Проверить все детали этой истории, наверное, должны ученые. Я же воспроизвела рассказ аксакала так, как он поведал сам, сохранив некоторые подробности.
О том, как попал на фронт и как воевал, уроженец Кармакшинского района Кызылординской области 88-летний Акмырза Куатбаев рассказывает с юмором, помня о каждой мельчайшей детали:
– Возле военкомата крутились ребята, шумели. Подхожу – на фронт записываются. Уже два месяца шла война. Я решил, что тоже пойду, хотя уже год как работал в школе учителем. Сказали, что набирают в 176-й полк 103-й стрелковой дивизии. Сначала нас направили учиться в Самарканд, чтобы могли держать в руках оружие. Когда мы прибыли в полк, нас спросили: кто будет танкистом? Человек 30 шагнули вперед. Я тоже. Нами руководил старший лейтенант Калиниченко, он летчик, был ранен в первые же дни войны, после этого занимался подготовкой солдат. Меня выбрали комсоргом роты. Комиссар из 103-й дивизии сказал мне: “В Самарканде будет создана школа для политруков. Отправим тебя на учебу”. Так я стал политруком...
– В марте 1942 года нас отправили на фронт, – продолжает свой рассказ Акмырза-ага. – В Ворошиловградской области, Старобельском районе нашу роту разделили. Наша танковая часть стояла в местечке Барвенково. Это было 6 марта 1942 года. А 20 мая меня ранили в правую ногу. Нас, раненых, было около пяти тысяч человек. Одну партию отправили, ждали следующего поезда. Но так и не дождались. Все пять тысяч раненых попали в плен к врагу.
– Всех раненых пленных немцы отправили в Сумскую область, где было сформировано два батальона. Я попал в роту пулеметчиков. Однако из пулемета стрелять никто не умел. Я, как мог, обучал этому наших ребят. Видя это, немцы назначили меня старшим. Среди немецких офицеров выделялся интендант Карл-Айнрих БУНКЕР, занимавшийся поставками обмундирования, продовольствия и оружия. Он-то и приблизил меня к себе. Я выполнял его задания, а он в свободные минуты обучал меня немецкому языку. Он был единственным сыном у своего отца-музыканта, говорил, что мечтал о таком брате, как я. Мы стояли близ Харькова почти целый год, все это время ни один батальон или рота, состоящая из пленных, не воевала. А в июле 1943 года Карл-Айнрих поехал домой, в отпуск, и прихватил меня с собой.
Я познакомился с его родней, но оставаться у них не захотел. Тогда он предложил пока отдохнуть неподалеку от Вены, в Рорбахе, в санатории. Семь скучных дней провел я в этом санатории, а потом сел в поезд из Вены на Берлин…
В купе поезда я встретил женщину в форме немецкого офицера. Она представилась... Верой Алексеевной.
– А вы, видимо, советский человек? – спросила она меня.
Представьте, как странно звучал этот вопрос в Германии, в дни войны...
Я рассказал все: как попал в плен, как очутился здесь. Она же поведала, что родом из Ленинграда, перед самой войной отец, руководитель поздразделения КГБ СССР, отправил ее в Германию учиться, что после окончания учебы работала в Польше.
– Я тоже советский человек – резюмировала Вера Алексеевна свой рассказ, как-то сразу доверившись 20-летнему пареньку-казаху.
– Она предложила на первых порах выполнять ее поручения. Я согласился, – продолжил свой рассказ Акмырза Куатбаев. – Она пообещала, что приведет меня в Туркестанский комитет. Позже я узнал, что у Веры Алексеевны было шесть паспортов на разные фамилии, но какая была настоящей… Еще я узнал, что в Берлине помимо нее еще как минимум 200 человек работали на советскую разведку…
В июле – августе 1943 года ходили упорные слухи, что немецкое командование и лично маршал Эрвин Роммель формирует армию из числа выходцев из Средней Азии и Казахстана. Для проверки информации нужно было ехать в Африку – в Ливию, Тунис и Северное Марокко.
– Вера Алексеевна сказала: ты знаешь немецкий язык, ты должен поехать, я дам тебе еще двоих людей, – вспоминает Акмырза-ага. – Перед отправкой несколько недель она готовила меня. Рассказывала, что нужно говорить, о чем спрашивать, как себя вести. Мне выдали четыре вида формы: две – офицера СС, одну – офицера японской армии и гражданский костюм. Сначала мы отправились в итальянский Сорренто, а оттуда – в Ливию. Везде я представлялся членом Туркестанского национального комитета. В Африке встречались румыны, югославы – и никаких следов туркестанцев…
Потом Вера Алексеевна давала мне все больше заданий – наблюдать за некоторыми людьми, докладывать обстановку. Однажды она сообщила: немцы хотят создать Восточную Туркестанскую армию, ты должен будешь возглавить работу по вербовке пленных, а на самом деле развалишь это дело на корню…
Советское руководство в мае 1942 года бросило крупные силы в наступление под Харьковом. Оно началось из Барвенковского выступа. Но немцы прорвали оборону советских войск. Большая часть Юго-Западного фронта оказалась в окружении. В последующих трехнедельных боях, известных, как “вторая битва за Харьков”, части Красной Армии потерпели тяжелое поражение. По немецким данным, в плен попали более 200 тысяч человек.
