Эх, вместо заманчивой в такую погоду дачи я иду на рынок. И отнюдь не за покупками. Сегодня я примеряю на себя почетную профессию рыночной торговки.
Почему почетную? Да потому, что наши базары в развальные девяностые получше любых социальных программ спасли от голода и разорения тысячи людей. Это в Костанайской области. А в рамках Казахстана – миллионы. Поскольку все те, кто только в нашем регионе остался без работы после развала заводов – дизельного, химволокна, камвольно-суконного комбината и еще пары десятков более мелких предприятий, а также те, кто уехал из полуголодной разорившейся деревни, устроились за рыночными прилавками.
А вот почему торговки? Тут я явно поспешила. На “торговку” рыночный люд явно обидится. Не меньше, чем обижаются на походя брошенное кем-нибудь из советских еще пенсионеров: “Спекулянты проклятые”.
Продавцы вообще народ обидчивый, хотя и научились не показывать этого. Народу здесь много грамотного. Дина – Дильбар Нурахметова, в чьем контейнере я начала осваивать азы профессии, – бывший полицейский. Светлана, ее соседка, – скорняк. На базаре полно бывших инженеров, педагогов, медиков…
На часах между тем – 10.50, и я захожу в ворота рынка “Салтанат”, одного из многочисленных базаров и базарчиков, которыми оброс за эти годы некогда единственный продуктовый Центральный рынок в Костанае.
Про себя отмечаю, что тут в качестве покупателя ни разу не была, даром что живу в 20 минутах ходьбы. Оглядываю ряды металлических контейнеров, многие из которых еще закрыты. И понимаю, почему накануне мне было сказано: “Подходи часам к 11, раньше там делать нечего”. Покупателей почти не видно, а те, что бродят по рядам, скорее, праздношатающиеся.
Народ открывает контейнеры, где товар уже развешан. У меня – трикотаж, в основном халаты. Товар хозяйка возит сама, из Алматы. Хотя кое-кто из ее коллег затаривается в Бишкеке.
– За эти проси 1200, если есть интерес, 200 можешь уступить, – инструктирует меня хозяйка. – Эти две отдать можешь за 1800...
С досадой обнаруживаю, что за нечто подобное я лично в магазине переплачиваю тенге пятьсот.
– Вообще-то у меня напротив еще один контейнер, мужская одежда, – Дильбар ловко выбирается из контейнера – поздороваться и чайку взять. Мимо как раз катит самодельную тележку местная “кормилица”. Утро – в ассортименте рисовая каша, чай. Тетку тут знают хорошо и завтрак берут не раздумывая. К обеду она привезет мясное, с гарниром.
Дильбар тем временем объясняет соседям по торговому пятачку, с чего это она вздумала помощницу брать, а попутно и мне – причину соседского интереса.
– Это журналистка, – говорит она несколько снисходительно. – Про нашу жизнь писать будет. Ну пусть постоит, поговорит, чтобы видела, чем сегодня базар живет.
Народ понимающе кивает, отвлекаясь на изредка пробегающих мимо потенциальных покупателей. Пока – ни одной поклевки.
– Когда-то продавцов брала на работу, сейчас сама торгую, – Дильбар кивает на контейнер, который стоит напротив “моего”. – Распродаюсь, нет нормальной торговли.
“И навряд ли будет”, – думаю я. “Салтанат”, похоже, не самый проходимый из россыпи расположенных тут рынков. И не самый выгодный. Ежедневная плата за аренду – 420 тенге. На соседних – дешевле.
В непосредственной близости от моего торгового места – обсуждение проблем и организационные движняки. Кто-то еще подтягивается, кто-то чай пьет. Я слежу за покупателями, боюсь пропустить первого. Говорят, от него вся дальнейшая торговля зависит. По приметам – хорошо бы мужчина, но где вы видели мужика, покупающего женский халат?
Попутно вникаю в самые актуальные проблемы. На днях администрация рынка, в очередной раз перешедшего из рук в руки, уведомила торгующих, что они должны выкупить свои контейнеры, уплатив за каждый 150 тысяч тенге. Сумма для большинства неподъемная.
