Я еле поспеваю за заместителем директора центра крови по контролю качества Татьяной ВОЙНОВОЙ. Ее задача – показать мне необычное медучреждение, моя – все увидеть, запомнить, уяснить. Последнее дается непросто, потому что здание огромное, с многочисленными службами. Но, как говорится, назвался груздем – полезай в кузов, сам же напросился на экскурсию по этому “конвейеру” крови.
На входе, как и везде сейчас, – дозатор с антисептиком, термометрия, обязательный масочный режим, бахилы. Уборщицы в холле протирают двери, стойки, поручни, диваны, столы. Отправная точка – регистратура. Здесь всего двое посетителей. Женщина по удостоверению личности получает допуск, видно, что не в первый раз здесь. А вот мужчина, судя по всему, новичок, заполняет анкету. Ему надо ответить на кучу вопросов, и каждый нацелен на то, чтобы выявить возможные противопоказания к донорству.
Даже если на бумаге всё гладко, посетителя, не афишируя, пробьют по базам данных кожно-венерологического диспансера, центра СПИД, санитарно-эпидемиологической службы, психоневрологического, наркологического, туберкулезного диспансеров, уголовно-исполнительной системы.
Добровольцы с таким бэкграундом здесь точно не нужны.
– Слово “донор” происходит от латинского “donare” – дарить, преподносить, – рассказывает Татьяна Николаевна. – За каждым донором стоит чья-то спасенная жизнь, поэтому в нашем холле есть “книга жизни”. Мы называем имена тех, кто постоянно с нами на безвозмездной основе. Например, Андрей Григорьевич Игнатов сдал больше 40 литров крови. Мы гордимся такими людьми.
От регистратуры в буквальном смысле тянется дорожка из зеленых следов, по которой доноры шаг за шагом отправляются по кабинетам. Первый в маршруте – лаборатория первичного обследования. На стульчике сидит парень – ждет результаты своих проб. Они уже в автомате, определяющем группу крови, уровень гемоглобина и показатель АЛТ – маркер возможного гепатита. Судя по экспресс-тесту, у парня с гемоглобином и печенью порядок. Он довольно улыбается.
– Информация по всем донорам хранится в базе “Инфодонор”, и на каждом этапе в нее вносятся данные, – поясняет замдиректора. – Вот молодой человек из лаборатории пошел к терапевту, когда он зайдет в кабинет, у врача уже будут все необходимые сведения. Его осмотрят, измерят вес, рост, давление. Если всё в норме, на табло у зала донации загорится его имя.
На автомате
Зал донации – это кафель, стерильность, яркий свет. Доброволец с трехлетним стажем Александра Акентьева спокойно подставляет руку, а от моих вопросов отделывается исчерпывающим объяснением: “Не сложно же, может, кому-то кровь необходима, спасу жизнь”.
Красная струйка льется в разовую стерильную систему из четырех спаянных контейнеров – гемаконов. Один – основной, еще три – для последующего разделения крови на компоненты. Первая порция уходит в бактиван – маленький мешочек, откуда затем возьмут контрольные пробы. Забор отслеживают автоматические весы. Они безостановочно покачиваются – перемешивают драгоценное сырье с консервантом. Как только гемакон наполнится до 450 миллилитров, автомат отключится. По словам врачей, такой объем является достаточным, чтобы помочь больному, и разумным, чтобы не навредить донору.
В зале донации могут взять как цельную кровь, так и компоненты. У донора с 15-летним стажем Василия Колмакова сегодня забор на тромбоциты. Аппаратура выделяет только нужные элементы, возвращая остальное в вену. История эта небыстрая, нужно лежать полтора часа. Мужчина не возражает. “Люди должны помогать друг другу”, – говорит он.
– Каждый гемаконтейнер получает этикетку с индивидуальным идентификационным номером донора, – рассказывает врач Елена СЕРГЕЕВА. – Больной не знает, чью кровь ему перелили, но в системе эти сведения есть. Этот же идентификационный номер наклеивается на разовых пробирках с анализом крови. Всегда можно проследить, какой компонент получен, увидеть результат исследования.
