– Поправки в Закон "О пенсионном обеспечении", повышающие пенсионный возраст женщин на пять лет, принимаются со скоростью, достойной лучшего применения. Вы, как гражданин и депутат, поддерживаете эти поправки?
– Ситуация с этим законопроектом абсолютно неоднозначная. Сам по себе он сложный, и из отрывков, которые мы из СМИ или из полемики в Мажилисе получаем, цельную картину о законе трудно представить. К тому же реакция общества неоднозначная. Поляризация растет нарастающими темпами. Здесь виноваты обе стороны: и те, кто защищает его от имени правительства, и те, кто против. Правительство невнятно отстаивает свою позицию, а народ, вовсе не разобравшись, на эмоциях трудно воспринимает ее. Даже министры, которые сейчас разъехались по областям с целью разъяснения сути изменений, не могут толком разъяснить политику государства по этому вопросу. Люди задают более обоснованные вопросы, получают непрофессиональные ответы. Например, почему если уравнивать в правах и мужчин и женщин, не снизить возраст выхода на пенсию мужчин до 58 лет?
Есть ли в этих изменениях в пенсионное законодательство необходимость? На мой взгляд, есть мировые тенденции. Но у нас совсем другая реальность: зарплаты, пенсии не сопоставимы с зарубежными. Потом нужно сопоставить наши позиции по другим группам и видам населения: так ли у нас много будущих пенсионеров, сколько у нас молодежи, сколько несостоявшихся пенсионеров нужно обеспечить рабочими местами и не пострадает ли от этого молодежь? У нас же не безразмерная экономика. Количество рабочих мест ограниченно. Говорят, откроют 500 тысяч рабочих мест. Но это вилами на воде писано. У нас и сейчас большой процент скрытой безработицы. Как с ней быть?
Мне трудно представить, как женщина до 63 лет может работать балериной или стоять по 8 часов в заводском или химическом цеху. Должна быть дифференциация в этих вопросах. Но мы этого пока не видим. А каждый человек рассматривает будущую пенсию через призму своей судьбы. С другой стороны, как в условиях рыночных отношений работодатель-частник будет держать на производстве женщин до 63 лет? Ведь у него на первом месте – прибыль, постоянный приток кадров, новые технологии и прочее. По тяжелым производствам ответов нормальных и вовсе нет.
Считаю, в этих условиях не нужно так торопиться. Тут надо с политическими партиями, с НПО, аналитическими центрами, общественностью, СМИ все обмозговать, посоветоваться… Ведь из-за необъективности и недостатка информации все начинают эпатировать друг друга. Кстати, встает вопрос и об ответственности авторов столь бездарно провалившейся пенсионной реформы 1998 года.
У нас Конституция запрещает принимать законы, ухудшающие положение граждан. Насколько он соответствует требованиям Конституции? Не ущемляет ли он права наших граждан?
– Таможенный союз и евразийская интеграция: сегодня в обществе слышен ропот, что для Казахстана эти процессы принесли больше минусов, чем плюсов. Россия и Белоруссия, мол, нашли удобные рынки сбыта своих товаров, а мы не можем конкурировать по ряду товаров даже на своей территории… Каково ваше отношение к этим процессам?
– Как-то классик сказал: "Большое видится на расстоянии". Мы только "въехали" в Таможенный союз. Наверное, еще не раз будем въезжать, объединяться, расходиться… А если серьезно, то любое интеграционное объединение экономического характера идет на пользу государству. Это вызов для нашего бизнеса, но, видно, у нас тут силенок не хватает. Так кто же в этом виноват? Мы сами. Если к нам с тапочками и лампочками приходят, так давайте туда инновациями, техническими новинками, электроникой врываться. Кто нам мешает?
