– Многие считают вашу фракцию в Парламенте “бутафорной”, чтобы показать обществу многопартийность. Как относитесь к этому?
– Чтобы оплевать, много ума не надо. Конечно, далеко не все наши предложения проходят. Но мы есть, мы не молчим. Наша задача – напоминать правительству и нашим коллегам, что, принимая какие-то законы, надо смотреть на них глазами простых людей, народа.
– Вы часто говорите о программе социальной модернизации…
– Социальная модернизация, о которой говорил Президент, – это как раз работа по развитию экономики во имя роста благосостояния людей. А какое благосостояние у людей может быть, если за последние 6 лет объемы производства товаров и услуг снизились во внутреннем валовом продукте до 40,7 процента?! Практически на 5 процентов снизился объем выпуска товаров в стране. Чтобы этот объем не упал, правительство начало нагонять цены на коммунальные услуги – воду, тепло и т. д. Эти 5 процентов из народа “выжали”. При этом зарплата нигде не повышалась, а цены выросли.
Есть дикие случаи, когда предприятия, которые вырабатывают тепловую энергию, идут на открытое мошенничество. Как рассчитываются гигакалории? Перемножаются температура и объем пропущенной воды. В Щучинске при температуре не больше 40 градусов поставили более мощные насосы, увеличили объем подачи воды в 3–4 раза – и берут с населения деньги не за фактическое тепло, а за полоскание батарей. Положено 5–7 кубометров пропускать, а пропускают 15–20, это умножают на температуру, на 40 градусов, и получается к оплате “будь здоров”. А Агентство по регулированию естественных монополий делает вид, что этого не замечает.
– Вы постоянно поднимаете вопросы занятости. В чем видите перспективу по снижению безработицы, в том числе и в селе?
– Человек, который не получает заработной платы, не платит в накопительный пенсионный фонд, обречен в старости на нищету, на то, что будет куски собирать на улице. Потому что никаких выплат ему не будет. Солидарная пенсия для общества уже потеряна. Мы когда-то не знали, откуда берутся деньги на пенсию, 60–70 процентов от зарплаты на пенсии получали. А государство все время собирало 3,5 процента на солидарный пенсионный фонд. Кроме того, была возможность сосредоточить фонды социального страхования – больничные листы, дородовые, послеродовые, их было всего от 3,5 до 5,5 процента в различных отраслях. И пионерлагеря содержали, и спортивные школы, и санатории, и даже строили кое-что. А сегодня отдаем 21 процент вместе с пенсионными. Надо искать, куда деньги деваются.
Один финансовый магнат сказал: искусство бюджета – передавать деньги из рук в руки, пока они не исчезнут. Вот у нас так и происходит. С коррупцией неустанно боремся, но она побеждает.
– В чем видите причины падения производства в стране?
– Приведу пример, как правительство сдерживает развитие производства. В Шымкенте есть предприятие “Меланж”. Оно не может увеличить выпуск ткани, так как за изделия, отправленные по госзаказу, плата производится спустя 90 дней со дня поставки. А ткачихи ждут зарплату по 3 месяца. Где еще есть такое безобразное отношение? 85 процентов хлопка при этом идет на экспорт, а изделия из него импортируем.
Даже укроп в Узбекистане покупаем. Потому что доход от поставки редиски, укропа и прочего настолько высокий, что очень прельщает высоких должностных лиц. Думаете, почему бабушка не может продать пучок редиски со своей грядки? Ее полиция прогонит. Потому что нельзя перебивать дорогу тем, кто проплатил за ввоз овощей в страну.
Картофелеводческие хозяйства говорят, что картошку у нас можно продавать не более чем за 30–50 тенге за килограмм круглый год. А у нас она доходит до 200 тенге за килограмм. Народ не хочет сажать картофель, потому что сбыта нет. Сейчас общество осталось один на один со своими проблемами. Организовать производство в деревне, наладить сбыт продукции – это местные органы не умеют и не хотят. Тендер объявляют на поставку картофеля в местную больницу и, вместо того чтобы по 2–3 мешка с каждого подворья купить, везут ее издалека.
– У вас есть конкретные предложения по социальной модернизации?
– В развитых странах, чтобы ограничить рост цен, вводят налог на прибыль. У нас такого нет. У нас нет стимула для предпринимателя, чтобы он тратился на улучшение качества жизни своих работников. Предприятие может тратить на нужды своего коллектива, на благотворительность не более 3 процентов от прибыли. А если больше 3, тут же налоговики “застукают”. А почему бы не предоставить условия? Не облагать налогом те средства от прибыли, которые направлены на строительство жилья, его ремонт, на обучение детей своих сотрудников, содержание стариков?
