Благодаря нашему законодательству сотрудники уголовного розыска ходят по острию ножа

Легенда угрозыска

– Опер – это не удостоверение в кармане, а ум, творчество, интуиция, артистический подход к решению задачи, – признавался много лет назад на правах анонимности один из лучших оперативных сотрудников Алматинского угрозыска. – Когда говорят “полиция круто хлопнула” – это, как правило, самое обычное задержание, а высший класс – когда даже сам задержанный не подозревает, что в отношении него проводятся какие-то мероприятия, а окружающие его люди продолжают жить обычной жизнью. Я считаю, что в уголовном розыске работают самые преданные и самые лучшие работники правоохранительных органов. Элита, одним словом.

“Страшно”, – признавался он, когда вспоминал о тех операциях, в ходе которых ему под вымышленным именем приходилось внедряться в преступные группы.

Живая легенда угрозыска, как его тогда называли, пресекший деятельность многих организованных групп и преступных авторитетов, рассказывая про себя и свою работу, помнится, сделал тогда еще одно шокирующее признание:

– Я не пользуюсь уважением ни среди преступников (я их пачками задерживаю), ни среди коллег. Со мной очень тяжело работать. Я одиночка, у меня нет близких друзей. Это, может быть, сделано осознанно. Когда работаешь один, то знаешь, что никто тебя не подведет. В таком случае степень ответственности будет гораздо выше. Если провести опрос среди моих коллег, я уверен, почти все выскажутся обо мне отрицательно в силу того, что мною проводился ряд задержаний сотрудников правоохранительных органов за преступные действия.

– Не секрет, что в бандитских группировках есть бывшие сотрудники спец- и оперативных подразделений милиции. Вы их осуждаете?

– Я их не осуждаю, это не мое дело. Мое дело – доказать их преступную деятельность. В свое время это были неплохие опера, следователи, спецназовцы. В какой-то момент они осознали, что их работа никому не нужна.

Это в первую очередь отражается на зарплате, материально-технической базе, а потом и на пенсии. И когда человек видит, как дело “ломают” или еще на этапе следствия, или же в результате решений, будем так говорить, заинтересованного суда, и многомесячная работа сводится к нулю, то у него опускаются руки. Это стало возможным благодаря нашему законодательству, которое, по моему глубокому убеждению, готовили или адвокаты, или люди, далекие от следствия и уголовного розыска.

По большому счету, мы занимаемся “перхотью”, то есть мелочью. А крупная рыба, которая обладает вертикальными и горизонтальными связями, практически всегда остается на воле.

– Но ведь вы почему-то не уходите из уголовного розыска.

– Около 9 лет назад в отношении моей сестры было совершено тяжкое преступление. И хотя все преступники были установлены и задержаны, в силу негативной позиции прокуратуры (убийства и изнасилования в то время находились под ее следствием), эти лица были отпущены. И тогда чисто для себя я решил не отомстить, а проверить: возможно ли вообще бороться с преступностью? За плечами у меня было суворовское училище, высшее военное училище, гражданский вуз, совершенный английский. Я бросил всё в один день и буквально в один день собрал документы и пришел в один из райотделов Алма-Аты. Меня не хотели брать по объективным причинам: текучесть в органах была тогда минимальная. Поэтому вместо месяца проходил стажировку полгода, но уже через 2 года меня пригласили на работу в ГУВД, а позже – в управление по борьбе с организованной преступностью. Я буквально живу ею, своей работой. Результат – у меня разрушенная семья, в которой нужно жить, а не числиться источником дохода.

– Вы помните первую взятку, которую вам давали?

– 12 тысяч долларов за то, чтобы я вернул “Мерседес” 600-й серии. Я тогда 4 машины с ходу изъял. Все они, согласно запросу Интерпола, значились угнанными из Германии.

Я раньше записывал все предлагаемые взятки. После того, как сумма перевалила за 250 тысяч долларов, перестал.

– Есть такое выражение: у каждого своя цена.

– Это понятие принадлежит преступникам. Мне еще не предлагали столько, чтобы я взял. Всё зависит от обстоятельств. Предложат отвечающую им сумму, и, я думаю, человек возьмет.

– Ваши дела часто “ломают”?

– Мои дела не “ломают”, потому что я стараюсь соблюдать все установленные законом нормы, с одной стороны, а с другой – четко документировать преступную деятельность объекта.