Если мы не устоим в Таможенном союзе, то что говорить о Всемирной торговой организации? Она нас просто раздавит. И членов ТС тоже. ВТО зиждется на главном принципе – минимизировать таможенные пошлины вплоть до нулевой процентной ставки. Мы в Таможенном союзе барьеры сняли, но в Казахстане, России и Белоруссии таможенные пошлины на ввоз импортного оборудования достигают от 15 до 20 процентов. Для экономики наших стран это серьезная статья доходов. Бюджет страны составляет около 7 триллионов тенге, из них 1 триллион 2 миллиарда наша таможня вносит в бюджет. Между тем ВТО требует эти самые пошлины сокращать до минимума. Поэтому сейчас в ТС мы свои возможности должны наращивать, иначе в ВТО на это просто не будет времени. На переходный период и льготный режим там выделяется лишь 2–3 года, например, возможность субсидировать собственное сельское хозяйство и так далее.
Таким образом, интеграционное объединение я лично приветствую. Это не дает нам вариться в собственном соку. Другое дело – степень нашей готовности. На марше надо быстро перестраиваться: ПФИИР в стране охватывает более 600 предприятий, которые выйдут с новым технологическим процессом, это позволит нам создавать продукцию с добавленной стоимостью, экспортоориентированную.
Вообще чистая прибыль с единицы товара, когда за твой товар дают мировую валюту, – самое выгодное дело. Это политэкономия капитализма. Экономика становится составной частью мирового хозяйственного процесса. Пример Германии, у которой нет нефти и газа, но которая производит все товары на весь мир, должен быть у всех перед глазами. То же самое Япония – нефти нет, цветных и черных металлов нет, газа тоже нет, но есть приложение ума и труда. К этому надо стремиться...
– Какова угроза со стороны Китая, о которой у нас любят говорить постоянно? Что нам конкретно может угрожать: ассимиляция, экономическая экспансия?
– Если честно, я больше боюсь экспансии в экономическом плане со стороны Кыргызстана. Текстилем, молоком, мясом, дешевой энергией они уже готовы нас закидать! Теперь, что такое Китай? Он для нас инвестиционный партнер: он вкладывает инвестиции в нефтегазовый сектор. Это доходная часть нашей страны, включая бюджет и Национальный фонд. Он всегда требует огромных капитальных вложений, поскольку сама нефть залегает в труднодоступных местах, неподъемных тяжелых условиях. Удельный вес Китая в этой отрасли не превышает удельного веса других западных стран. А по новым условиям заключения контрактов у нас будут не соглашения по разделу продукции, а распределение долей: за правительством – 51 процент, все остальное выбрасывается на инвестиционное поле.
– Вам, как бывшему руководителю таможни, все ли понятно в "хоргосском деле", которое будет рассматриваться в Алматы в конце мая? И легко ли искоренить коррупцию в таможенных органах?
– Эта тема очень чувствительная для меня. В 1996–2000 годах я отвечал за таможенные органы. Мой период был связан с развитием инфраструктуры: мы построили 200 таможенных постов по периметру границы, из которых сейчас осталось примерно 96. В связи с вступлением в Таможенный союз на границе с Россией было убрано свыше 60 постов. В те годы все субботы и воскресенья я проводил на границе: 13,5 тысячи километров по периметру и 2 тысячи километров по Каспию я избороздил на машинах, прополз "на брюхе", в общем, границу знаю вдоль и поперек. В мое время были незначительные "хоргосские дела". Однажды я приехал туда со спецназом, навел порядок. И в других местах сразу узнали, что таможня везде будет государственной, а не частной лавочкой. Второй путь преодоления коррупции: поднял план таможенных платежей в бюджет в несколько раз.
Что сейчас происходит, это неприемлемо. Есть Таможенный кодекс, по которому в зоне таможенного контроля никто не должен присутствовать. А когда строгой дисциплины нет, нарушаются функции одних и превышаются полномочия других, то это приводит к печальным последствиям. Надо всегда выполнять закон. А законы у нас знают слабо или их не выполняют. Об этом свидетельствует и аттестация правоохранительных органов.