И потому так: 12 процентов – налог государству, где-то 17–25 процентов – заработная плата. Остальное – свободные средства, которые может использовать владелец предприятия. Так мы общество и разделяем. Социальная ответственность бизнеса сходит на ноль.
В Австралии один из наших руководителей спрашивал у людей, как они относятся к своему предприятию. И был поражен: с кем бы ни беседовал – с горничной в гостинице, с инженером, бульдозеристом, все говорили: я на свое предприятие молюсь, потому что оно дает мне зарплату, дает деньги на содержание стариков, на учебу детей, если попрошу. Вот, говорят работнику: сумма за тобой будет, допустим, 300 тысяч долларов. Если будешь хорошо работать, проявлять инициативу, новаторство, за год будем списывать часть долга. А нет – долг будет расти по ставке банковского рефинансирования. И человек старается.
– То есть мы подходим к еще одной стратегической проблеме – неумению управлять трудовыми ресурсами?
– Сегодня такое понятие, как “управление трудовыми ресурсами”, совершенно отсутствует. Прошел год, как все мы ознакомились со статьей Президента “20 шагов к обществу всеобщего труда”. Надеюсь, что высшие чины правительства восприняли эти слова не только как назидание трудящимся, но и как прямое требование к власти. Застрявшая, как кость в горле, занятость уже вытянула из казны государства сотни миллиардов. Но порой куда важнее не деньги, а организаторский талант, сострадание к людям, живущим рядом. Нельзя безучастно созерцать нравственное падение не только людей, лишившихся работы из-за закрытия производства, но и девальвацию самой сущности труда. Все это происходит на глазах многотысячной армии государственных служащих, получающих нередко немалое жалованье.
У нас ведь не было ни стихии, ни нашествия извне. Все происходило, как докладывали чиновники, “под контролем”. А реальная картина такая: 3 миллиона казахстанцев не занимаются трудом...
Кайрат Айтуганов, замакима по сельскому хозяйству Карагандинской области, рассказывал: когда работал руководителем СПК в Южном Казахстане, раздал цыплят по селам. Кто взял по 200–300 штук, дал корма и объяснил: сдадите бройлеров – тогда и рассчитаетесь. И люди старались, выращивали, заработали. Вот – умение организовать.
– Вы выросли и долго трудились в селе. Сейчас вы часто с тревогой говорите, что оно гибнет…
– Село наше гибнет не само по себе. Его убивают. А ведь 80 процентов производства продуктов питания находится в руках частного сектора, крестьянских подворий. А они не имеют возможности для развития, для расширения. Прежде всего – это корма. Земля сейчас вся находится у зерносеющих компаний, лучшие земли распахали под зерно. Включая и пастбища с многолетними травами, где кормился скот. Новых не сеют. Цена на корма подскочила: при средней себестоимости одной тонны сена 3–3,5 тысячи тенге его продают по 18–20 тысяч. Как крестьянину содержать корову?
Если бы зерновая компания, которая взяла у крестьян землю в пользование, взамен на каждое подворье давала бы определенное количество кормов, совсем иная картина была бы. Но для олигархов земля нужна как источник получения прибыли, доят землю, истощая ее. Олигархи стараются все зерно, которое намолотили, тут же загрузить и увезти. Потом переработают – и везут назад, продавая фураж примерно по цене товарного зерна. Это же дикость. Поэтому у нас нет ресурсов для наращивания производства молока, мяса. А за этим следует то, что к нам все больше поступает импортных продуктов. Белоруссия завозит мясо по 650 тенге. Недавно российская свинина появилась в Костанайской, Северо-Казахстанской областях по 450 тенге килограмм. Наша цена – не менее 800–1000 тенге. Не выдерживаем конкуренцию. С говядиной еще хуже... А ведь у нас такие богатые ресурсы: обилие трав, озера полны водой, пастбища, водопой – все есть. Но скота мало. Потому что крестьянина, который хотел бы иметь больше скота, ограничивают. Если 100 голов – дадут дотации на племенное ядро. Если на подворье одна-две головы, а хотите десять – не дадут. Государство помогает богатым, не помогает бедным.
Надо стимулировать труд, отношение к произведенному продукту. В Тайыншинском районе в одном из сельхозхозяйств людей кормят бесплатно, привозят-увозят. Они и морковку садят, и капельное орошение ведут – все пустые пластиковые бутылки-полторашки пособирали, отрезали дно, привязали к палочке, воткнули под помидор – и доливают в них воду раз в три дня. Люди все делают, когда к ним есть внимание. Власть должна поощрять таких руководителей, всячески поддерживать.
Астана