Уроженец Казахстана, ученый с мировым именем Шухрат МИТАЛИПОВ рассказал, как новые клеточные технологии избавят человечество от неизлечимых заболеваний, а “генетически модифицированные дети” изменят наше будущее.
Наука интереснее, чем производство
С директором центра генной и клеточной терапии Университета здоровья и науки Орегона нам удалось поговорить по скайпу. Ученый родом из поселка Ават, Алматинской области, в США работает уже 21 год и сразу предупредил, что людей не клонирует и не берет ничьи клетки для клонирования. Сколько ни пытаются журналисты “привязать” его к этой технологии, он просит со своим именем ее не связывать. К слову, Миталипов имеет лицензию на эксперименты с человеческими яйцеклетками и эмбрионами. Сегодня ученый работает над искоренением наследственных заболеваний, разрешением проблем бесплодия и многим другим.
– Как вы выбрали свою профессию, вам уже тогда (это были еще времена СССР) область генетики казалась перспективной?
– В детстве я вряд ли предполагал, что буду заниматься наукой. Когда пошел учиться в Тимирязевскую академию, там заинтересовался генетикой, уже тогда мне казалось, что заниматься наукой более увлекательно, чем работать на производстве.
В академии заинтересовался трансплантацией эмбрионов, замораживанием семени – это довольно распространенные технологии в сельском хозяйстве. После поступления в аспирантуру в 1989-м – в медико-генетический научный центр РАМН – думал, чем бы заняться, искал направления в науке и обратил внимание на клеточную и генную инженерию, остановился на эмбриональных стволовых клетках, считалось, что это будет перспективным направлением в будущем. Я пришел в Институт медицинской генетики в Москве в лабораторию, которой заведовал академик Владимир Ильич ИВАНОВ. Он сказал, что у них нет такого направления, поэтому мне “карты в руки”. Наша лаборатория была первой в СССР, которая изучала эмбриональные стволовые клетки, мы напечатали первые публикации еще в советских журналах. К сожалению, в начале 90-х были тяжелые времена, проблемы в экономике, науку не финансировали, поэтому пришлось искать работу. Сначала я поехал в Германию и работал год в Университете Мюнстера. Потом получил стипендию в США, приехал и остался здесь.
– Предлагали ли вам какое-либо сотрудничество или работу в Казахстане – с государственными или частными структурами?
– Плотного сотрудничества пока нет, для этого нужны средства и время. Сейчас я занят своей работой, руковожу центром и не могу распыляться. В Казахстан приезжаю по частным делам – навестить родных и заодно лекции прочесть. Наверное, в Казахстане пока нет направления, которым мы занимаемся, оно новое и достаточно узкое. Кроме как у нас, в Орегоне, его и в США нигде нет. В Америке каждый штат – как отдельное государство со своими законами, и многие исследования, которыми мы занимаемся, невозможно делать по местным законам. А Орегон всегда был более демократичным, поэтому я и остался здесь.
До 50 процентов людей носят в своем геноме мутации
– Многие, в том числе религиозные лидеры, выступают против вмешательства в процесс создания человека. Как вы регулируете вопросы этики?
– Наше направление новое, и люди не знают: это правильно или нет. Многие технологии, которые мы разрабатываем, проходят общенациональное обсуждение. Допустим, мы разработали технологию замены мутантных митохондриальных генов, это генная терапия наследственных заболеваний по материнской линии. Но прежде чем внедрять ее в клинике, потребовалось поменять некоторые законы. Были созданы государственные этические комиссии в Англии и США, в итоге нашей технологии дали положительную рекомендацию.
– О каких заболеваниях идет речь?
– Их около 7–8 тысяч, которые вызываются различными наследственными генетическими аномалиями. До 50 процентов населения носят эти мутации. Оказывается, очень много наследственных заболеваний проявляется у людей в зрелом возрасте, и, конечно, они уже передали их следующему поколению. Например, некоторые генные мутации, которые вызывают проблемы с работой сердца, дают о себе знать после 40–50 лет. Или наследственная расположенность к раку. Есть два гена, которые вызывают в 70–80 процентах случаев тяжелую форму рака груди у женщин, и у мужчин тоже, кстати. Одного такого мутантного гена достаточно, чтобы в будущем у ребенка вызвать рак. Пациенты больше всего боятся передать опасный ген детям, и многие проходят ЭКО, чтобы отобрать эмбрион, в котором нет мутации.
– Интересно, звезды Голливуда уже взяли этот метод на вооружение?
– В основном к нам обращаются обыкновенные семьи. Они прошли медицинское обследование и знают, какая именно у них мутация. В нашей клинике люди делают ЭКО не из-за бесплодия, у них нет проблем с зачатием. Но у них есть мутация, которую они не хотели бы передать ребенку. Поэтому им приходится зачинать этого ребенка через ЭКО. В скором будущем ЭКО позволит заменить мутированный ген в раннем эмбрионе, а затем пересаживать матери в матку. Эта технология называется “генная терапия наследственных болезней”. И я считаю, что за ней будущее. Семьи заранее будут знать, какие болезнетворные мутации они носят и, скорее всего, предпочтут ЭКО, а мы постараемся исправить мутацию, чтобы не передавали по наследству.
– То есть ближайшее будущее человечества – это совершенно здоровые младенцы?