– Ходят слухи, что таможня у нас теперь не то что общая на три страны, а российская…
– Недавно я был на встрече с депутатами Совета Федерации России, они посетили таможенные посты "Жибек Жолы" в Южном Казахстане, МЦПС "Хоргос", состоялись переговоры в Алматы. Там же были представители таможен России и Белоруссии. На встрече я напомнил им про выпады против Казахстана (речь идет о мартовской статье в "Известиях". – Прим. редакции), когда руководители таможни и МВД России просили премьер-министра РФ Д. Медведева дать разрешение проводить оперативно-розыскные мероприятия на территории Казахстана. Это было связано якобы с тем, что Казахстан пропускает через свою границу плодоовощную продукцию Китая, однако с сертификатами от имени Казахстана, и ввозит это все в Россию. Я сказал, что если такие заявления будут продолжаться, мы примем контрмеры. Они извинились перед нашей экспертной группой. Я сказал: вы извинились перед троими людьми, а газета распространила это заявление миллионным тиражом, и МВД России не извинилось. Считаю, в случае если такое повторится, поставить вопрос о сокращении количества российских таможенников на нашей территории до 10 человек (а их сейчас 57 против наших 10 в России). Казахская таможня есть, была и будет казахской. Это часть суверенитета Казахстана. И никто наши таможенные и государственные границы не будет контролировать, кроме нас самих. Я сделал обращение к Премьер-министру с просьбой, чтобы он проработал вопрос с российским коллегой по информированию своих министров, что Казахстан – это не продолжение Тверской или Ивановской губернии…
– К слову, вы недавно выступили и по поводу падения российского беспилотника на территории Атырауской области. Что вас больше всего возмутило?
– Здесь налицо было грубое нарушение государственной границы, вторжение в воздушное пространство чужого государства, нанесение материального вреда. В мире в подобных случаях принято создавать совместные госкомиссии, которые объясняют, откуда взлетело это "хозяйство", беспилотник ли это, снаряд ли, мишень, или болванка. И тут не должно быть никакого "панибратства". У нас же МИД даже ноту протеста не выдвинул, пограничники наши тоже были непонятно где. Почему наши радары не засекли этот беспилотник, почему навстречу ему не полетели перехватчики? На деле мы собираем осколки и любезно передаем виноватой стороне, чуть ли не извиняемся! А это же вещественные доказательства! После случившегося противная сторона еще раз убедилась, что им все можно. Этот балаган надо прекратить! Суверенность Казахстана подтверждена Декларацией о независимости и Конституцией Казахстана. Учиться надо у туркмен… Арестовали наших нарушителей границы, посадили на 6–7 лет строгого режима, продержали пару месяцев в тюрьме, затем из уважения к авторитету нашего государства "выпнули" обратно…
– У нас участились случаи падения военных самолетов и вертолетов. Причем выясняется, что зачастую ремонт производился за границей... Как положить конец подобным инцидентам?
– Проблема эта уже перезревшая: отдавать только военным покупку-продажу и ремонт военного оборудования – неправильно. Во всем мире есть определенные процедуры. Первый принцип – создаются опять же госкомиссии. Туда входят ученые, гражданские люди, члены правительства и военные. Нигде не отдается все на откуп генералам, которые в сговоре с другими генералами чем-то торгуют. Работу государственной комиссии проверяет само правительство. Есть также общепринятое правило во всем мире, особенно у военных: приобретается только та техника, для которой ты можешь обеспечить ремонтную базу у себя на родине. А не возить в случае поломки техники или профобслуживания в Украину, Ржев и так далее за миллионы долларов. У нас для этого есть все, например, заводы военные и специалисты, которых легче отправить на переобучение, чем переплачивать за ремонт специалистам других стран. Поэтому нужно в корне менять саму систему покупки вооружения и техники. Иначе эти системные ошибки будут повторяться постоянно, а генералы должны заниматься только боевой подготовкой, учить молодежь военному искусству.
