Наша встреча с Александром Лазаревым откладывалась несколько раз. Все-таки актер он востребованный. Наконец вечером незадолго до спектакля “Безумный день, или Женитьба Фигаро” мы встретились непосредственно в театре. Служебный вход, видавший виды и многих великих актеров лифт, коридор, и вот мы устраиваемся в гримерке, которую Александр делит с Дмитрием Певцовым и Александром Збруевым.
Любовь с Чуриковой
– Александр, одна из последних ваших больших киноработ – роуд-муви “Артефакт”, режиссерский дебют известного актера Андрея Соколова, вашего многолетнего коллеги по театру. В одном из интервью он сказал, что, работая над “Артефактом”, открыл для себя актера Лазарева по-новому. А вы Соколова по-новому открыли?
– Да.
– В чем?
– В его режиссерских способностях, умении видеть целиком всю картину, так сказать, построить ее у себя в голове и не сбиться с этого рисунка. И организаторские способности у него совершенно потрясающие.
– Кроме того, Светлана Дружинина недавно закончила очередную серию своих “Тайн дворцовых переворотов” – “Виват Анна Иоанновна!”, где вы опять играете Бирона… Вам вообще в карьере везет на знаковых исторических персонажей – и Бирон, и Генрих VIII в спектакле “Королевские игры”, и Меншиков в “Шуте Балакиреве”, теперь в том же спектакле из-за болезни Олега Янковского вы играете Петра I. А вообще, вы историей увлекаетесь?
– Ну, постольку-поскольку… Конечно, это был один из самых интересных предметов в школе. Хотя, сами понимаете, преподавалась она у нас сложно. В основном история партии, но то, что удавалось урвать из настоящей истории, это было здорово.
– Когда вы готовитесь к ролям исторических личностей, специально изучаете литературу или школьных знаний хватает?
– Когда как. Хотя я не могу сказать, что такая подготовка не важна. Что касается Бирона, то Светлана Сергеевна так досконально знает этот пласт истории России, что волей-неволей заслушаешься и что-то новое для себя узнаешь.
– В фильме “Виват Анна Иоанновна!” вы играете в паре с вашей коллегой по “Ленкому” Инной Чуриковой. Это помогало в работе?
– Ну конечно! Если бы я не знал Чурикову и попал на съемочную площадку, я бы оторопел. Мне было бы страшно с такой мегазвездой любовь играть… А так было легче, несомненно легче.
Разные индивидуальности
– В спектакле “Шут Балакирев” у вас, не знаю, насколько уникальная, но неординарная ситуация. Вы начинали с одной роли, Монса, а потом поочередно вводились еще на две – Меншикова и Петра I.
– Знаете, это бывает довольно часто. Вот, например, Ваня Агапов (актер “Ленкома”. – Прим. авт.) вообще семь ролей в одном спектакле переиграл.
– Тексты не путаете?
– Пока бог миловал.
– В роли Меншикова и Петра I вы вводились при не самых приятных обстоятельствах – авария Николая Караченцова, болезнь Олега Янковского…
– К сожалению, да.
– Это накладывает какой-то отпечаток?
– Нет премьерной радости. Есть необходимость, грубо говоря, спасти спектакль и выручить своего старшего товарища.
– Удается избежать оглядывания на то, как предыдущий актер играл ту же роль?
– Я стараюсь внести что-то свое. На столько процентов, на сколько возможно. Но спектакль уже сложившийся, есть некие режиссерские жесткие рамки. Конечно, волей-неволей иногда что-то захватывается из предыдущего рисунка роли, из характеров, когда-то созданных Николаем Петровичем или Олегом Ивановичем. Но мы достаточно разные индивидуальности. Поэтому, думаю, я максимально своего внес в эти роли.
В “Ленком” не собирался
– Вы всю свою актерскую карьеру провели в “Ленкоме”. По окончании школы-студии МХАТ это был ваш выбор: пойти именно в этот театр?
– И выбор, и случай. Я вообще не собирался идти в “Ленком” и вообще ни в какой театр. Хотел себя в кино попробовать или переждать годик. Но летом в отпуске сразу после института познакомились с Александром Садо, который здесь, в “Ленкоме”, является вокалистом ансамбля “Аракс”. И он сказал: “А не хочешь к нам?”. Я ответил: “Саш, я пока в раздумьях”. А осенью мне позвонили из театра и сказали: “Приходите, нам для поездки в Америку с «“Юноной” и “Авось”» нужны танцующие моряки. Я успешно влился в “Юнону”, хотя в Америку не поехал.
