Служил в нашем батальоне один солдатик, призванный в Советскую Армию с далекой Чукотки. Вполне вменяемый паренек, но, когда ему было выгодно, он мог прикинуться отмороженным на всю голову – типа “моя твоя не понимай” и извлекать из этого максимальную пользу. Сапоги солдатские носил недолго, но по дому успел соскучиться так сильно, что терпеть уже мочи не было.
Уехать в отпуск в то время можно было, только совершив какой-нибудь героический поступок. Вот он его и совершил под бой курантов.
Зимы в Германии мягкие и совсем не снежные. Моросящий дождь наводил на часового тоску, порывистый ветер бросал в лицо холодные капли, раскачивая единственный на боевом посту фонарь. Сполохи его жиденького света метались по лужам густой, как сметана, жирной грязи, перемешанной с угольной пылью и тщательно взболтанной гусеницами БМД.
Штабного офицера, решившего ни с того ни с сего проверить готовность часового к отражению атаки в десантно-штурмовом батальоне, если честно, недолюбливали. Странным был тот капитан. Мог наорать на солдата и даже съездить ему по физиономии. Потому, заприметив нарушителя издалека, часовой, притаившись за углом склада, молча ждал, когда капитан зайдет на самую середину грязной лужи, обойти которую стороной было невозможно.
Проверяющий же, несмотря на собачью погоду, был в диком восторге: наконец-то он застукает часового спящим и упечет его на гауптвахту прямо в новогоднюю ночь, чтобы другим неповадно было.
Но когда офицер был уже в эпицентре лужи, со стороны склада раздалось грозное:
– Ситой, хито идет?!
Нетрезвый капитан от неожиданности выматерился.
– Ситой, стирилять буду!
– С ума спятил, солдат, по своим стрелять?! Я капитан Морозов, начальник строевой службы!
– Какой такой дед Морозов! Ложись! Буду стирилять!
– Да ты что, куда ложись? В лужу?! Свой я! Сдурел, что ли?!
– Моя твоя не знай! Стирилять буду! Ложись!
Горе-проверяющему, решившему пойти на пост без начальника караула и разводящего, ничего не оставалось, как брякнуться прямо в жирную, обжигающую холодом жижу, мгновенно поглотившую его с головой.
– Часовой, а ну позвони начальнику караула, вызови его на пост!
– Моя не понимай! Стирилять буду!
– Вот же дурак! Да позвони же ты в караулку! Телефон! Телефон!
Капитан попытался было встать хотя бы на колени. Но оглушительный выстрел заставил в ужасе снова нырнуть в черную вязкую массу – этот ведь пристрелит, не промахнется, они ведь там все в тундре отменные охотники, белку в глаз бьют.
Дальнейшие переговоры были бесполезны. Проверяющий смирился с судьбой и покорно замерзал в густой холодной каше. Новогодний колпак Деда Мороза, нахлобученный им для пущей важности и отвлекающего маневра, промок и упал, шинель стала похожа на грязную тряпку, глаженые хромовые сапоги скукожились, потеряв щегольской вид.
Через десять минут на звук выстрела, чертыхаясь и скользя по грязи, прибежал начкар с бодрствующей сменой. Караул был поднят в ружье, дежурный доложил о нападении на пост начальнику гарнизона.
В итоге грузного проверяющего общими усилиями, как того бегемота из сказки про Айболита, вытянули из лужи и доставили на негнущихся ногах в штаб батальона. Командир части, оторванный от новогоднего застолья, естественно, “отблагодарил” того капитана как следует, а часового на следующий же день отправил в краткосрочный отпуск с выездом на родину. Провожая его в дальнюю дорогу, десантники крепко жали герою руку и ржали как лошади, вспоминая картину маслом: барахтающийся в грязной луже нелюбимый штабист в колпаке Деда Мороза, на которого наставил автомат Калашникова часовой в тулупе.
АЛМАТЫ