Сказка ложь, да в ней намек
Если сравнить казахские народные сказки с творчеством Шарля Пьеро или братьев Гримм, то можно заметить, что наши больше напоминают кровавое фэнтези, вроде «Игры престолов». .В европейских аналогах тоже хватает смертей, взять хотя бы волка, пожирающего Красную Шапочку. В наших же полно натуралистических подробностей. Если какая-нибудь Жалмауыз-кемпир станет есть неосторожного батыра, то обязательно будет описан процесс потрошения и отправления частей человеческого мяса в котел.
Ер-Тостик является положительным персонажем, но на первой же странице сказки описывается, как он пытал старенькую мать, засунув её руку в котел с тары. В другом варианте он пытает уже обоих родителей, крепко сжимая их бедра, грозя раздавить таз.
Хеппи-эндов в казахских сказках тоже мало. Если кто-то и добивается счастья, то очень дорогой ценой.
Это совсем не означает, что наши предки были более жестокими, чем европейцы. Оригиналы французских и немецких сказок изобиловали совсем кошмарными деталями. Например, принц не просто поцеловал Спящую красавицу, а овладел ею, и проснулась принцесса только девять месяцев спустя, когда начались роды. Сестры Золушки отрезали себе пальцы на ногах, чтобы влезть в крохотную туфельку.
Дело в том, что почти все народные сказки, которые мы сейчас читаем, были адаптированы для изнеженных детей XIX века. В те времена в моду вошел романтизм, и читатели хотели благородных рыцарей, утонченных принцесс, пасторальных крестьян, получающих удовольствие от честного труда от заката до рассвета. С этого же времени сказки стали нравоучительными. Детям внушалось, что если не будешь перечить взрослым и станешь работать, как Золушка, то обязательно тебя найдет принц, а фея-крестная подарит хрустальные туфельки. Каждое переиздание смягчало острые моменты, в зависимости от идеологии. Например, глупые короли и жадные священники стали появляться на страницах детских книг только после Французской революции. В результате сказки изменились до неузнаваемости.
Неадаптированные оригиналы народных сказок тоже печатались, только не такими тиражами.
Из песни слов не выкинешь
Казахские же народные сказки стали издаваться для детей намного позже. Первые издания стали печатать в 30-х годах ХХ века, а большими тиражами они выходили только с 50-х. Адаптировали их на скорую руку, выбрасывая только слишком откровенные места. Например, в издании 1984 года охотник Кара-мерген, оказавшись в юрте наедине с прекрасной пери, три ночи напролёт с ней … мило беседует. На третью же ночь пери страшно рассердилась, когда джигит под утро не смог... вспомнить какую-нибудь смешную историю, и улетела в свой мир. Ребенок же необыкновенной красоты, которого подбросили Кара-Мергену через 9 месяцев, появился, скорее всего, от болтовни.
Идеология коснулась и наших сказок. В оригинале Алдар-Косе дурачил всех, невзирая на социальный статус. В советском варианте жертвами Безбородого обманщика становились только баи, ханы и священники.
Но и советский вариант базировался на довольно прилизанных историях, записанных дореволюционными этнографами. В 60-е годы XIX века среди российской интеллигенции были очень популярны идеи французского философа Жан-Жака Руссо. Он был явным противником любого прогресса и утверждал, что за мудростью нужно идти к «благородным дикарям», то есть народам, которых технический прогресс коснулся меньше всего. Якобы именно в их легендах и преданиях кроется истинный гуманизм и человеколюбие.
До степей Казахстана европейский технический прогресс к 70-м годам XIX века практически не дошел, и этнографы Российской империи отправились в наши края, чтобы собирать легенды и предания.
