В результате специалисты, работающие в различных аналитических структурах, выяснили, что социсследования уже давно не дают реальной картины в обществе.
Да, обычно говорят, что опросы позволяют показать, что думают жители конкретных регионов. Однако не учитываются временные факторы, факторы искренности. А также не производится факторологический охват проблематики, то есть никто не может реально глубоко копнуть…
Понятно, что само социсследование заслуживает отдельного комментария, но взгляд на социологию, так сказать, изнутри – само по себе неординарное явление.
Так, президент центра BISAM Central Asia Леонид Гуревич отметил: «Если мы возьмем в качестве примера разного рода «барометры»: евробарометр и так далее, то увидим, что страны, которые мы считаем менее благополучными, зачастую дают лучшие результаты, чем страны, о которых мы говорим как о более развитых. Казахстанским социологам это хорошо известно. Дело в том, что бедное население, сельское население, дает больший процент удовлетворенности, чем городское. То есть здесь очень трудно что-то выставить. Надо учитывать ментальные факторы – это тоже большая проблема, на которую надо обратить внимание. Поэтому надо сказать: мониторинг – это важная работа. Но у Казахстанского института стратегических исследований и других организаций должны найтись резервы для того, чтобы дать более глубокую и, значит, более объективную картину существующей организации».
«Надо присматриваться к тому, насколько данные исследований объективны и зависят от толщины кошелька заказчика, – продолжил тему главный научный сотрудник КИСИ Юрий Булуктаев. – Поэтому не одни политологи виноваты в том, что смешат президента. В исследовании я обратил внимание на количество тех, кто действительно готов принять участие в акциях протеста. Основным показателем здесь является социально-экономическая обстановка. Но я обратил внимание на то, что есть политические и социально-политические причины того, что некоторые готовы принять участие в акциях протеста. В частности, есть такие индикаторы, как нарушение гражданских прав и свобод человека (14,7 процента), коррупция и злоупотребление в органах власти (10,2), дискриминация по национальному и языковому признакам (9,8). В совокупности 34,7 процента – это то, что социологи называют «совокупным протестом». Это немаленькая цифра. И здесь как раз и можно говорить о том, что на эти направления надо тоже обратить особое внимание. Ведь нарушения прав и свобод человека идут от коррупции и нарушений в органах власти. И поскольку у нас объявлена борьба с этими проявлениями, надо проследить, насколько будет адекватно и уменьшение параметров нарушений прав и свобод человека. В целом же, я думаю, каждое такое исследование – это положительный момент, помогающий оценить обстановку, сделать прогноз и принять какие-то рекомендации».
Леонид Гуревич зацепился за фразу Булуктаева о толщине кошелька заказчика и постарался обелить коллег по цеху. Однако не преминул пнуть идеологических противников: «У нас могли бы политические партии заплатить за то, чтобы им дали хорошие рейтинги. Но они, по-моему, об этом и не задумывались, поскольку не привлекают сколь-нибудь солидные социологические компании».
Отметим, что тут Леонид Яковлевич, наверное, просто не в курсе. На президентских выборах в 2005 году оппозиция создала свою социологическую структуру, которая клепала чуть ли не еженедельные опросы. Кажется, ею в то время руководил известный сегодня политолог Айдос Сарым.
Между тем лейтмотив большинства встреч политологов и других экспертов – события в Кыргызстане. Призрак соседней республики все время над нами довлеет. Поэтому многие задают себе такую планку: как сделать так, чтобы Казахстан не стал Кыргызстаном. Раньше мы говорили, что Бишкек – это маленькая Алма-Ата. Теперь мы знаем, что Кыргызстан – это ухудшенная копия Казахстана. Что интересно, еще в декабре прошлого года в Кыргызстане все было прекрасно, все любили президента Бакиева…
Президент центра социальных и политических исследований «Стратегия» Гульмира Илеуова рассказала о том, каков, на ее взгляд, в стране уровень протестности: «Если говорить о формах протестности (активная или пассивная, или какая-то еще), например написание писем-воззваний, обращение в СМИ, участие в разрешенных митингах и протестах и в неразрешенных, то в данном случае тех, кто готов к неинституциональным действиям, – 5 процентов. Я затрудняюсь сказать, много ли это, потому что много деклараций. Человек, говоря, что пойдет на митинг в данный момент, на самом деле вряд ли пойдет. Законный вопрос: а не грозит ли то, что мы видим в Кыргызстане, Казахстану? Ведь картинка та же самая: та же удовлетворенность, те же высокие оценки. И когда мы говорим сейчас о социальной протестности, на самом деле сложно ее оценить».