– А насчет падения самолетов вы не ответили. Как получается тогда, что отремонтированные самолеты падают и в мирное время гибнут боевые летчики?
– Здесь имеет место множество схем выколачивания денег, но все эти маленькие схемы укладываются в общую генеральную схему. Боевые машины периодически требуют: а) капитального ремонта; б) среднего и профилактического ремонта; в) косметического ремонта (ТО). А теперь представьте себе. Контракт заключается по категории а) капитальный ремонт, но фактически ремонт осуществляется по категории б) или в), а разница идет в карман. А это сумасшедшие суммы…
– В связи с возможной продажей акций ENRC в Казахстане заговорили о бегстве капитала. Появились даже предложения выкупить эти активы по той цене, по которой они приобретались когда-то. Это возможно?
– Мир не стоит на месте. У нас когда вся экономика была развалена и лежала "на боку", что-то я таких слов не слышал. Предприятия заработали, акционировались. В свое время были сняты крупные социальные вопросы. Люди стали получать зарплату. Бюджет. Налоги. Не наша вина в том, что раньше экономика была сугубо сырьевой. И когда рухнул СССР, рухнули и все экономические связи. Мы конечного продукта не делали. Руду отдавали за 80 долларов в Россию и Украину. Там делали металл, тоже полусырье. Экономики законченного цикла в одной республике не было. Десятки, сотни предприятий встали. Кто-то пришел, начал работать. Сейчас идет работа, производства модернизируются. Причем это носит не статистический характер, а качественный. Эти компании акционировались, вышли на IPO в Лондоне, стали составной частью мирового хозяйственного процесса в своих отраслях. И эта сфера сегодня, естественно, тоже меняет своих акционеров, владельцев акций. Ни у одного из владельцев акций нет полного контроля на активы. И это компании мирового уровня. Говорить кому-то: отдай – сегодня не пойдет. Сейчас будет речь идти о более серьезных предложениях: о покупке, переуступке доли, прав на ценные бумаги и т. д. И революционным методом переиграть что-то – непродуктивно.
– Недавно известный журналист Сейтказы Матаев озвучил предложение о возвращении Алматы исторического названия – Алма-Ата. Позже появилось сообщение о переименовании Усть-Каменогорска, Семея и Павлодара. Вы, как представитель законодательного органа, как на это смотрите?
– Что касается Алматы, то эта идея принадлежит не Сейтказы Матаеву, а Олжасу Сулейменову. Пару лет назад он ради справедливости предложил в русском варианте написания использовать исторически сложившееся название – Алма-Ата, а в казахском варианте оставить Алматы. Ведь слов из песни не выкинешь Но моя позиция такова: вопрос переименования улиц, городов – это прерогатива местных представительных органов власти. Это областные и городские маслихаты. Ведь это касается только тех, кто будет жить с этим названием, будет его носить. А то, что говорит писатель, журналист, шахтер или дояр, – это сугубо его личное мнение.
– Как вы относитесь к переходу на латиницу?
– Поставив срок 2025 год, мы создали хорошие условия для широкого обсуждения этого вопроса. Есть время и поспорить, и перегореть, и перестрадать... Но если мы хотим общаться с цивилизованными странами, то в тюркоязычном мире есть Турция. Там латиница. Взять наших ближайших соседей – Азербайджан, Узбекистан, Туркменистан, там тоже латиница. Хотим ли мы с ними продолжать на кириллице – наше дело. У нас время еще есть. И когда кто-то выступает против латиницы, я думаю, им нужно в первую очередь подумать не о себе, а о будущих поколениях. Ведь это делается не ради нас с вами, а ради будущего. Чтобы наш язык был адаптирован к мировому процессу. В любом случае, предоставляется возможность высказаться каждому.