– Пока мы реальных цифр не видим. Поэтому в протоколе дали указание акиматам и ҚТЖ проанализировать продажи и отметить, где есть рост продаж по сравнению с прошлым годом, – говорит Саят ИСАТОВ, главный эксперт управления черной металлургии и угольной промышленности комитета МИИР РК. – После этого направим предложения руководству. Дальше оно будет принимать решение. Если объемы экспорта окажутся незначительными, то никакого решения не будет. 10–20 тысяч тонн на общую картину не влияют. Но если мы увидим частный экспорт в 100–200 тысяч тонн, то решение, конечно, будет принято.
Сейчас в Кордайском районе Жамбылской области, граничащем с Кыргызстаном, за тонну угля просят уже 26–27 тысяч тенге. С учетом доставки. Это на 10 тысяч больше рекомендованной цены для угольных тупиков по Казахстану. Для большинства жителей района такая цена некритична, так как уже более 70 процентов домов здесь газифицированы. Но спрос есть.
– Уголь к нам везут из Шу. У нас же нет железной дороги, – рассказывает житель села Кордай Нурлан. – Машина привозит 6–7 тонн, и за 5–10 минут товар разбирают. Сейчас больше мешками берут – 1 700 тенге (68 тысяч тенге в пересчете на тонну. – Прим. “Каравана”). Баню чем-то надо же топить. А что цена высокая – это тоже понятно. 50 километров пути от Шу до Благовещенки разбиты, поэтому ехать груженым трудно. Но не у всех еще газ есть. Им тяжело.
Стою, курю
В ТОО “Алем Комiр” в Алматы нам неожиданно подтвердили опасения министерства индустрии.
– К нам регулярно приходят люди, предлагают купить у нас сразу по 30–40 тонн, – подтверждает слова чиновника из столицы завскладом ТОО Руслан КАСМЫНИН. – Но мы таким сразу отказываем. У нас же цель другая: обеспечить углем население Алматы. А тут сразу видно, что топливо точно куда-то увезут. Вон у нас сколько покупателей.
Мужчина показывает на площадку перед тупиком, где аккуратно стоит ряд ЗИЛов. Водители сбились в один кружок, разошлись, снова собрались – уже в две группы. Что-то активно обсуждают.
– Живая очередь, – говорит Руслан. – Ждут, когда уголь приедет. Некоторые здесь и ночуют. По крайней мере, я всегда их вижу, когда прихожу на работу.
– Вы товар сегодня ждете?
– Может быть, завтра придет один вагон. Может, сегодня. Мы не знаем.
– Почему?
– Нам не говорят, что когда придет. Есть уголь – мы работаем. Нет – стоим.
База размером с футбольное поле стоит пустая. Нет даже угольной пыли. Только сбоку аккуратно собрана куча мокрого товара.
– Он попал под дождь, и его брать никто не хочет, – объясняет Руслан. – Но качество он не потерял. Горит точно так же, как и свежий. Эти 300 тонн не пропадут. Заберут наши постоянные клиенты для промышленных целей.
Я вижу – он исчезает
У директора ТОО “Рассаж” Геннадия СЕМЧЕНКО свое мнение, почему возник дефицит угля.
– Причины – 2. В обеих виновата ҚТЖ. Первая – говорят, что полувагонов нет. Странно это: когда акимат области проводил совещание, все обещали, что подвижного состава у нас достаточно. Но как только трудности появились, эти вагоны куда-то пропали.
– А вторая?
– Груз долго идет. По накладным эти 3 вагона были отгружены 2 ноября. Сейчас 16-е число. Две недели шли. А по графику они должны были быть здесь за 6 дней. Поэтому я больше стою, чем работаю. 10 ноября я сделал еще один заказ. Когда придет – этого никто не знает...
Следом возникает другая проблема. В этом вагоне, – владелец тупика машет на стоящие вагоны, – по документам должно быть 69 тонн. Но я же вижу, что там, в лучшем случае, было 60. Скорее всего, и все 55. Куда пропадают 10–15 тонн? Вагоны на перегонах стоят по двое суток. Там и подворовывают. А вот когда они идут по графику, строго 6 дней, все приходят полными.
– Недостачу можно же предъявить ҚТЖ?
– Для этого надо взвесить вагон, – он кивает в сторону станции Жетысу. – Заплатите 380 тысяч – и пожалуйста. Но у меня таких денег нет. Проще закрыть глаза.
