За уникальный талант певца, танцовщика и актера он попал в Книгу рекордов Гиннесса и мог развернуть судьбу лицом к себе, став суперзвездой мирового уровня. Увы!
Ария Любаши
…Его называли выдающимся контртенором, но сам он считал, что у него альт. На вступительных экзаменах в Московскую консерваторию его назвали феноменом и... отказались принять.
Специфика его голоса была такова, что отпугивала многих профессионалов. Они не знали, как учить, потому что такие голоса, как у него, были редкостью.
“Конечно, меня пытались переучивать. Мол, как же так?! Мужчина почему-то поет женским голосом, – говорил он. – В Советском Союзе это было невозможно! Так что всякие инсинуации наблюдались по поводу моего тембра. Но окончательно я понял, что у меня действительно уникальные вокальные данные, только когда перебрался в Москву”.
Это один из самых романтичных эпизодов его карьеры. До столицы добирался почти автостопом, в тамбурах. Денег не было, потому что родители не очень хорошо отнеслись к тому, что он бросил подготовительное отделение Алма-Атинской консерватории… Но он был довольно своенравен. Когда в Московской консерватории имени Петра Чайковского ему отказали, Эрик сумел попасть в Московский музыкально-педагогический институт имени Гнесиных.
Дмитрий БЕРГМАН, театральный режиссер, художественный руководитель московского музыкального театра “Геликон-Опера”, рассказывает о нем в документальной картине “Легенды Времени: Эрик Курмангалиев. Вопреки”, снятой московскими друзьями Эрика:
– Я учился в ГИТИСе на втором курсе, когда в нашу аудиторию вбежали старшекурсники. “Бежим в Гнесинку, там сегодня поет свой диплом Эрик Курмангалиев!" – крикнули они. Я не знал, кто это такой, но тоже ринулся. Пока бежал вместе со всеми, мне сказали, что это певец, который поет женским голосом. И вот вбегаем в зал, где шел госэкзамен. Он забит битком. Пели какие-то студенты. И вдруг на сцену выходит парень с раскосыми глазами. Как и все, свои произведения объявил сам. Когда он сказал: “Римский-Корсаков, ария Любаши из оперы “Царская невеста”, а потом запел: “Вот до чего я дожила”, зал рухнул! Представляете?! Это было еще до перестройки. Советский Союз в разгаре, коммунистическая партия, комсомольская организация…
Когда он допел свою программу, весь зал встал и ушел, публики на госэкзамене не осталось. А зачем? Слушать после него никого уже не хотелось.
В Московскую консерваторию он все же поступил – в аспирантуру, в класс самой Нины Дорлиак, лучшего педагога по вокалу, супруги главного пианиста страны Святослава Рихтера. Перед Рихтером Эрик преклонялся, Дорлиак боготворил. Затем – распределение в филармонию. Концерты, гастроли, ежегодные декабрьские вечера, куда Рихтер приглашал лучших артистов мира.
1985 год. Начало перестройки и рубеж двух эпох в стране. Еще ничего нельзя, но вскоре всё будет можно. Еще по-прежнему принимают в комсомол и живут в соответствии с программой партии. Быть иным в Союзе еще опасно и наказуемо. Страна начинает общаться с миром. В эфире первые телемосты. В одной из дискуссий с американцами прозвучит знаменитая фраза:
“В СССР секса нет”. Зато есть 121-я статья, карающая за "дружбу" между мужчинами, и СПИД, и первый официальный больной, зарегистрированный в 1987 году. Всё вроде бы шло по нарастающей.
Когда он в 1987 году поехал в Нидерланды на свой первый международный конкурс, его педагог сделала всё, чтобы он выиграл. Эрик шел первым, зал аплодировал стоя, но первой премии он не получил.
Одна из членов жюри посчитала, что жюри разыгрывают, что Курмангалиев – переодетая женщина. Мужчина, по ее мнению, так не может петь.
Дали второе место, первое не занял никто. Он рыдал, рвал и метал. Его пытались успокоить, говорили, что он всё равно первый, потому что впереди никого нет. Но он так и не принял этот момент.
“Пьеро, выигравший для себя маску Арлекино, – это Эрик”, – говорили про него друзья.
– Когда ты вдвоем с ним, то это один человек, – вспоминает вдова певца Алина ХАБИБУЛЛИНА. – Но появляется второй, третий, четвертый… и начинался балаган. Он строил из себя клоуна, начинал хохотать. Так хохотал, что люди не могли слышать друг друга, или мог громко разговаривать, выразиться так, чтобы все обернулись. Он был сущим ребенком, требующим внимания к себе. Поэтому и шел этот эпатаж, а потом он сроднился с ним.