– А возможность пойти в Театр имени Маяковского, где служат ваши родители, даже не рассматривали?
– Нет, слишком уязвимы были бы и они, и я.
– Насколько критично родители относятся к вашим работам?
– С мамой у меня вообще не сложились творческие взаимоотношения. Она один мой фильм – “Тело будет предано земле, а старший мичман будет петь” – до сих пор не посмотрела и не хочет его смотреть. Он не соответствует, так сказать, ее культурной планке. Первые пять минут посмотрела и сказала: “Боже, я не хочу это все слышать и видеть!”. Отец терпеливее оказался. Нет, ну и хвалили, и ругали.
– Так продолжается до сих пор?
– Конечно. И я хожу к ним на все премьеры. Так что у нас общая творческая жизнь бурлит.
Сын сказал: “Извини, артистом не буду!”
– Учитывая, что вы выросли в известной актерской семье, можно сказать, что у вас не было другого жизненного пути?
– Желание стать актером как-то подспудно сидело во мне с самого детства. А после одного спектакля оно как бы вырвалось из меня наружу. Это был “Бег” в Маяковке.
– То есть “мальчики в детстве мечтают стать космонавтами и летчиками” – не про вас?
– Нет, хотя говорят, что в совсем раннем детстве я говорил, что хочу стать художником...
– А сейчас не рисуете?
– Нет. У меня дедушка, папин папа, профессиональный художник – потрясающий, совершенно фантастический художник, каких мало. Но, к сожалению, ни мне, ни даже правнукам этот талант не передался.
– Ваша дочь Полина учится в ГИТИСе?
– Да.
– Тоже выбора не было?
– Нет-нет, у нее был выбор. Она готовилась к вокальной карьере, потому что очень здорово поет. Мы старались ей в этом помогать, и педагоги у нее были, и инструмент ей купили. Думали, что будет поступать в консерваторию, но она пришла и сказала, что хочет быть артисткой. Я понял: дело пропащее, никакой певицей она не будет.
– А сын Сережа уже думает о том, кем станет?
– Да, он сказал: “Папа, извини, артистом я не буду” (смеется). Но он абсолютно типичный артист. Посмотрим, что скажет лет через пять.
– К детям известных актеров иногда относятся несколько предвзято. Вам, наверное, приходилось с этим сталкиваться?
– В институте на первом курсе. После армии я пришел на другой курс, к другому педагогу, к другим ребятам. И там тоже. Пока в “Ленкоме” Фигаро не сыграл, пока не доказал, что роли по блату не даются!
Крестный отец Збруев
– Я вас узнал после фильма “Приятель покойника”.
– Очень хорошее кино.
– Да, отличное. Скажите, вы в эту картину попали по кастингу?
– Нет, меня сосватал Александр Збруев, за что я ему очень благодарен. Он, кстати, практически мой крестный отец в театре, потому что и первую свою большую роль я сыграл благодаря ему: он меня продвигал, со мной репетировал. И в кино после “Приятеля покойника” на меня обратили внимание тоже благодаря Збруеву, который дружит с режиссером картины Вячеславом Криштофовичем.
Дело в том, что главную роль отказался играть Олег Меньшиков. Криштофович позвонил Збруеву посоветоваться, что делать. Александр Викторович говорит: “У нас отличный парень есть, Александр Лазарев, возьми его”. И я полетел в Киев, где провел два прекрасных творческих месяца.
– Потом почти сразу был еще один знаковый фильм – “Умирать легко”. У нас в Алматы есть киноклуб, и после просмотра этой картины была дискуссия. Тема: то, что главный герой испытывает к девушке, – это высшее проявление любви до полного самопожертвования или все-таки болезнь?
– Знаете, сценарий был написан под триллер. Это был сценарий для Америки, но там его не купили. Когда фильм начал снимать Александр Хван, совместным решением режиссера и исполнителей главных ролей было решено переделать внутреннюю концепцию и снимать кино про любовь. Про безумную, безудержную, которая действительно переходит уже в болезнь.
– То есть это и то и другое?
– По-медицински получается, что вроде да. Но если рассуждать творчески, это все-таки любовь!
Дмитрий МОСТОВОЙ, Алматы – Москва – Алматы