– Какими глазами смотрят на вас преступные авторитеты, когда вы выступаете в суде в качестве свидетеля?

– Они уже не верят в собственную безнаказанность и неуловимость.

– Вас часто посещает состояние бессилия, хандры?

– Иногда – да. Когда понимаешь, что человек – преступник, но ты доказать этого не можешь. Но я этого никогда открыто не показываю. Вся моя работа практически идет на нервах, живя бок о бок с преступниками неделями, месяцами, иногда – годами, переживаешь все их жизни.

– Что вы можете сказать, “пережив жизнь”, например, Рыжего Алмаза?

– Гражданина Насенова я считаю вполне достойным противником. Грубо говоря, он сделал себя сам. Он мог бы стать нормальным государственным чиновником, но пожелал реализовать свои ум, волю, умение работать с людьми в преступном мире. У него была самая интернациональная бригада. Для Казахстана это необычное явление. Во главу угла Насенов ставил способности людей. “Талантливым” преступникам оказывал всяческую материальную и моральную поддержку, независимо от национальности.

– Вы уважаете бандита, на счету которого ряд тяжких преступлений?

– Его лично я не уважаю, но признаю его способности. Такие, как он, обладают интеллектом, они осторожны и хитры, а с другой стороны – дерзки и жестоки. Запомнился Курман Сатыбалдиев из группы “четырех братьев”. Человек со стороны никогда бы не заподозрил в нем преступника. Я сожалею о том, что эти люди реализовали себя в преступном мире.

– Чего вы боитесь больше всего?

– Я, как и преступники, боюсь потерять свободу. Благодаря нашему законодательству сотрудники “уголовки” ходят по острию ножа.

– И многие из ваших потеряли свободу?

– Не теряли, но из органов выгоняли. В основном – за превышение служебных полномочий. Я вот недавно получил строгий выговор за то, что надел задержанному наручники прямо в кабинете. Служба внутренней безопасности почему-то слушала только преступника. Вообще же, будь наше законодательство хоть немножко разумным, я бы наверняка не получил полтора года назад сквозное ножевое ранение в сердечную рубашку. Нам, оперативникам по особо важным делам, приходится в соответствии с законом предъявлять бандиту удостоверение, представляться, говорить неизменное: “именем закона” – и только потом проводить задержание. А у бандита, как правило, в руках ствол, и пока ты всё это проделываешь, ему есть время сориентироваться...

– Возможно ли вообще бороться с преступностью?

– С преступностью надо воевать жесткими силовыми методами в рамках закона. Это не означает, что всё надо свалить на плечи органов внутренних дел. Ведь преступность – не первопричина, а последствие социальных явлений. Но в большинстве случаев позиция наших граждан безразличная и критическая. Никто из них не хочет идти даже в качестве понятых и свидетелей. Если бы народ всколыхнулся – преступности было бы меньше. Но в любом случае пусть все преступники знают: в правоохранительных органах есть такое подразделение, которое не допустит их деятельности на территории Казахстана. Черного хода не будет – будет только красный. Расшифровывать это выражение не буду. Но кое-кому оно много о чем скажет. Экс-начальник управления по борьбе с организованной преступностью ДВД Алматы раскрыл секрет деятельности мошенников

Как один мент “успокоил” толпу уголовников

Эта беседа состоялась много лет назад – прошло два десятка лет. Много ли изменилось с тех пор в органах внутренних дел? Об этом рассуждает с позиции сегодняшнего дня бывший старший оперуполномоченный убойного отдела (отдел по борьбе с преступлениями против личности) Алибек ШАПЕНОВ.

– Думаю, Олег (я знаю, о ком идет речь, это был действительно опер от бога) ошибся: всё поменялось в еще более худшую сторону. Черным везде открыта дорога – преступный мир сегодня правит бал, – говорит он. – Я пришел в уголовный розыск в 1989 году после окончания Карагандинской школы милиции. Работу свою я боготворил так, что первые годы даже не интересовался зарплатами и льготами, мне просто интересно было работать сыщиком. Тогда таких, как я, оперов с горящими глазами, было много.

Мне больно слышать, когда нынешние менты не стесняются признаваться, что их кто-то “засунул” сюда из-за хорошей зарплаты.

