Бабы, конечно, к поляне чудес заспешили первыми. Подходит одна такая краля к зеркалу, в которое и полцарства видно, губы поджаты, глаза сердиты, настроение вечно фиговое. Сахар не сладкий, горох не круглый, солнце не яркое.
– Фу, – говорит краля, – какое у нас все-таки королевство мрачное, унылое, некрасивое. Смотреть противно.
Подбегает к зеркалу другая женщина. Глаза горят, тело играет, кровь с молоком. Эх, сейчас бы кто гармошку в руки взял, на ходу бы в пляс пустилась.
– О, а царство-то у нас необъятное, – высмотрев в зеркале и себя, и все иные отражения, делает вывод молодуха. – Места сколько! Простор! Речка – синяя, небо – синее, трава зеленая, а солнце желтое, как яичный желток. Как хорошо здесь жить!
Краля одно говорит. Молодуха – другое. Про царство, в котором живут и та и другая. Потому, что вся наша жизнь состоит из личных определений и частных случаев. И чтобы досадные случаи не повторялись, а приятных тенденций было достаточно, чтобы на лбах зажили синяки от пресловутых грабель, нужно делать работу над ошибками. Анализировать, чувствовать. Сравнивать ситуации. Отвечать на спорные вопросы.
Ленивая Галушка
Его зовут Азем. Он всегда сам выносит мусорное ведро и на обратной от мусорного контейнера дороге обязательно присаживается поболтать с кем-нибудь из соседок на скамейку. Одной про новое кино, которое крутят в кинотеатре, расскажет. Другой подскажет, где в городе самые дешевые окорочка продают. А мне Азем любит жаловаться. Я терпеливая и умею слушать нытье.
– Жена у меня ленивая, – жалуется Азем. – Зашел вчера к товарищу, его супруга вареники лепит, банки с компотами крутит, тесто на пирог поставила. С утра стряпать будет. Прихожу домой, моя жена с детьми на ковре перед телевизором валяется. Все четверо комедию смотрят, хохочут. Полная ваза фантиков от конфет, пацаны чумазые, лица в шоколаде – Галие всё нипочем. Досмеялась, побежала на кухню суп с тушенкой варганить. Я ей, мол, что ты целыми днями дома делаешь, если к приходу мужа ужин приготовить не успела. У других жены вон чего, вареники и голубцы, а ты ничего… Галия только плечами пожимает. Другим, говорит, может, и нравится на кухне чахнуть над снедью, а мне лень. В мире столько интересного, а ты зудишь как комар над ухом со своей жратвой. Я ей говорю, что не в жратве дело. Носки надо не только стирать, но и гладить. Ковры сушить и выбивать по воскресеньям. Мелкий ремонт пора самой научиться делать. Штопать рукава на детских свитерах. А Галка глаза круглые сделает: “Зачем их штопать? Порвался свитер – выбросим!”.
Вздыхает Азем. Я спрашиваю, а часто ли хвалит он свою жену? Азем в ответ лишь отмахивается. А я опять спрашиваю, что сосед знает о лени. Тот делает круглые глаза: что о ней знать надобно, о лени-то? Я выкладываю.
Лень, вообще-то, это защитная реакция. Наш мозг точно знает, сколько в организме ресурсов для физической и умственной работы.
Не слишком проворна Галия, зато она здоровая, уравновешенная. “Плохо это? – спрашиваю. – Хорошо”. Мракобесие накрывает нашу страну - эксперты о новом казахстанском тренде "как правильно бить жену"
В глазах Азема появляется любопытство. Я продолжаю.
Дети присмотрены. Дом, пускай не до идеала, но прибран. Суп с тушенкой и простецкий салат – великолепная еда, к чему капризы? Зато у ленивиц есть одно замечательное качество.
Они прекрасно знают, что в быту несовершенны, и окружающим прощают многие их недостатки. Они уступчивы, они не ищут к семейной гармонии сложных дорог. Не пилят мужей. С ними жить просто и удобно.
– Слушай, а зачем ты спрашивала, часто ли я хвалю свою жену? – уже подобревший и переставший ворчать, задает вопрос Азем.
Догадайся сам.
Сделаю одолжение!
Отец Сабили и Марата был пропойцей десять лет. Потом его хватил инфаркт, и как-то очень не хотелось мужчине умирать. Враз по настоянию доктора завязал с алкоголем.
Десять лет беспробудного пьянства – немалый срок. Сабиле 18 лет, Марат на четыре года младше. В их памяти останется огромный отрезок испорченного детства.
Папа приползал на рогах домой и, как больное домашнее животное, стонал в угаре на полу веранды, пока не забудется сном. А мама работала, ей надо было тянуть семью, и улыбалась, только когда учителя хвалили ее детей.
С другими мальчишками и девчонками отцы ходили в парк по воскресеньям, мастерили скворечники и воздушных змеев. Другим детям папы покупали мороженое и шоколад, игрушки. А Сабиля и Марат дали папе кличку Позорище.
И вот это Позорище больше не пьет. Наблюдаешь за мужчиной со стороны, а у него будто открылись на жизнь глаза. Картина такая, словно он хочет сейчас наверстать всё, чего не успел сделать за пропитые годы. Баньку в усадьбе отстроил. Вишни посадил. Пацану смастерил голубятню. Жене Айзат приладил к веранде новую кухню. Индюков завел. Те с подрезанными крыльями важно ходят по двору и болтают на своем тарабарском языке.