Приятный момент для тех, кто сдает кровь, – буфет. Сладкий чай с печеньками дают как до зала донации, так и после него. И… собственно, всё. Дальше донор может быть свободен.
А вот для продукции, которой он только что поделился, начинается многоступенчатая проверка. Как будут брать иммунную плазму у "коронавирусных" доноров
Мне по очереди показывают одну лабораторию за другой. Каждая – звено в цепи безопасности. Сначала гемаконы закладывают в центрифуги, где на выходе получают контейнеры с эритроцитами, лейкоцитами, тромбоцитами, а также плазмой. Они запаиваются автоматом, ни на одном этапе нет такого, чтобы к препаратам прикасался человек. В лаборатории диагностики инфекции, обычно закрытой от посторонних глаз, размеренно гудят установки по выявлению антигенов (носителей) гепатита В, С, ВИЧ и сифилиса. По словам заведующей Гульдар МАТАЕВОЙ, одна действует по принципу иммунолюминесцентной реакции, другая – ПЦР. Последний метод, то есть полимеразная цепная реакция, о котором сегодня наслышаны в любом ауле, по сути, является многократным копированием РНК и ДНК. Если вирус есть, его заставят обнаружить себя, даже если с момента заражения прошли считаные дни.
Завлаб открывает большой холодильник, наполненными разовыми 1,5-миллилитровыми пробирками. На каждой – этикетка с кодом. Это своего рода архив, который медики обязаны хранить в течение 3 лет. Не дай бог, кто-то заболеет и сочтет, что это из-за переливания крови, – в центре смогут доказать, что образцы отрицательные.
Следующий этап – вирусная инактивация, или облучение. А также лейкофильтрация – удаление лейкоцитов, являющихся вирусными агентами.
Но и это не финиш. В отделении карантинизации, выбраковки и временного хранения медики еще раз подстраховываются, проверяя контрольные пробирки на гепатит В и С, сифилис, бруцеллез и ВИЧ. Еще одну пробу тестируют на группу крови. Данные поступают в систему, и если результаты в норме, “Инфодонор” выдает финальную этикетку с зеленым знаком.
Сколько донорской крови выбраковывается? В центре привели такую цифру: за 2019 год эта доля составила 2 процента. Остальные 98 процентов использованы для спасения жизней пациентов.
Хватает и должно хватать
Из центра крови гемаконы поступают в больницы Усть-Каменогорска и еще десятка сельских районов. У каждого компонента свой срок годности. Тромбоциты можно хранить неделю, эритроциты – до 49 дней, а вот плазму в обязательном порядке выдерживают на 4-месячном карантине. В отделе выдачи продукции сотрудники открывают всего одну морозильную камеру – она забита готовыми пакетами. А таких морозилок несколько. Что бы ни происходило – пандемия, кризисы, дефицит этого препарата региону не грозит. Во всяком случае, пока не грозит.
– Это сейчас всё понемногу нормализуется, – рассказывает директор центра Хайрулла ЖИГИТАЕВ. – А во время режима чрезвычайного положения пришлось поволноваться. Мы посадили группу сотрудников, и они с утра до вечера обзванивали доноров – просили прийти, проявить гражданскую ответственность. Рассказывали, что есть пациенты, нуждающиеся срочно в переливании крови, они не могут ждать, когда закончится ЧП. Люди у нас хорошие, но есть психология. Нам пришлось даже специально выделить транспорт, чтобы привозить добровольцев.
Если в среднем усть-каменогорский центр принимал по 35–40 человек в день, то с введением коронавирусного карантина поток сократился вдвое. Многие отказались рисковать здоровьем.
Крупные предприятия так вообще опустили для центра “железный занавес” – по сей день отказываются пускать к себе медиков.
Как подчеркнули медики, на сегодня в Восточном Казахстане дефицита крови нет. Все заявки медучреждений на препараты выполняются. Что будет завтра – покажет время.
Усть-Каменогорск