Мадам Баттерфляй
У него было много концертов, и зарабатывал он хорошо. Но все деньги уходили на друзей. Когда в 1991 году империя под названием СССР исчезла с карты мира, всё стало другим. Спекулянтов стали называть бизнесменами, государственная собственность была приватизирована и стала частной, страна разделилась на новых и старых.
Эрик в финансовом океане плавать не умел, но всё же пытался адаптироваться и выплыть. Безуспешно! Не было ни денег, ни гастролей.
Спасательным кругом стал звонок Романа ВИКТЮКА, предложившего роль мадам Баттерфляй в своем одноименном спектакле по пьесе Дэвида Хванга. Эрик должен петь и танцевать, изображая женщину, китайского разведчика.
– Это был спектакль, на который валила вся Москва, – вспоминает Дмитрий Бергман. – Эрик пел все арии Баттерфляй в оригинале тональности. При этом был потрясающе пластичен – двигался на сцене так, как будто у него было хореографическое образование.
Он стал безусловной звездой. Успех был дикий, он в нем, как вспоминают друзья, купался. У него снова появились деньги и спектакли. Он был признан лучшим актером года, а за уникальный талант певца, танцовщика и актера попал в Книгу рекордов Гиннесса. Наверное, в тот момент он и в самом деле мог развернуть судьбу лицом к себе и стать профессиональным артистом.
– Однако Эрик, пользуясь ситуацией, стал манкировать режиссером, общими интересами, судьбой спектакля, – говорит музыкальный режиссер Асаф ФАРАДЖИЕВ. – И даже Виктюк, не приученный к этому, был парализован обстоятельствами, потому что замены Эрику быть не могло.
– На репетиции он приходил, но мог не прийти на спектакль, – вспоминает Роман Виктюк. – В переполненном зале театра Моссовета – именитые политики и артисты. А Эрик в это время выпивал с одним товарищем. Эти люди, называя себя продюсерами, дурили ему голову. Говорили, что после этого спектакля сделают звездой мировой. Это всё можно было сделать, но они не ударили палец о палец ради этого. Нужно было нанять педагогов и заниматься, заниматься… Но бездна взглянула, бездна притянула… Всё! Ему всё было легко. Он как молния – блеснул, пролетел, прогремел. Всё! Молния ведь не только созидает, меняет природу, сама не зная, в какую сторону, но и себя не жалея.
В какой-то момент связки, не выдержав неимоверной физической нагрузки (драматического артиста и вокалиста), порвались.
Когда московские врачи сказали, что петь он больше не будет, Эрик уехал в Венгрию – к лучшим отоларингологам. Они через год вернули ему голос, но к Баттерфляй он больше не вернулся. Дело было даже не в связках. Эрик понимал, что драматический театр не совсем его. Он мечтал об оперной сцене. Была история, когда он прослушивался в Большом театре. Там много репертуара для такого голоса, как у него. В “Иване Сусанине” он мог бы петь Ваню, в “Руслане и Людмиле” – Ратмира… Тогда такие, имитируя или пародируя мальчиков, исполняли контральтовые певицы. Но мечта так и осталась невоплощенной: Эрика не взяли в труппу Большого театра. Не рискнули: уж слишком необычным был его голос.
– В доме круглые сутки играла оперная музыка. Он засыпал и просыпался с ней, – вспоминает его вдова Алина Хабибуллина. – Однажды я заглянула в комнату и не поняла, что происходит. Он объявляет сам себя: “Выступает заслуженный артист Российской Федерации Эрик Курмангалиев”. Представив, что вышел на сцену, поклонился публике, похлопал, потом объявил: “Ария Ратмира из оперы “Руслан и Людмила”. Спел, следом под бешеные аплодисменты понеслось: “Браво! Бис!”. На бис вышел уже народным артистом Советского Союза, исполнил партию Вани из оперы “Жизнь за царя”.
Дорога в бездну
Всё покатилось по наклонной после смерти Нины Дорлиак. Она была человеком, которого он беззаветно любил. Когда Эрик не пришел на ее похороны, многие восприняли это как неблагодарность и эгоизм. А он в это время, закрывшись в квартире один, оплакивал учителя. Момент отчаяния наступил именно тогда, в 1998 году, когда ее не стало.