Директор Института мировой экономики и политики при Фонде первого президента РК Султан Акимбеков оказался более практичным:
– Что касается данного исследования, то замер достаточно поверхностный. Каждый такой замер – это замер сегодняшнего статичного положения общества. Он достаточно полезен, потому что показывает текущую ситуацию. Я бы не стал его переоценивать, поскольку он фактически не показывает реальной картины. В Кыргызстане очень четко видно, что первопричиной того развала, который мы сегодня наблюдаем, стала первичная либерализация. То есть когда происходит либерализация общественных отношений, сразу начинает рваться там, где тонко. А мы знаем, где тонко: межнациональные, межконфессиональные отношения. Я бы из любой протестной формы исключил европейское население страны, которое однозначно не будет участвовать ни в каких социальных протестах. Когда мы говорим о протестных факторах, мы априори подразумеваем казахское население, которое в основном расположено в городах. Сельское население, по понятным причинам, мы тоже можем исключить: конфликты, которые там происходят, связаны с бытовыми вопросами на местном уровне. А фактор, который совсем не учитывается у нас, – современное казахстанское общество строится, как в Кыргызстане при Акаеве, по системе патрон-клиентских связей. Это пирамидальная структура, ничего нового в ней нет, она существовала всегда, даже когда-то в Римской империи. Она пронизывает все общество. К ней можно по-разному относиться. Можно сказать, что это элемент коррумпированности, а можно определить это как стабилизирующий фактор. Практически для того, чтобы организовать социальный протест, недостаточно того, чтобы там был какой-то недовольный человек и даже 20 процентов недовольных. Там важно, чтобы были лидеры на местах и активная часть населения. В настоящее время в Казахстане все социально активное население завязано в эти патрон-клиентские связи – на базарах или где-то еще. Все пассивное население зависит от тех локальных лидеров, которые есть на местах. В чем проблема Кыргызстана: как только происходит либерализация, все эти люди на местах начинают выходить на первый план и играть самостоятельную роль, то есть патрон-клиентская система разрывается. Так было и в Таджикистане в 1991 году.
Нынешние лидеры никому не будут интересны. Так, в Кыргызстане главную роль играют не атамбаевы, бекназаровы или сариевы, а лидерские группы на местах – те, кто способен организовать, скажем, пятьдесят джигитов (а это уже серьезная сила).
Поэтому мы должны понимать, что Казахстан, Узбекистан, Кыргызстан, Китай и отчасти Россия – это страны с более восточной системой организации. Они неспособны к саморегулированию в европейском понимании. И уровень проблематики настолько высок, что мы должны быть готовы к тому, что если мы начнем процесс либерализации, будет рваться там, где тонко. Это приводит к главному вопросу: нужно или нет проводить в стране процессы либерализации? Я считаю, что нет, по крайней мере, в той форме, которая будет угрожать стабильности системы. Поэтому это объективно ведет нас к той самой социальной протестности. В сегодняшней ситуации это достаточно условное понятие, будь то дольщики, ипотечники. В любом случае они не имеют большого потенциала.
В свою очередь директор КИСИ Булат Султанов выразил тревогу по поводу засилья маргиналов в городах:
– Здесь прозвучали цифры: 20 процентов – протестный потенциал, 1,5 процента – радикальный протестный потенциал и так далее. Нам надо изменить отношение к протестному населению, это нормальное явление. Оно выражает разнообразие социальной структуры общества. Вопрос в том, чтобы протестные явления проходили в правовом поле. Я вспоминаю «бархатную революцию» в Праге – там не перевернули ни одной урны. Кто будет возражать против таких выступлений, когда не будут бить витрины, сжигать автомобили и так далее? Вместе с тем я хотел бы обратить внимание на расслоение общества. Сегодня называют три района, где градус радикальных протестных явлений выше по республике: Алматы, Астана и Мангистау.
