Помнишь далекий советский 90-й год, когда мне нужно было выезжать к мужу в далекое приграничье, и я пришла к тебе за пропуском? Ты вдоволь поиграл тогда на нервах, натешился полуистеричным состоянием человека, отстоявшего много часов в такой же очереди.
Система в СССР была такая - без пропуска не продавали ни авиа, ни железнодорожных билетов в "закрытые" районы. Ты придрался тогда к фотографии на заявлении, а следующий прием был через четыре дня, а следующий поезд - через неделю. Все планы полетели к черту. Жизнь не остановилась, конечно, но тогда впервые я так явно ощутила насилие над собственной личностью и зависимость от чужой казенной воли.
О, сколь много веса придает ничтожеству возможность написать слово "Разрешается"! Хочу - поставлю, а хочу - человек придет через неделю, через две. Придет, куда денется! А человек по ту сторону незримого барьера теряется, потеет, униженно заглядывает в глаза могущественного Разрешителя с капризной губой. Это в генах у нас, наверное, испытывать некий трепет перед человеком в кресле.
Конечно, за эти годы мы сталкивались еще не раз. Это ведь ты выгонял моих коллег-журналистов из зала суда, нарушая тем самым закон. Ты стоял у "парадного подъезда", брезгливо поглядывая на голодных старух, криком пытавшихся добиться правды. Ты подписывал документы, позволяющие получить роскошный кредит предпринимателю - родственнику. Не думаю, что тебя особенно беспокоит бесконечная борьба с коррупцией...
Знаешь, ты не изменился. Конечно, галстук - круче и загарчик явно не капчагайский. Но в общем-то… "Приемы и обычаи значительного лица были солидны и величественны, но не многосложны. Главным основанием его системы была строгость… "Строгость, строгость и строгость", - говаривал он обыкновенно и при последнем слове смотрел очень значительно в лицо тому, с кем говорил. Разговор его состоял почти из трех фраз: "Как вы смеете? Знаете ли, с кем разговариваете? Понимаете ли, кто перед вами?". И был он упоен совершенно мыслью, что слово его может лишить даже чувств человека".
Это Николай Васильевич Гоголь - великий знаток бессмертной чиновничьей души. Повесть "Шинель" была написана в 1841 году - то есть 165 лет назад. А приемы и обычаи - все те же. Ну, спроси меня, улыбаясь, как это принято у чиновников американских: "Чем могу помочь?". Но ты недовольно и строго хмуришь брови и слегка повышаешь голос: "Женщина! Что вы хотели?".
А хотела я снова всего лишь справку. Бумажку, за которой хожу битую неделю… Благословен будь, чиновник!