– Самая большая его трагедия – он был абсолютно одиноким человеком, – считает Дмитрий Бергман. – Абсолютно! Вокруг него всегда были какие-то паразиты. Кому негде было жить – приходили и жили, кому нечего было есть – тоже. В нашем театре “Геликон-Опера” около десяти лет шел спектакль “Летучая мышь”, билет на который был валютой, его невозможно было достать. Ему, как исполнителю (князь Орловский), полагалось два места. Помню, спросил его, не нужно ли больше? Он сказал, что хватит двух, но хороших. Могу сказать, что за 10 лет ими никто не воспользовался.
То есть у него не было двух человек из близких, кого бы он пригласил на спектакль.
Больших концертов было мало. Он не слишком умел ладить с импресарио. Всё заканчивалось ссорой, а сам себя продюсировать Эрик тоже не умел. Оставались маленькие залы. Он любил Углич, особенно зимний. Здесь было морозно, безлюдно и спокойно. Казалось, что храмов в городе больше, чем прихожан. Приезжал на несколько дней к отцу Николаю, в миру Эдуарду ШИШКИНУ, другу со студенческих времен. Студентом текстильного вуза он страстно любил оперную музыку. Потом неожиданно для всех поступил в семинарию.
Отец Николай:
– В последний свой приезд попросил исповедовать его. Я согласился, но сказал, что в следующий раз он должен будет креститься.
Но в Углич Эрик больше не приезжал. Отец Николай крестил его в больнице.
– Я бы ни за что не пошел делать это в реанимационную палату, если бы не знал, что Эрик хочет этого всей душой, – признается священнослужитель.
Последним его проектом была концертная постановка оперы “Танкред” Россини в Большом зале консерватории имени Чайковского. Проект обещал быть успешным. Редкая для России музыка Россини, премьера для Москвы. Он на свои деньги привез партитуру, заплатил певцам, но на рекламу тоже нужны были деньги. Это всё было поздно сделано. Проект оказался убыточным, Эрик завяз в долгах и банковских кредитах...
Бывали недели, когда он бывал просто физически голоден. Потом он поменял имя и фамилию, чтобы начать карьеру заново. Взял псевдоним Салим-Меруерт по именам своих родителей. Потом опять менял его, он всё время хотел попробовать сначала что-то.
– Как ему помочь, если он даже сам не знал, что дальше делать, – говорит Алина Хабибуллина. – Депрессия была чудовищная. Поэтому он сознательно себя разрушал.
– Когда пришла эсэмэска, что умер Эрик, я захохотал, – признался Дмитрий Бергман. – Думал, это он хохмит. Первая реакция: “Мерзавец. Это он сделал, чтобы я ему позвонил”. Увы! Это была правда.
…Современники запомнили его как суперзвезду.
– Во времена его взлета я не знал лучшего контральто, – рассказывает скрипач Марат БИСЕНГАЛИЕВ. – Впервые об Эрике услышал еще в середине 80-х. Мне посчастливилось попасть на его концерт, храню его в памяти наряду с лучшими концертами “Виртуозов Москвы” и квартета Бородина. Не имею права сказать, что был близко знаком с ним. Мы подружились в 1997 году на презентации Астаны. Я его, помнится, не узнал: это был совершенно другой человек. В последние годы жизни на него особенно больно было смотреть. В 45 лет он выглядел пожилым человеком, от былого красавца не осталось и следа, но характер остался прежним – дерзким и независимым. Не считаясь с рангами, он мог, недолго думая, послать далеко любого банкира. Не лебезил перед истеблишментом – за это его и ценили коллеги.
Когда Эрику давали звание народного артиста республики, он отказался. Это неординарный поступок, мне кажется, я бы не смог решиться на такое. А Эрик был совершенным воплощением человека свободного духа. И, как настоящая суперзвезда, знал свое место в этой жизни и цену себе знал тоже.
Незадолго до его смерти я пригласил Эрика принять участие в проекте “Концерты на родине”, хотя и знал, что он уже не та суперзвезда, какой его запомнили (после 30 лет он пошел по наклонной). Но во мне почему-то жила уверенность, что люди, слышавшие некогда блистательного Эрика, оценят его появление. Ностальгия об этом гении должна была задеть их сердца. Ведь бледная копия МЕНУХИНА, игравшего на склоне лет в Москве концерт Бетховена, все равно стала большим событием для любителей классической музыки: перед ними была живая легенда!
После его смерти я долго искал записи Курмангалиева. Всё, что нашел, – это маленькая ария мадам Баттерфляй на YouTube.
P.S. В книжных магазинах Алматы появилась книга-альбом Маржан ЕРШУ “Феномен. Эрик Курмангалиев” о жизни оперного певца.