Согласитесь, что наличие проблем, которые возникают в социальной сфере, связано с процессами в экономической и политической жизни. Согласно исследованию, 10 процентов населения назвали свое материальное положение плохим, а 1 процент – очень плохим. И я считаю, что эти 11 процентов – протестный потенциал, будь он радикальным или мягким. И это в основном приезжие люди: в Мангистау – из Туркмении и Узбекистана или в Алматы и Астану – из регионов Казахстана или из-за границы (Монголия, Узбекистан и так далее). Как раз если смотреть на события в Кыргызстане, то на улицы вышли эти 11 процентов. А те, кто поддерживал, не вышли. Посмотрите на примере Петербурга 1917 года. Основная масса населения оказалась индифферентной, и власть оказалась в руках авантюристов. Переворот осуществила небольшая группа организованных людей. Во время беспорядков в Париже корреспондент «Шпигеля» спросил восемнадцатилетнего юношу-араба: «Чего вы хотите?» Он ответил: «Получать зарплату 5–6 тысяч евро, крутой автомобиль и квартиру в центре Парижа». У него спросили: «У вас среднее образование есть, профессия есть?» Он ответил: «Нет, но я хочу хорошо жить».
Вот вам протестный потенциал маргинальных лиц, которые сейчас наводняют Алматы, Астану и Мангистау. И надо ожидать именно от них радикальных действий.
То есть опрос общественного мнения, может быть, где-то не совсем правильно отражает ситуацию, но другого инструмента для замера общественного мнения у нас нет. Поэтому чем больше будет проводиться социологических исследований, тем лучше. Также важно, чтобы средства массовой информации освещали такие мероприятия, иначе вся работа будет уходить в песок.
Между тем, как оказалось, представленное исследование выявило еще один фактор напряженности в обществе.
«Довольно активную дискуссию вызвал вопрос передела собственности и власти. Этот фактор оказался самым значительным среди причин, которые могут нарушить спокойствие и гражданский мир в Казахстане и привести к общественным конфликтам (39,7 процента), – пояснила глава центра «Стратегия». – Я не знаю, как передел собственности повлияет на простое население. Но передел власти – это очень конфликтогенный фактор, который просто убивает нашу социальную стабильность напрочь. Поясню на примере. Совершенно косвенно, когда мы проводили исследование по лидеру нации, мы выяснили, что поддержка со стороны населения очень высока. В казахских областях – Атырауской, Жамбылской и Алматинской – прозвучала такая идея, что это событие организовано в преддверии смены власти. И совершенно неожиданно на фокус-группе дискуссия ушла в этом направлении. Было высказано опасение: если будет смена власти, значит, будут новые люди, и различные властные группировки будут нас каким-то образом задействовать. Тогда может возникнуть конфликт. То есть при всех положительных социальных показателях, с низким уровнем конфликтности по классической ленинской формулировке, при качественном исследовании мы выходим на совершенно иной очаг напряженности. Я готова в количественных исследованиях уйти вглубь методики, задавать сложные вопросы по формам, по локализации, но я не уверена, что показатели конфликтности будут выше. 20–25 процентов – это очень много. Даже о пяти процентах надо говорить как о существенном значении, рассмотреть со всех сторон и понять».
Юрий Булуктаев предложил, в свою очередь, в дальнейшем «развести» вопрос передела власти и собственности. По его мнению, против передела собственности выступают формирующиеся у нас представители среднего класса. То есть те, кто обладает собственностью.
А председатель правления международного института региональных исследований «Открытое общество» Игорь Кузнецов напомнил события недавнего прошлого: «Почему вы говорите только о крупной собственности? Я помню, что было на Украине в 2004 году после победы «оранжевых». Я видел, как в ряде регионов делили маленькие магазинчики, еще что-то. Или 2005 год – Кыргызстан: значительная часть собственности была переделена, в том числе и по этническому принципу. Поэтому когда люди говорят, что боятся передела собственности, далеко не всегда речь идет о крупных заводах и других объектах. В большинстве случаев это маленькие, но успешные бизнесы, которые приносят достаточно хорошую прибыль даже по уровню Восточной Европы».
Источник: Арсен САИДОВ, "Литер"