Павел стоял в морге перед телом. В нос бил тяжелый запах. Именно об этом запахе он думал и понимал, что это прощание. Наконец, еле слышно прошептав: “Папа, прощай”, – вышел на улицу и облегченно вздохнул. Никаких теплых чувств к умершему и ощущения безвозвратной потери Павел не испытывал. Это было тело чужого человека. Всю обратную дорогу он ехал и чувствовал себя несчастным. Оттого что был лишен простой человеческой участи: скорбеть по отцу. Во дворе он услышал, как кто-то безразлично произнес: “А, Эдик умер”. Да, и для него, родного сына, этот человек был просто Эдик.
Павел смутно помнил, как когда-то, в детстве, он называл Эдика папой. Но это было очень, очень давно. Павел был тогда совсем маленьким.
Он помнил, как, увидев отца, бежал к нему и пытался обнять. Но высокий голубоглазый мужчина, который для маленького Павла казался таким недосягаемым, в любви которого он так нуждался, отрывал его ручонки от себя и почти всегда говорил одно и то же: “Карапуз, я тороплюсь. Давай, давай, беги домой”. И уходил. Он всегда уходил. Павел помнил это чувство вселенской тоски, когда он оставался и смотрел вслед этому большому мужчине, который был его папой. Ему казалось, что тот вдруг остановится и вернется: будет с ним играть, посадит на плечи, как это делают отцы других мальчишек. И он будет так счастлив видеть мир с высоты папиных плеч. Его самыми сладкими детскими мечтами были фантазии о том, что Эдик будет жить с ним и мамой. Только это ему казалось настоящим счастьем.
Но в жизни всё было по-другому. Чем старше становился Павел, тем дальше от него становился отец. Тогда он еще не до конца понимал, в чем дело, почему бабушка его друга Марата как-то двусмысленно посмеивалась, когда отец шел со своим очередным другом по двору в свою квартиру в соседнем подъезде. “Ой, пошли, пошли голубки”, – с каким-то злорадством говорила она. Хотя Павел и не понимал всего смысла этой насмешки, он весь сжимался от стыда, который интуитивно испытывал. Ему было очень больно. Это потом, когда он подрос и стал понимать значение слов “гей”, “голубой” и грубого синонима, он был готов провалиться от стыда при виде отца.
И всё чаще, когда мальчишки начинали дразниться и поддевать: “Вон твой папаша-гей идет”, – он просто зверел. Кидался с кулаками на каждого, кто хоть чем-то намекал ему, что он сын Эдика.
Тогда он возненавидел отца. Он решил для себя, что у него нет папы, и перестал с ним разговаривать. Он прятался или делал вид, что не знает своего родителя, когда тот появлялся. А когда Эдик начинал звать его и спрашивать, как дела, начинал задыхаться от злобы и обрушивал на отца поток самых злобных слов. Однажды он даже пытался избить его, после чего Эдик перестал подходить к сыну. "У них что, бабы закончились?": как иностранец на юге Казахстана у казахской молодежи про геев спрашивал
Мать, с которой жил Павел, часто в гневе говорила подруге: “Всю жизнь испортил, гад и бесстыдник. Хоть бы из этого дома переехал, купил себе квартиру в другом районе и не позорил нас”. Эти слова болью отдавались у Павла в самом сердце. Он просто молил бога, чтобы этот человек исчез из их жизни и перестал их мучить.
Но Эдик не исчезал. С годами его уже седая голова так и маячила в окне на заднем плане двора. Вот он идет со своим таким же уже немолодым дружком, вот он сидит на корточках во дворе и пьет пиво с местными алкоголиками. И даже те смеются над ним, даже они считают себя выше него. “Эдик, мы тебя любим. А ты нас?” – издевались они.
Однажды дворовые собутыльники что-то не поделили. Крайним оказался Эдик: его жестоко избили, и он долго лежал на тротуаре весь в крови. Но даже тогда Павел не испытал ни капли жалости. Наоборот, обида на судьбу, почему именно это "существо" – его отец, стала еще сильнее. “Лучше бы тебя вообще не было”, – думал парень, и он весь буквально сжимался от стыда и позора. Однажды в зимний день за Эдиком приехал полицейский уазик. Мужчину посадили за наркоту. Ходили слухи, что ему подкинули крупную партию якобы в погоне за показателями. Но его бывшая семья вдохнула с облегчением: хотя бы глаза не мозолит и не позорит их.
Вернулся Эдик дряхлым стариком. Протянул год и умер.
…Павел сел на скамейку возле подъезда. Он давно не был в родном дворе. Вот горка, с которой он в первый раз скатился сам, без маминой помощи. Вот ракета с вышкой, на которую он любил забираться и мечтать. И вдруг невольно его взгляд устремился к тому подъезду, где жил отец. Павлу казалось, что вот сейчас высокий голубоглазый мужчина появится из-за угла и своей легкой походкой пойдет вдоль дома. Ему очень хотелось, чтобы он появился. В этот момент Павлу казалось, что он не будет испытывать стыд и бежать от Эдика. Ему хотелось, как в детстве, прижаться к нему ручонками и сказать: “Папа, подними меня”. И в этот момент из глаз мужчины покатились слезы… Папа умер.
Инжу СУЛЕЙМЕНОВА, АКТОБЕ