Экспедитор Азиатского департамента коллегии МИД Российской империи Семён Броневский часто бывал в Казахстане по деловым вопросам, но свой след в науке ему тоже оставить хотелось, поэтому по дороге в Персию и Кавказ он частенько просил возниц рассказать ему местные легенды. которые путешественник записывал в специальную тетрадь. Выходило не всегда точно. Во-первых, переводчик не всегда мог найти нужного слова, меняя его на похожее по смыслу. Например, вместо бешбармака и тары в записках часто фигурирует плов и пшенная каша. Во-вторых, такие тонкости, как роды и жузы, этнограф вообще игнорировал.
Колыбельная седому сыну
Фольклорист Александр Мякутин был ярым приверженцем идей Руссо. В наши степи он поехал, чтобы увидеть, как казахи живут в гармонии с природой, но сцены охоты на волков и кокпар в идеи французского философа не вписывались. Тем не менее несколько журналов уже заключили с Мякутиным контракт на публикацию эссе, и, чтобы совсем уж не лгать, фольклорист решил просто немного не договорить. Так в печать попали сказки, где казахи бережно обращались с животными и никто никому не делал зла. Оригинальные записи этнограф выкидывать пожалел и передал их в Российскую академию наук, как образец настоящего казахского фольклора.
Исследователя Михаила Миропиева больше интересовали сказки про ведьм, потусторонних чудовищ и прочих шайтанов. Именно эти истории попали в печать почти неизменными. Миропиев был человеком очень верующим и хотел наглядно доказать, какие монстры могут мерещиться суеверному степняку. Заодно сюда попали и бытовые страшилки. Видимо, исследователь просто любил пощекотать себе и читателям нервишки.
Вот одна из таких «сказочек», после которой и у взрослого человека волосы станут дыбом. А фольклорист услышал её от женщины, которая укладывала спать ребенка лет пяти.
«В одной семье отец зарезал барашка и уехал за солью в соседний аул. Жене он приказал хорошенько промыть мясо в реке. Женщине не с кем было оставить младшего сына, и она взяла его с собой на реку. В это время старший, который видел, как отец режет барашка, играл со средним. Он взял отцовский нож, заставил среднего блеять и полоснул ножиком по горлу. Мать прибежала на крик, от увиденного потеряла рассудок и стала бить старшего палкой, пока тот не умер. В это время младший упал в реку и утонул. Мать кинулась его спасать и утонула сама. Отец вернулся с солью, увидел трупы и с горя повесился».
Вот такая вот сказочка для ребенка на ночь. Ясно, что в сборники она не попала. А подобных побасенок этнографы записали десятки.
Ещё цензурным ножницам подверглись места с излишним натурализмом. Так же собиратели фольклора деликатно заменили детали, которые могли смутить чересчур изнеженного городского читателя. Например, в оригинальной истории, где нечисть глумилась над путниками, люди съели половину казана, когда морок рассеялся, они поняли, что бесы их потчевали человеческими фекалиями. В обработанном варианте в казане оказалась коровья лепеха, и морок спал, как только путники к ней прикоснулись.
В другой истории батыр выбирает себе боевого коня по запаху гениталий. В варианте для детей он нюхает жеребцу грудь.
Пообедаю сейчас!
Чудища кого-то едят даже в сказочках для детсадовского возраста. Корней Чуковский писал совсем для малышей, но и у него Бармалей собирается сожрать непослушных детишек, а Крокодил, в свою очередь, проглотил самого злодея. На процессе поедания разумных существ внимание не фиксируется.
В казахских же сказках, которых не коснулась рука цензора, чудища когтями вырывают легкие и печень жертвы и со смаком чавкают человеческими кишками. Сейчас книги и фильмы с такими сценами маркируются дисклеймером «18+», а в те времена и мысли не было напечатать что-то подобное.
Дело в том, что дети из аула и сейчас не раз присутствовали при забое скотины, а лет 150 назад это было вообще делом будничным, никакого шока вид внутренностей вызвать не мог. Как бы ни был огромен рот у Жалмауыз-кемпир, проглотить взрослого человека она не сможет, а значит, и появится недоверие к рассказчику. Ведь большинство сказок не делились на детские и взрослые. Их слушали все, чтобы хорошенько испугаться. Фильмов ужасов тогда еще не придумали.
