Все эти кабинеты, важные коридоры, люди, спешащие по ним с папками. Иные - с таким выражением лица, что и спросить-то страшно, где, мол, такой-то сякой-то отдел располагается. Вдруг человека со стратегической государственной мысли собьешь своим дурацким, прямо-таки ничтожным вмешательством.
Недавно я был просто потрясен. Понадобилась моей бабушке какая-то справка, поскольку количество справок у нас в стране не уменьшается. Приезжаю в собес (они нынче как-то длинно и мудрено называются, но народ привык по-старому). В обшарпанном темном коридоре нахожу нужную дверь. Дрожа, но стараясь не показывать виду, вхожу, проявляю чудеса словесной вежливости. Даже не пытаюсь нагло присесть на стул. Что вы! Только эдакий полупоклон - остается только ножкой шаркнуть.
За столом сидит тетя в лучших традициях классического образа, я прямо чуть не зарыдал от умиления. Крашеная химическая башня на голове, губы на большом лице - в дешевой, слишком яркой помаде, в морщинках застряла пудра, монументальный совершенно бюст и взгляд, способный любого зарвавшегося в своих требованиях пенсионера быстренько привести к инфаркту.
Мямлю нечто про свою бабушку. В ответ - ни слова. С тем же каменным выражением лица она читает рецепты в журнале "Лиза". А пальцы! Ох, молчу, а то меня обвинят в женоненавистничестве, а это совсем не так. Словом, этот экземпляр, который хоть сейчас на съемочную площадку, даже подправлять ничего не нужно, ни единым движением, ни единым звуком не выдает страшной тайны о том, что она ощущает присутствие в комнате постороннего. Да и то верно: кто мы для нее? Так, козявки с вечными вопросами. Привыкла поди, что тут стариканы то и дело ползают со своими болячками, вот и абстрагируется от действительности. В молчании проходит минут пять. Я стою. Она читает. В порядке эксперимента - уже просто интересно стало - жду еще минуты три, потом интересуюсь: "Может быть, вы все-таки что-нибудь вымолвите, уважаемая?".
И тут же мелькает ужасная мысль: а вдруг она немая? Глухонемое изваяние меж тем поднимает от рецептов хмурое надменное лицо и с плохо скрываемой ненавистью произносит: "Да, это ко мне, но у меня перерыв". Смотрю на часы - и точно! Без четырех минут два. Экая я дубина! Нарушил покой утомленного, видимо, человека в священный час отдыха. Пячусь, пячусь почтительно…
Ну почему они такие? Будто специальную породу в каком-то питомнике выращивают. Владимир Войнович говорил, что, завидев милиционера, всегда переходил на другую сторону улицы, хотя ничего не нарушил и не совершил. И тоже недоумевал по поводу этого страха, словно в генах переданного. А может быть, они такие, потому что мы привыкли их бояться?