Мы все спешим за чудесами

– Наше здание состоит из двух частей. Первое построили в 1899 году на деньги городской Акмолинской думы и купца Кубрина. Город выделил 100 рублей и столько же добавил меценат. Все строительство обошлось в двести рублей – до сих пор стоит! А второе здание, в котором мы сейчас находимся, построили в 1916 году. Поначалу в нем работали все труппы: казахские, татарские, украинские… Сохранились первые афиши…

По перемычке мы идем в первое здание, куда не ступала нога зрителя. Здесь зал для репетиций, кабинет для приезжих режиссеров, используемый иногда в качестве жилой комнаты. Рассказывают, что некоторые гости слышат здесь некие голоса и ощущают непроявленное присутствие какого-то человека.

“А еще чудеса?” – спрашиваю. “Кенес, старый вахтенный служака, – откликается Еркин, – рассказывал, что от этого здания идет подземный потайной ход. Он тянется в сторону нынешнего магазина “Астана”, бывшего дома Кубрина, а оттуда выходит на Ишим, приблизительно к памятнику Кенесары. Кенес говорил, что этот ход еще при нем завалили камнями, наглухо заделали. Может, по этому туннелю купец к актрисам ходил? А потом на реку – встречать рассвет. Кто его знает...”.

С приходом нового директора жизнь театра явно активизировалась. Начались гастроли, коих лет пятнадцать не было. В Россию ездить уже привычно, успели побывать и в Китае, и в Венгрии, и в Дагестане, и в Испании – везде принимают на ура, везде зовут. Призы, грамоты, дипломы – тоже дело привычное.

Кстати, первый “трофей” на Всесоюзном фестивале театр получил в 1957 году за спектакль “Пучина” по Островскому. Это событие связано с именем первого режиссера Целинного краевого театра, народного артиста РК Евгения ОРЛА, прибывшего из России со своей труппой, которая на долгие годы составила костяк театра. Все это нам показывают в музее, на втором этаже. Организовали его по инициативе Бориса МАЕВСКОГО, долгие годы возглавлявшего управление культуры области, в честь него здесь есть особый раздел. Также замечательной страничкой в истории театра является то, что здесь в далекой юности, в 17–18 лет, играл известный публицист, профессор Турсунбек КАКИШЕВ.

На втором же этаже – сердце театра, зрительный зал, небольшой, уютный. Сегодня там идет прогон спектакля по Брехту “Страх и нищета в Третьей империи”, поставленного австрийским режиссером Егише ГЕВОРКЯНОМ. Темно, свет только на сцене, и от этого действие воспринимается как чародейство.

А вот и тот, кого хотелось увидеть, – старожил театра, 83-летний актер, ведущий мастер сцены Владимир ИВАНЕНКО.

– Что изменилось в театре за 50 лет, Владимир Степанович?

– Многое. Два генеральных ремонта пережили, во время целины ездили по грязи во все районы области. А сколько актеров ушло из жизни на моей памяти… Вон они все, – показывает патриарх.

Подходим к стенду “Не прервать связующую нить”.

– Приходим в театр, – продолжает актер, – кланяемся. Здесь все мои партнеры. Сколько я с ними переиграл! Архипенков, Быстрицкая, Макаров, Червов… Он Воланда играл, а я до сих пор играю Берлиоза. Из всех этих актеров я самый долгожитель, ни один столько не прожил, даже до 80 никто не дотянул. Актер же тратит и сердце, и нервы. Я удивляюсь, как это в России Зельдин держится? Загадка!

– Давайте, Владимир Степанович, повернемся к живым!

Разворачиваемся. На противоположной стене – галерея ныне здравствующих актеров. Театр начинался с семи человек, потом разросся, в годы распада Союза оставалось 17, а сейчас их около сорока. В фаворе заслуженная актриса РК Наталья КОСЕНКО, народный артист Кыргызстана Сергей МАТВЕЕВ, Людмила КРЮЧКОВА, Виктор ЖИТКОВ, Роман ЧЕХОНАДСКИЙ и далее, по возрастной убывающей. Про молодежь Владимир Иваненко говорит мудро: “У них еще все впереди, и это главная их заслуга”.

– О чем сожалею? О том, что Ирину Муравьеву на руки не поднял, – смеется актер. – Она приезжала сюда, и мы с ней играли в “Вишневом саде”. Я – Симеона Пищика. Прощаюсь с ней и целую край платья. А она же, такая чуткая, наклонилась и в макушку поцеловала. Я хотел броситься к ней, потанцевать, подхватить на руки… До сих пор сожалею, что не подхватил, – это он уже о другом, не о спектакле.

– Вот сейчас нам прибавили жалованье, – возвращается актер в сегодняшний день. – Ты не можешь представить, сколько прибавили! Только бы жить и жить, но жизнь кончается… – вздохнул старый Борис Годунов (его любимая роль) и… побежал на репетицию.

Поднимаемся на 3-й этаж, где располагаются осветительский и музыкальный цеха. Первый уже закрыт, во втором застаем завмуза Нелли ТЕРЕХИНУ. Она 20 лет в театре, здесь выросли ее дети. Сын сейчас режиссер-постановщик экспериментального направления, учился у самого Виктюка, дочь – театральный композитор, работала в Астане, потом перебралась в Россию.

У Нелли Давыдовны масса баек о ее месте работы, но сумерки за окном склоняли к разговорам о необычном, волшебном. Однажды во время спектакля случился пожар – загорелся занавес. Приехали пожарные, все залили водой, отключили электричество. “На следующий день мы сидим в темном зале, печалимся, и вдруг зазвучала мелодия “Исцеление” из спектакля “Мастер и Маргарита”. В аппаратной никого. И такая музыка… Благодаря этому чуду коллектив быстро оправился после пожара”.

Пора заглянуть в гримерки. Их всего семь, в каждой по 4–5 человек. Теснота везде. В одной из них застаем молодого, но уже заявившего о себе Данилу ХОМКО. Пять зеркал, пять мест, все впритирочку.

– В тесноте, да не в обиде, – успокаивает то ли нас, то ли себя Данила. – Разве что развернуться тяжело.

Он еще не воспринимает, подобно мэтру Иваненко, театр как дом родной.

– Нет, – говорит, – дом – это там, где отдыхаешь, а здесь приходится напрягаться, жертвовать.

На традиционный вопрос, что хотелось бы сыграть, тоже откликнулся без энтузиазма:

– Я, пока учился, все роли переиграл. Жду гениального режиссера, чтобы он повытягивал из меня, чего сам про себя не знаю. Хочется участвовать в чем-то интересном, необычном. Вот Юрий Иванович ХАНИНГА поставил “Плоды просвещения”, нужно еще что-нибудь.

…За окном почти ночь, наша экскурсия окончена, а сколько еще историй, баек и легенд хранит в себе театр! Но уже и после услышанного изумрудное здание театра, около века служащее Мельпомене, вызывает отныне особое трепетное почтение.

Астана