Кстати, почти всю нечисть женского пола этнографы объединили в Жалмауыз-кемпир, то есть в уродливую старуху.
На самом же деле путников изводили и девы прекрасной красоты, и человекоподобные существа с грудями, свисающими до колен, и девушки с козьими копытцами вроде той, что сейчас гоняется за водителями на Капчагайской трассе. Поэтому в сказках не всегда понятно, чего это джигит не мог отвести глаз от купающейся старой ведьмы или с какой стати он стал флиртовать со старухой, которая заглянула к нему на огонек.
Причиной подобных ляпов стала не халатность этнографов, а суеверность рассказчика. Произносить имя нечисти вслух рассказчики опасались, чтобы не накликать беду. Вот и использовали слова, вроде «Она», «Женщина», «Та самая». Казахам, с детства воспитанным на этих страшилках, сразу становилось понятно, о ком именно идёт речь, а русские этнографы в этом всем запутались.
Ох уж эти сказочники
По вине недобросовестных рассказчиков значительная часть изменилась до неузнаваемости, превратившись из масштабного эпоса в короткую побасенку. Как известно, письменности у казахов долго не было, и мифы с легендами передавались из уст в уста. Каждый рассказчик добавлял свои детали в сюжет, а мог и выкинуть сцены, которые ему лень было пересказывать или он их просто забыл. Попробуйте подробно пересказать сюжет любого сериала, который смотрели год назад, и станет ясно, о чем идет речь.
Русский исследователь Григорий Потанин с 1876-го по 1899 год путешествовал по Центральной и Средней Азии и не раз бывал в Казахстане. Главной целью его экспедиций было изучение местной флоры, но собирать фольклор он тоже любил. Именно благодаря Григорию Потанину русскоязычные читатели узнали о Ер-Тостике.
Первой этнограф услышал ту версию, которую можно встретить во всех сборниках казахских народных сказок. Вариант этот примечателен только национальным колоритом. В целом это обычная волшебная сказка про приключения чудо-батыра, который отправился искать своих братьев.
Через полтора года после того, как Потанин записал эту сказку, этнограф познакомился со стариком, который предложил рассказать ему про Ер-Тостика. Ученый сначала хотел отказаться, потому что эту сказку он уже записал, но из вежливости решил выслушать старца. Уже с первых минут рассказа стало ясно, что это будет совсем другая история.
Во-первых, она намного длиннее и по закрученности сюжета не уступает финской «Калевале» или англо-саксонскому «Беовульфу».
Ер-Тостик путешествовал между мирами, взбирался на Древо жизни, переплывал Мировую реку, видел птицу Самрук, беседовал с языческими божествами. Кстати, по теории фольклориста Владимира Проппа и американского исследователя мифологии Джорджа Кэмбелла, версия старика больше соответствует структуре настоящего народного мифа, где через приключения героя показано становление его личности, а легенда не только развлекает, но дает слушателю представление об устройстве Вселенной.
К сожалению, Потанин не идеально владел казахским, а. в знании народной мифологии у него тоже были пробелы. В речи же старца было много устаревших слов и диалекта, но основную идею этнограф всё-таки записал.
Это вообще было очень частой проблемой собирателей фольклора в наших степях. Российские этнографы чаще всего обращались к казахам, которые владели русским или прибегали к помощи переводчиков. О качестве такого перевода можно судить хотя по сборнику Михаила Миропиева, где бешбармак был заменен на плов, а юрты на бревенчатые избы.
Чтобы передать весь колорит мифа, знания на бытовом уровне явно недостаточно, поэтому до наших дней дошли сильно урезанные и переиначенные.версии народных преданий. И очень высока вероятность, что сотни шедевров народного творчества попросту исчезли.