Не наша война
– Вы много раз бывали в самых горячих точках земли. Видели то, что другие никогда не увидят. Как вас изменили эти военные командировки?
– Ты становишься причастным не к виртуальному страданию, которое проживают герои в телевизоре, а к реальным человеческим судьбам. На моих глазах 15летние мальчики в Палестине были готовы умереть, когда сражались с израильской армией. Это воспитывает совсем другое отношение к жизни и реальности… За 8–10 дней командировки ты очень быстро сходишься с людьми. Вас сближает совместное преодоление испытаний, связанных с угрозой смерти, а потом ты уезжаешь в теплую хорошую Москву, еще и деньги зарабатываешь на том, что написал. А люди остаются в том кошмаре...
– Ваша жизнь там была понастоящему в опасности?
– Конечно, как и всякого человека, кто бывает в зоне боевых действий. Но моя жизнь – она застрахована, я – элитный московский журналист, а местные мужчины, женщины, дети – они никем не застрахованы. Когда вы смотрите новости из Ирака: “Взорвана бомба на площади в Багдаде, 40 человек погибли”, разве вы пускаетесь в рыдания? А теперь представьте Багдад, на секундочку вживитесь туда, примите позицию тех людей, которые там живут… Только политическая позиция делает человека реальным. Вот Эрнесто Че Гевара и Фидель Кастро – реальные люди, которые брали ответственность за свою жизнь и за свои слова.
– Какими из своих интервью вы гордитесь?
– Я не думаю, что эти имена стоит называть. Я встречался с разными радикалами, многие из них уже убиты, с полевыми командирами и людьми, принадлежащими к террористическому подполью. Думаю, что дойти до этих людей и сделать с ними интервью – большое достижение для журналиста. И это реальные люди, тогда как, общаясь с нашими политиками, мы по большей части контактируем с пиарслужбами.
Исламская цивилизация – это прекрасно!
– Почему вы недоучились на факультете востоковедения?
– Исламский мир – моя специализация. Не закончил по той причине, что начался кошмарный 1991 год. Халявное образование, которое было в СССР, исчезло. Востоковедение – это мое второе образование. Первым вузом был Московский авиационный институт. “Мы диалектику учили не по Гегелю, – как сказал Маяковский. – Велели нам идти под красный флаг года труда и дни недоеданий”. Я очень жалею, что не закончил изучение арабского языка. Но исламский мир я узнал, много в нем работая… У меня были жена и ребенок, мне нужно было их кормить. В то время невозможно было совмещать учебу и работу.
– Насколько вы продвинулись в изучении арабского и как вам это помогало в работе?
– Я читаю со словарем и понимаю общий контекст разговора. Это позволяет проникнуть в культуру, понять специфику и этикет взаимоотношений, суть прекрасной исламской цивилизации. Первая книга, которая заставила меня обратить внимание на исламский мир, – это труд швейцарского культуролога Адама Меца “Мусульманский ренессанс”. Я оторваться от нее не мог. Потом увлекся арабской поэзией, правда, в переводах. Както купил АбульАла альМаарри – это слепой сирийский поэт X–XI веков, это были великие стихи в переводе Арсения Тарковского. Я поразился, какой глубины и мощи была эта поэзия!
“Не считаю, что ислам – религия Востока”
– Откуда в европейском человеке такая безудержная тяга к Востоку?
– А вы полагаете, что Восток – это удел только людей, живущих на Востоке? Он наиболее привлекателен именно для европейцев. И потом, я не считаю, что ислам – это религия Востока, тогда и христианство – религия Востока, они зародились в одном и том же месте! Испания почти 600 лет была исламской цивилизацией. Испания – это Восток или Запад? Наверное, странный вопрос? Или монголы? Мать Чингисхана была из христианского племени несторианского вероисповедания. Напомню, что практически все народы на Запад пришли с Востока. А Япония к кому относится? Это член западного сообщества. А кодекс чести бусидо – это участь лишь людей Востока, разве на Западе мы не знали кодекса, когда римлянин, проиграв, падал на кинжал?
– Что вас в первую очередь поразило в исламской культуре?
– Меня удивила этика отношений. Люди, например, между собой не ругаются матом. Я понял, что кавказцы сквернословят только с русскими… Прежде всего поразило в исламе ощущение отсутствия времени. Я это испытал на себе, когда работал в Афганистане. Времени нет, есть воля Аллаха, есть жизнь и смерть, есть твои действия, твоя судьба… Я, например, спрашиваю у другамусульманина, могу ли при нем выпить спиртного, он мне отвечает: “Твои грехи – твои молитвы”.
– Максим, вы помните момент, когда углубились в религию?
– Гдето в 1987 году. Но меня с детства интересовала религиозная проблематика, поскольку самые интересные события в истории человечества происходили под религиозными лозунгами: либо борьбы с религией, либо ее установления… Но я был марксистом и атеистом. В какойто момент атеизм во мне исчез, а марксизм – остался.
– Вы верующий человек?
– Я христианин. Покрестился, когда мне было 22 года.
На Байконуре так и не послужил
– Как вас тогда занесло в авиационный институт, это дань моде или мечтали о небе?
– Московский авиационный институт (МАИ) был одним из крупнейших военных институтов того времени. Я готовился в университет на механикоматематический факультет, а там сняли военную кафедру, мне тогда не хотелось идти в армию. Поэтому я пошел в МАИ, поступил очень легко. До этого учился в физикоматематической школе, хотя меня всегда интересовали гуманитарные науки. Но я не жалею, что мое первое образование – техническое. Оно придало мне дисциплину ума и дисциплину личности.
– Служить на Байконуре не стремились?
– Нет, я ведь окончил в 1990 году, когда все разрушилось, страна, которой я присягал, – СССР – исчезла. Как человек чести, я никому больше присяги не давал. Я был приписан к Главному управлению космических войск как офицер запаса. Мы занимались радиоэлектронными связями, обнаружением, подавлением помех. Ребята, те, кто раньше учился, действительно служили на Байконуре. Потом армии не стало, поэтому я офицером так и не служил.
Марина ХЕГАЙ, Тахир САСЫКОВ (фото)