Марат оттаял. Позорище научился батей называть. Отец где-то добыл щенка, о котором сын и не мечтал. Мать всё говорила, что самим жрать нечего, а еще и собаку кормить. А теперь отец по ночам прибирает и сторожит столовую и Пирату по утрам приносит груду костей, а матери отдает зарплату. Та расцвела. В ней проснулась любовь, которая годы спала. Айзат по утрам печет горячий хлеб и с куском масла подает его на завтрак. И это такой счастливый момент…
Только Сабиля, как ежик, сворачивается в клубок, стоит отцу к ней обратиться. Папаню она демонстративно не замечает, доброго утра никогда ему не желает и вообще не разговаривает с ним.
Мать попробовала поговорить с дочерью. Мол, всякое в жизни бывает. Одна полоса черная, другая – белая. И когда наступает белая, лучше забыть обо всем, что пережилось в черной. Так легче. Умеющий прощать да будет счастлив! А счастье уже вот оно – в доме.
– Простить это чмо? – вставала в позу Сабиля. – А то, что столько лет он не знал, когда у нас с Маратиком дни рождения, вычеркнуть из памяти! А то, что родители моих одноклассников запрещали им со мной дружить, потому что мой папаша – алкаш, я тоже должна забыть? Да о наше Позорище только ноги вытирать!
– Ради меня, доченька, ты могла бы его простить, ради меня, – робко попросила Айзат.
– Наверное, я могу это сделать, – сквозь зубы произнесла дочь, – но только в качестве одолжения.
Марат во дворе возился с толстым щенком, готовил удочки, отец обещал пойти с ним на Сырдарью на рыбалку. Мальчишка выглядел таким довольным, что это задело его сестру.
– Продался за собачку? – ехидно спросила она. – Забыл, что всё, что он для тебя нормального сделал, так это дал тебе жизнь?
– А разве этого мало? – удивился мальчик. – Мало для того, чтобы папе доверять?
От автора: я так и не смогла ответить на этот вопрос.
Маленькая трагедия
Ничья кошка родила в подъезде под лестницей котят. Детям разноцветные котята были так милы, что они даже спорили, кто из них больше их любит.
– Я кошку Бусечку, маму наших котеночков, берегу, – хвастался Нурланчик, – отгоняю от подъезда собак, половинку печенья из садика для кошки принес.
– Да разве кошек кормят печеньем, – фыркала Полинка, – я у мамы для Буси целую котлету попросила. Кошка съела и спасибо сказала.
– Разве кошки умеют говорить, – удивился Артур?
– А давайте для Буси попросим у нашей бабушки старое одеяло, – предложил Максат.
Один только Рустам обходил ребячью ватагу, умилявшуюся кошкой и котятами, стороной. Его мама Фаина была сильно недовольна тем, что под лестницей поселилось кошачье семейство.
– Может, кому на пятом этаже и всё равно, что эти животные приноровились в нашем подъезде жить, – воткнув руки в боки, у скамейки перед соседками держала речь Фаина, – а у меня одно желание, чтоб этих тварей пришиб какой-нибудь умный человек. Гадить котята, когда подрастут, будут мне под дверь квартиры на первом этаже. Да и лишаем каким стригущим одного из детей заразят – и всей ребятне тогда дорога в кожвендиспансер.
Соседки отмалчивались. С одной стороны, они понимали чистоплотную и опасливую Фаю, с другой – “пришибить” кошачий выводок было жестокой мерой.
Рустамчик очень любил маму и не хотел, чтобы она злилась и расстраивалась из-за котят, поэтому он однажды взял увесистую палку, которую с трудом-то и поднимал, и одного за другим убил котят спокойно и намеренно.
Бусин вопль ужаса услышали дети, игравшие в песочнице, но пока они поняли, что что-то произошло, и добежали до подъезда, семилетний Рустам уже добивал и кошку.
– Убийца, ты же убийца! – кричала Полина, размазывая по щекам грязными руками слезы.
– Ты пашис, – неправильно выговаривая “фашист”, зло сжав кулачки, сказал в лицо Рустаму Максат.
– Тебя надо отдать милиционеру, который отведет тебя в тюрьму, – плюнув в Рустама, высказался Нурланчик.
А Артура так потрясло происшествие, что он и сказать ничего не смог, только после еще целую неделю он ложился спать не в свою кровать, а рядом с бабушкой. И просил рассказать ее, как Буся и ее детки попали в рай и как хорошо живется в кошачьем раю. Как сбитая таксистом кошка стала поводом для обращения в прокуратуру города Алматы
“Убийца” – по-другому Рустама больше никто из детей не называл. Сначала его это не задевало. Он ведь исполнил мамину мечту избавиться от бродячих животных в подъезде и, значит, поступил хорошо.
Потом ему надоело, что все его чураются, он стал поколачивать малышню, злиться брошенному вслед слову, и однажды Фаина устроила с соседями разборки. Позвала всех во двор и, приняв позу оскорбленного достоинства, посреди тротуара развела крик:
– Вы своим хулиганам скажите, что моего сына обзывать – искать себе проблем. Я за Рустамчика им головы поотрываю! Он, между прочим, ваших детей, может, от заразных болячек спас, а что ему вместо “спасибо”? Покажу я им всем “убийцу”! Подумаешь, кошака помойного прибил!
– А разве убийство животного – это не убийство, – переспросила тихая бабушка Артура.
Немая сцена. У каждого, кто был в это время во дворе, на лице застыл свой ответ на этот вопрос.
КЫЗЫЛОРДА