Расходы в доходы
У предпринимателя из Алматы, Талгата, есть свой рецепт разрешения дефицита угля. Но для этого придется чуть-чуть поработать и министерствам, и акиматам, и владельцам угольных баз.
– В странах бывшего СССР экономией никто не занимался, всего было много. И недорого. Иногда вообще даром. Поэтому и к углю у нас всегда было наплевательское отношение. Его надо менять, иначе никаких запасов не хватит, – уверен предприниматель.
Топливо для населения чаще всего приходит пересортицей: есть и камни размером с голову, которые надо ломать, есть качественная фракция размером от 3 до 12 сантиметров, а где-то четверть всего угля – это пыль и мелкая фракция, очень неудобные для сжигания в бытовых печах. Эту пыль никто не хочет брать. Чаще всего она остается в тупиках, ее разносит ветер по округе. Предпринимателям приходится как-то продавать неликвид, как говорится, всучивать его покупателям, чтобы выйти хотя бы по нулям.
Суть идеи проста: эту пыль надо брикетировать. Тогда потери будут не 10–15 процентов, как сейчас, а не более 1 процента. Посмотрите на Европу. Там угольные брикеты делали еще во время войны. Франция в начале прошлого века только заводов по производству брикетов поставила более тысячи. Китай до сих пор живет на угле. Чтобы развивать эту технологию, надо ехать в Караганду или Экибастуз, туда, где добывают уголь, где происходит обогащение и усреднение. Эта пыль у них лежит десятилетиями, но никто не хочет ею заниматься. Никому она не нужна. "Люди дерутся за отсев": в Казахстане началась война за уголь
– Когда я вышел на Караганду, там тоже ребята пытались что-то сделать, но у них ничего не получилось. Они больше технари, умеют работать руками. А вот продать… Начали что-то делать, а спроса нет. Маркетингом никто не занимался. Я, наоборот, больше торгаш, наверное, – рассказывает Талгат. – Но у меня другая проблема: где достать угольную пыль? В Алматы ее никто не везет. Можно лишь остатки подбирать по базам.
Идею брикетирования предприниматель подсмотрел в Донбассе, еще до войны. Там же получил чертежи экструдера. В Алматы собрал станок, закупил 60 тонн пыли и начал производство.
Технология примитивная: смесь угля, воды и склеивающего компонента закладывается в экструдер. На выходе получается брикет, который горит в топке печки лучше, чем сортовой уголь. Склеивающие компоненты – это, как правило, лигнин, крахмал, бракованная или низкосортная мука. Чаще всего был белорусский картофельный крахмал, так как лигнин очень тяжело достать. Его приходится из России везти. Всё это ведет к удорожанию продукта.
– Знакомые мне выделили угол на своей производственной базе. Я поставил 2 станка, емкость для сырья, закрыл всё навесом. Производительность каждого станка была всего 3 тонны в час. Но мне этого было достаточно, чтобы отработать технологию и завоевать клиентуру. Так я отработал сезон 2014/15 годов. Дело пошло. По 7 тысяч покупал пыль, по 13 продавал. В это время “шубарколь” стоил столько же, “каражыра” – 10,5 тысячи. Накладные расходы – 2 тысячи тенге на тонну. Прибыль – 4 тысячи, – вспоминает он. – Но потом начались проблемы с качеством сырья. По-хорошему, мне надо было поехать в Караганду и купить вагон пыли. Но у меня были свои трудности: территории не было, склада тоже, надо было расширяться, но денег уже не хватало. В итоге дело забросил. А через год знакомый выпросил у меня эти станки. Он с партнером увез их в Чунджу, и два года техника нормально отработала. Клиенты пошли. Говорили, что не успевают производить брикеты. Потом они разругались, и куда станки ушли, я уже не знаю. С тех пор прошло 9 лет, а мне до сих пор звонят и спрашивают про угольные брикеты. Так что спрос есть.
Если государство хочет решить проблему дефицита угля, считает предприниматель, то брикетирование – один из хороших способов поднять качество топлива и увеличить его предложение. Но этим должны заниматься владельцы тупиков, у которых скапливается пыль.
Всё оборудование доступно. Его можно делать и у нас. Ничего сложного нет. В Китае экструдер для производства брикетов стоит от силы 2 миллиона тенге. Это даже для мелких тупиков деньги небольшие. Государство, со своей стороны, должно подтолкнуть операторов к такой работе. Но опыт показывает, что им проще сидеть на золотой жиле, чем развиваться.
Алматы