящаяся рожать".
Пока фильм был показан всего лишь один раз — на фестивале документального кино в Шеффилде. В ближайшие две недели состоится несколько его показов в Лондоне, а весной следующего года он пройдет и по британскому телевидению. Хочется искренне пожелать успеха и фильму Энтони Буттса, и ему самому, так как финансировал свой фильм он во многом сам — взяв кредит в банке.
В заключение нашего разговора я спросил у режиссера, есть ли шанс, что фильм этот увидят в России и в Казахстане.
"Я не могу показать фильм в Казахстане – Бибигуль не хочет, чтобы ее история стала известна в стране. В России – не знаю, там ведь тоже живет много казахов. Я должен спросить сначала у Бибигуль. К сожалению, люди в Казахстане не очень хотят, чтобы… Нет, я не хочу говорить на эту тему… Мало кто… я был почти единственный… нет, извините, я поступлю неверно, если буду с вами об этом говорить", — ответит Буттс.
Автор: Александр Кан
Источник: русская служба BBC.