Назвать их своими коллегами язык не поворачивается. Они, с одной стороны, разговаривают через губу, а с другой – замордованные пресс-службой, без нее они даже взгляд лишний в сторону боятся бросить. Но с учетом их уровня это, может быть, и правильно, а то такого наговорят, что потом придется расхлебывать всем управлением.

Мое поколение ментов (а я не стыдился этого слова, напротив – гордился) часто работало на грани фола. Бывало, преступник не открывает дверь – уничтожает вещдоки. Конечно, это было неправильно с точки зрения закона, но мы, если имелись основания, то, считая, что действуем во благо, брали на себя ответственность взломать дверь, надевали наручники и закрывали в камеру. Сейчас получилось так, что права потерпевших и работников уголовного розыска отступили на задний план.

Брать сразу в разработку вора или наркомана нельзя, это будет расценено как нарушение прав человека. Это еще одна причина – почему опера стали такими безынициативными и, я бы даже сказал – робкими.

Я ни в коем случае не хочу сказать, что против гуманизации законов, но у нас с водой где-то, кажется, выплеснули ребенка. Поэтому ряд статей Уголовного кодекса, на мой взгляд, требуют корректировки. Например, связанные с педофилией. Мы знаем, что сейчас тем, кто совершил сексуальное насилие против ребенка, дают небольшие сроки. Но практика показывает, что человек, единожды совершивший преступление на сексуальной почве против ребенка, идет на рецидив.

Я резко отрицательно отношусь к отмене смертной казни в Казахстане. Раньше в уголовном мире, к примеру, всегда было табу на убийство милиционера, потому что за это, выражаясь их языком, – “мазали лоб зеленкой”, то есть расстреливали.

В советское время ни один милиционер не боялся уголовников. Это они боялись его, несмотря на численное превосходство.

Расскажу яркий случай из своей биографии. Сдав экзамены за первый курс в школе милиции, я собрался домой – в Кустанай. Все однокурсники ехали в купейном вагоне, и только мне достался плацкартный билет – в вагоне, полном бывших уголовников, работавших вахтовым методом доменщиками в Темиртау. Они возвращались к себе домой, в Череповец.

Кроме меня и их в этом вагоне ехал старик-казах с молоденькой внучкой. Уголовники сели в поезд уже подвыпившими, в вагоне продолжили пьянку. Я должен был уйти к однокурсникам, как договаривались, но не мог оставить аксакала с внучкой.

Вначале уголовники меня побаивались. Вернее, не меня, а моей формы. А потом их развезло от жары и от алкоголя.

Здоровые, наглые, расписанные татуировками пьяные мужики разделись до пояса и начали бузить между собой. Я пару раз прошелся по вагону – присматривался, чтобы определить самого авторитетного. Наконец, подошел к одному, который был больше всех расписан, и сказал в жестко-дружелюбной форме: “Если не успокоишь своих кентов, на следующей станции всех высажу. Ты пойдешь первым. Основания есть – вы едете в общественном транспорте в нетрезвом состоянии. Всё понятно?”.

И что вы думаете? Уголовник вытянулся передо мной, зеленым пацаном в форме курсанта милицейской школы: “Я всё понял, командир”. Дал оплеуху одному из бузивших, второму и скомандовал всему вагону: “По шконкам – и спать”. И все расползлись по полкам.

Я для себя понял, что попал в точку – смог убедить и припугнуть. Уголовники увидели во мне мента, с которым опасно связываться.

Это я к тому, что когда-то было уважение к сотруднику. А сейчас мы только и слышим, что сотруднику полиции оторвали погон, избили, убили во время исполнения служебных обязанностей.

Виновата в этом не только гуманизация законов. Одна из основных причин – падение общего уровня культуры всего населения. Вспомним главную трагедию 2019 года – гибель Дениса Тена. Зеркала на его машине сняли ведь не случайные люди, их украли люди, для которых это источник дохода, то есть, скажем так, – “профессионалы”. Они и раньше были, тогда вор не шел на “мокрое дело”, а у этих ума не хватило бросить зеркала и бежать. А убийцы спортсмена не могли своим убогим интеллектом предусмотреть, что это совершенно другие преступление и статья. Но отсутствие “профессионализма” – это не только их вина. Не бывает такого, чтобы все вдруг поумнели и только воры отупели. Альбер Камю сказал, что “каждое общество порождает таких преступников, которых заслужило”. Я бы его перефразировал: “Какое общество, такие и воры”…

АЛМАТЫ