До сих пор контейнеры принадлежали рынку. Хотя в 2008-м, когда здесь торговлю с прилавков переводили в них, администрация “строила” три стены. Двери и навес устанавливали за счет арендаторов.
Народ возмущается – для них это практически разорение. Половина увязла в кредитах. На весь пятачок – два наемных продавца, остальные давно сами себе и снабженцы, и торговцы. Многие распродают старые запасы. Поговорила с женщинами. Молодые еще. У гинеколога, стоматолога – года по три не были.
Я удивляюсь: какой смысл администрации разорять арендаторов? Это же автоматически разорит и их! Но мои смутные представления о политэкономии разбиваются в прах.
– Есть два варианта, – горячится народ. – Администрация знает то, чего не знаем мы. Например, что рынок будет ликвидирован. Или нас просто готовы заменить.
“На кого?!” – удивляюсь я. И узнаю, что в числе последних тенденций – приток на костанайские базары киргизских торговцев. Сговорчивых – заработанные тут деньги у них дома обеспечивают несравненно более высокий уровень жизни. Вот и в Костанай пришла проблема гастарбайтеров!
В разгар рассуждений обнаруживаю пожилую тетеньку, которая в растерянности оглядывает увешанные товаром стенки контейнера. Вспоминаю о главном.
– Что интересует? – я вдруг понимаю, что доброжелательная услужливость в голосе тоже требует навыков.
– Ну... Халат.
Блин, ясен перец, что не дубленка – ничего другого не продаю!
– Какого размера? Вот такой есть вариант, или вот, или...
Хозяйка немедленно оказывается рядом. И тут же раздается ключевой и совершенно элементарный вопрос, до которого я (инженер человеческих душ!) недодумалась:
– Для кого халатик хотелось бы?
Оказывается, обновка требуется восьмилетней внучке, которая “у нас толстенькая”. Восемь минут (специально засекла!) перебираем варианты.
– Посмотрю еще, – тетка отплывает вдоль торгового ряда, а я испытываю инстинкт охотника, упустившего дичь, и виновато смотрю на Дильбар. Та успокаивающе улыбается:
– Нормально!
Первый и единственный халатик за день я продаю молодой девушке. К этому времени слегка уже ориентируюсь в эльках, эмках и прочих современных размерах, лихо помогаю примерить. Это не мешает мне дважды облажаться. Сначала – скинув разрешенные 200 тенге, не дожидаясь просьбы покупательницы. Потом (о позор, я обещала себе этого не делать!), нахваливая качество трикотажа, бесстыдно назвать его турецким. В чем я лично абсолютно не уверена. Но о-о-очень хотелось хоть что-нибудь продать!
Конец рабочего дня наступил часов в пять. Подводим итоги.
– День пустой, – Дильбар улыбается. – Сейчас часто так. Не расстраивайся.
Да я что? Я ничего. Меня-то не прилавок кормит.
Вокруг народ потихоньку сворачивает торговлю. Мы сводим дебет с кредитом. В прибылях – проданный за 1000 халатик. Чай я пила два раза – это 60 тенге. Поела один раз – 200. Два раза, извините за интимные подробности, сбегала в туалет. Своего на “Салтанате” нет. На соседнем рынке берут 15 тенге, итого 30. 150 тенге – разовый талон на торговлю. Пока 150. Во II квартале депутаты городского маслихата намерены изрядно плату поднять. Итого потратила я 440 тенге. Строго говоря, все, что “наварила” на закупленном на алматинской оптовке халатике. Моя выгода – ноль. Причем я не считала еще лицензию, ежедневную аренду в 450 тенге и прочее, прочее, прочее. А ведь это суббота. В будни, бывает, и вовсе ничего не продается.
Так что торговля – уже не самый большой бутерброд. И икры с маслом на нем явно нет.
Рынки в их нынешнем виде, похоже, понемногу отъезжают в прошлое. Базар-вокзал, как говорится. Людей жалко. Наши же люди, огонь, воду и медные трубы прошедшие...
Костанай