…С первого до 10-го класса дошли немногие. Кто-то оставался на второй год, иные уезжали, а некоторые после 8-го класса пошли учиться в техникумы и училища. Так поступили мои закадычные приятели – двое Валер, но уже в середине учебного года сбежали. В школу не вернулись, а пошли работать. Вёсны 9–10-го классов запомнились тем, что мы дружно сбегали с уроков и устраивались в парке, где наши мальчишки курили, играли на гитаре. Как-то не до уроков было. Начавшиеся в средних классах пофигизм и стремление не выделяться так и остались с нами, позже отразившись не самыми хорошими отметками на выпускных экзаменах и в аттестатах.
Оценки волновали нас меньше всего. Зато довести до белого каления учительницу, не знавшую стихов Сергея Есенина из цикла “Москва кабацкая”, было делом номер один. Юношеский максимализм жесток. Только позже начинаешь думать и корить себя, а тогда… Море было по колено, важнее казались песни Аркадия Северного, “Битлз” да бесконечные разговоры. На учебу соответственно времени не хватало. Потому так и радовались учителя, когда мы окончили школу и ушли. Справедливости ради нужно сказать, что пофигистскому отношению к учебе в немалой степени способствовали сами учителя. Многие из них не только плохо знали свой предмет, но и просто ненавидели школу. А ведь дети – барометр, по которому можно измерять настроения. Ненавидели нас – в ответ и мы не любили учителей. И сегодня с высоты прожитых дней добрым словом могу вспомнить только отдельных из них. Пусть земля будет пухом директору нашей школы, преподававшему русский язык, – Семёну Петровичу Шкаренко, учительнице немецкого языка Рымкеш Алияскаровне Бергеновой. Благодарна учительнице младших классов Ирине Романовне Полойко, чьи двое сыновей были и остаются одними из лучших моих друзей, преподавателю физики Марии Фёдоровне Сиденко.
И все же мой скепсис в отношении учителей был поколеблен после инцидента в 9-м классе, когда меня собрались исключать из школы за то, что я вступилась за одного из одноклассников. И сейчас стыдно вспомнить, как краснел мой папа в кабинете директора. После этого эпизода я по-другому стала глядеть на учительский труд.
К слову, и наш папа, и старшая сестра всю свою трудовую жизнь были связаны со школой. Покойный депутат Верховного Совета 12-го созыва Мараш Нуртазин с благодарностью отзывался о моем отце, на всю жизнь привившем ему любовь к истории. С тех пор учитель для меня – это нечто высокое. А с годами пришло понимание, что интерес к тому или иному предмету в школе зависит от того, как сумеет он увлечь учеников. Сегодня, когда сетуют на качество учебников, хочется воскликнуть: да не в них дело, и не в отсутствии наглядных пособий, а в нехватке толковых специалистов. Таких, которые бы знали свой предмет, могли донести его до школьников доступным живым языком. Поневоле вспоминается классик: “Народный учитель должен у нас быть поставлен на такую высоту, на которой он никогда не стоял и не стоит и не может стоять в буржуазном обществе”. Увы, эти слова Ленина не шибко популярны сейчас. А между тем они актуальны. Еще более злободневно звучит продолжение этой фразы: “Это – истина, не требующая доказательств. К этому положению дел мы должны идти систематической, неуклонной, настойчивой работой и над его духовным подъемом, и над его всесторонней подготовкой к его действительно высокому званию и, главное, главное и главное – над поднятием его материального положения”. Пока мы не достигнем того, что материальное обеспечение учителей станет соответствовать требованиям времени, мы никогда не добьемся качества образования в школе. Вот об этом и хотелось сказать сейчас, когда в школах только начинается учебный процесс.
Алматы