Вера Алексеевна была тесно связана с работой Туркестанского комитета, и я тоже там частенько бывал. А однажды встретил там своих земляков… из Кармакшинского района – Кишкентая АБСАДЫКОВА, Усена КОЙШОЛАКОВА и Бахыта ТУРЫСБЕКОВА (он был из Алма-Аты). Бахыт и Кишкентай оказались в армии Власова. Парни предупредили меня, чтобы я был осторожнее с Вали-Каюмом, занявшим после смерти Чокая его место в Туркестанском комитете. Они были уверены, что Вали-Каюм отравил Чокая, когда тот болел. Дескать, улучив момент, подсыпал ему яда. Позже сообщили, что Мустафа Чокай умер от тифа.
От них же я узнал, что помощник и заместитель Чокая – Карис КАНАТБАЕВ – после прихода Вали-Каюма был отправлен немцами по его навету в концлагерь неподалеку от Франкфурта-на-Майне. “Кариса надо спасать”, – заговорщицки сказали мне земляки. Я поговорил с Верой Алексеевной. И с ее помощью в феврале 1944 года Карис Канатбаев вернулся в комитет. Это был образованный человек, капитан Советской Армии, выходец из Уральска. Кишкентай Абсадыков и Бахыт Турысбеков стали его телохранителями. Мы проработали с ними бок о бок до самого конца войны, спасая тысячи казахских, узбекских, киргизских солдат, попавших в неволю.
– Сколько казахов вы освободили?
– В городе Майне на шахте работало много пленных. Некоторых собирались ввести в действующую армию Германии. В 1944 году я поехал туда, многих уговаривал вернуться на родину, обещал помочь. Но поверили мне не все. А тех, кто поверил, я месяц учил, как уходить. Нужно было лишь дождаться, когда им выдадут обмундирование, оружие. Дал адрес связного. В тот год я переправил несколькими партиями более полутора тысяч человек. Перед этим я отправил к белорусским партизанам еще 1900 человек.
– Случилось так, что мне пришлось освобождать из плена младшего брата своего отца – Буркитбая, – вспоминает Акмырза Куатбаев. – Услышал о нем случайно – в Польше на базаре: мол, в 70 километрах от Варшавы в рабочем батальоне есть казах. Я забрал его оттуда и
5 февраля 1945 года через Италию и Турцию отправил домой. Отец и дядя часто вспоминали, как Буркитбай, сидя за дастарханом с отцом, удивленно спрашивал: “Правда ли, коке, что Акмырза – ваш сын?”. Он не мог поверить в то, что в руках обычного паренька из Казахстана находились тысячи судеб его земляков и тот спасал их, рискуя своей жизнью.
Секретарем в комитете работала молодая девушка по имени Хамия. Вера Алексеевна решила нас с ней поженить. Но продлился наш брак недолго: мы разошлись “по идейным разногласиям”. Высвобождая из плена своих земляков, я должен был уничтожить свидетелей, нескольких немецких солдат. Хамия обвинила меня в убийстве ни в чем не повинных людей. А я ей сказал: идет война, и убить врага – благо. Но она не поняла. В мае 1945 года я проводил ее домой в Москву вместе с ее матерью. А Вера Алексеевна погибла в марте 1945-го, попав под бомбежку.
10 мая 1945 года мы находились вместе с Карисом Канатбаевым в международном лагере для военнопленных в австрийском Инсбруке. Он наотрез отказался ехать в СССР, полагая, что его там расстреляют. Уговаривал и нас остаться, но мы решили ехать домой.
Он прожил всю жизнь во Франкфурте-на-Майне, вплоть до 1976 года. Мы держали связь. А я в 1945-м попал в программу репатриации в Инсбруке. Возглавлял эту работу Герой Советского Союза Алиев, которому я все в подробностях рассказал: как оказался в Германии, чем занимался. Он обещал разобраться. А пока мне предстояло помочь в переправе 40 тысяч соотечественников на родину. Затем я служил в погранвойсках, оттуда был отправлен в 39-й запасной офицерский полк в Калининской области, был переводчиком на сборочном заводе в Туле, где работали немецкие военнопленные.
Конечно, не обошлось без подозрений. Но в лагерь меня не отправили. Полковник КГБ Сакенов, которому я все рассказал, обещал проверить документы. В 1953-м меня реабилитировали. Я вернулся домой. Женился. Сегодня у меня 9 детей, 13 внуков и один правнук. Все дети получили образование, у нас все хорошо. Один мой хороший знакомый наказывал: никому не рассказывай свою историю, я сам напишу о тебе книгу. Но, выйдя на пенсию, внезапно умер… Так обо мне никто ничего и не написал…
– Как сложилась судьба переправленных вами на родину людей?
– Многие были осуждены, но вернулись через несколько лет домой, их реабилитировали. Некоторые нашли меня после войны. В 1954-м или 1956 году произошла одна из таких встреч. Со слезами на глазах эти люди благодарили меня за то, что я для них сделал. А я всего лишь выполнял свой долг. Долг перед людьми…
Туркестанский полк начал формироваться 15 ноября 1941 года. Было создано четыре роты при 444-й охранной дивизии вермахта. Уже в феврале 1942 года в местечке Легионово (Польша) заработал учебный лагерь Туркестанского легиона. Всего было укомплектовано 24 батальона. Дивизия СС “Новый Туркестан” и Восточномусульманский полк СС сформировались к январю 1944 года. Альфред Розенберг, министр по управлению оккупированными территориями третьего рейха, считал, что нерусские народы в тылу СССР испытывают сепаратистские настроения и приведут немцев к скорой победе. Туркестанский национальный комитет должен был возглавить национальное правительство после победы вермахта.