– Да. Существует много болезней, о которых мы никогда не думали как о генетических. Они проявляются не только в раннем детстве, но и гораздо позже – те же Паркинсона, Альцгеймера. Чтобы их предотвратить, надо удалить мутацию, когда ребенок еще не зачат. Я все время говорю: мои пациенты – это гаметы и ранние эмбрионы, на них мы ведем исследования и разрабатываем технологии будущего.
– Оказывает ли ваша технология влияние на улучшение самой процедуры ЭКО? Ведь считается, что только каждое третье ЭКО – удачное?
– К сожалению, большинство генетических мутаций не влияет на оплодотворение, либо на раннее развитие эмбриона. Но у нас есть направление, где мы работаем над улучшением качества яйцеклеток либо спермы. И эта система в основном предназначена для лечения бесплодия. Мы же используем систему ЭКО, чтобы разработать новые клеточные методы для получения гамет (спермий и яйцеклеток).
Люди + животные = химеры?
– Недавно сообщили, что в США собираются разрешить химерные научные проекты – смешивание животного с человеком. Насколько это из области фантастики?
– Эти разговоры в основном раздувает желтая пресса. Мы пока не можем вырастить целый орган или ткань в чашке Петри (специальная чашка для культивирования клеток) из стволовых клеток. Чтобы вырастить, допустим, сердце, для этого требуется целый организм. Идея такова, что сердце или почку можно вырастить… в животном. Взять ту же свинью, она будет обыкновенная, но почка у нее будет человеческая, и впоследствии ее можно будет пересадить пациенту. Я не работаю в этом направлении, но, насколько знаю, смешивание делается следующим образом: на ранней стадии к эмбриону, например свиньи, подсаживают эмбриональные клетки человека. Они делают какую-то генную мутацию, чтобы свинья не развивала свою почку, а развивала человеческую. Считается, что такие животные могут быть инкубаторами человеческих органов. Но пока еще ничего не вырастили. И будет ли это работать – неизвестно. Может ли этот орган отторгаться внутри животного? Даже если орган вырастят – разрешат ли его пересадить пациенту? Вопросов много. Думаю, это очень долгий путь, прежде чем что-то будет разработано. Но ученые, зная, что люди тысячами умирают из-за нехватки почек, работают, ищут выходы.
– Правда ли, что вы первый ученый, который клонировал обезьяну, как везде пишут?
– Нет, люди не понимают, что такое клонирование.
– То есть ваши обезьяны и овечка Долли появились разными путями?
– Овечка Долли была другая, она действительно клон. Мы же занимаемся трансплантацией митохондриального генома. Мы заменили митохондриальные, то есть женские, гены у этих обезьян. Так мы и разработали генную терапию митохондриальных заболеваний, чтобы в будущем помогать семьям, у которых есть мутации.
– Что за система репрограммирования клеток, которую вы открыли, каким образом вы научились стирать память клеткам?
– Мы трансплантируем ядра из одной клеточки в другую. Берем ядро нейрона и пересаживаем его в ядро другой клетки, допустим, в кардиомиоцит (мышечная клетка сердца). Мы думали, что ядро нейрона в другой клетке останется ядром нейрона, но оказывается, цитоплазма кардиомиоцита (содержимое клетки, кроме ядра) его перепрограммирует и заставляет становиться своей клеточкой. Люди спрашивают: зачем это делать? Скажем, берем зрелую, хорошую яйцеклетку, вынимаем из нее ядро, а туда кладем ядро из клетки кожи от женщины у которой нет своих яйцеклеток. Цитоплазма яйцеклетки перепрограммирует ядро клетки кожи, и она становится стопроцентной яйцеклеткой. Теперь для женщин после 40 лет, у которых нет яйцеклеток или они плохого качества, но есть здоровые клетки кожи, мы можем создавать функциональные яйцеклетки. Это пример регенеративной клеточной технологии для лечения бесплодия. Таким же методом пытаемся разработать новые виды клеток для пациентов, у которых нет своих. Например, при болезнях Альцгеймера, Паркинсона какие-то нейроны погибают, с помощью этого метода можно сделать новые. Это касается и получения новых клеток, которые продуцируют производство инсулина и лечение диабета. Надеюсь, в будущем многие такие заболевания станут лечиться.
Для создания клонов – скелета мало
– Возвращаюсь к клонированию человека – кого вы бы хотели клонировать из великих?
– Чтобы кого-то клонировать, нужно иметь живые клетки. К сожалению, их нет, поэтому вряд ли кого-то из великих можно воспроизвести даже на клеточном уровне.
– А наличие зубов, волос известной личности – не помогут?
– Нет, это мертвая ткань, нужны живые клетки! Насколько я знаю, при клонировании сельскохозяйственных животных работают именно с живыми клетками хорошего качества, их долго отбирают и культивируют. К тому же не все клетки клонируются. А если остался один скелет – уже всё.
– Вы смотрите, читаете арт-продукцию, где поднимается тема клонирования, как она вам?
– Я не помню, чтобы читал про клонирование. Вообще раньше вроде за этой темой все гонялись, а сейчас успокоились. Человеческое репродуктивное клонирование в сферу медицины не пришло и вряд ли придет. У клонирования есть технологическое применение в сельском хозяйстве, можно возродить умершего домашнего питомца. Но клонирование как таковое вряд ли имеет медицинское значение для людей. Что касается нашей работы, то мы используем метод трансплантации ядер, который многие ошибочно называют клонированием. Это нормальное природное явление, мы просто пытаемся учиться у природы. Все мы родились от этого явления, мы тоже продукт трансплантации ядра, но никто же не считает нас клонами.
Алматы